Клавдия Лукашевич - Сиротская доля Страница 12

— Не смейте вы, не смейте так обращаться, так тиранить девочек! Я пожалуюсь на вас! За что они терпят это?!

Мастерицы и все притихли. Видно было, что собирается гроза…

— Вон из моей квартиры! Вон! — закричала хозяйка и повыбрасывала вон вещи девушки на лестницу.

Девочку увезли к доктору и приказали ей говорить, что она сама обломила иголку.

А Наташу Петрову пожалела и приютила на время дворничиха, жена старшего дворника того же дома, где они жили, женщина сердобольная. Она даже взялась ей найти место. «Эту хозяйку все тут знают, она злая и жадная», — говорила дворничиха.

Вечером к Наташе в дворницкую забежала Настенька и советовала ей:

— Попросите прощения у хозяйки, Наташа. Она вас простит и оставит. Она всегда так кричит… Она сказала, чтобы вы прощения попросили. Она простит.

— Нет… ни за что не вернусь… Лучше с голоду умру… Да и в чем моя вина? Скажите лучше, что Саша?

— Ей доктор вынул из глаза кончик иглы… Глаз весь кровью затек… Больно-то как… Очень она плачет.

— Бедная! Настенька, не обижайте девочек… Они маленькие, глупые… — попросила Наташа.

— Ну вот! Что там с ними нянчиться? Мы все тоже в девочках жили, также горе видели…

В это время в дворницкую вошла радостно дворничиха и проговорила: «Вот вам и место. Завтра идите, тут рядом, по этому адресу… Жить будете в доме. Барыня молодая, богатая…»

Наташа была довольна.

У БАРЫНИ-КУКОЛКИ

С адресом в руках Наташа остановилась в воротах большого каменного дома. Она походила по двору, спустилась к дворнику и узнала, что N 2 квартира в 3 этаже направо.

Наташа вошла в большую светлую кухню. Толстая кухарка недовольным голосом спросила:

— Опять портниха?

Да, по рекомендации. Меня Анна Осиповна прислала.

— А, ну идите. Идите, красавица. Недолго наживете…

Горничная, нарядная и миленькая, в черном платье и белом наплоеном переднике, с белой наколкой на голове, провела портниху по темному коридору. Они вошли в розовую, красивую, точно бонбоньерка, комнату. В кресле сидела молоденькая, хорошенькая барыня, вся в шелку, газе, лентах и кружевах. Обстановка, мебель, множество безделушек на столах, на полках походили на какую-то игрушечку. И сама барыня, беленькая, розовая, с большими наивными глазами, с кудряшками на лбу походила на хорошенькую фарфоровую куколку. Казалось, надо нажать пружинку и барыня-куколка заговорит: «Папа, мама».

Она едва взглянула на вошедшую.

— Опять портниха? — мельком спросила она.

— Да, по рекомендации Анны Осиповны, — ответила горничная.

Барыня рассматривала модные журналы и была очень занята.

— Это ужасно, ужасно! Можно голову потерять от огорчений… Я просто сна, покоя лишилась… Ни пить, ни есть не могу, — проговорил нежный голосок.

Наташа сочувственно взглянула на говорившую и в ее голове мелькнуло: «Бедная барыня, такая молоденькая, хорошенькая, и у нее какое-то большое горе».

— Вы ведь хорошо знаете моды? Спросила барыня Наташу. — Ну, так вы меня поймете. Подумайте, в прошлом году мне сшили 10 платьев, 4 из них в конце сезона… Теперь только что сезон начинается и все надо переделывать. Это ужасно! Оказывается, рукава носят не внизу широкие, а наверху… Не могу же я надеть платье с немодными рукавами… Что обо мне станут говорить?! Мне выйти не в чем… Я просто в отчаянии! Я даже заболела от этого огорчения… Какое платье ни возьмешь — все не годятся…

— Рукава можно переделать, — сказала Наташа сочувственно.

— Переделать, переделать!!! Я это и сама знаю. Но где же я найду таких материй? Теперь и не подберешь. А мой муж человек небогатый. Не может мне делать постоянно новые туалеты… Я должна старые донашивать… А разве их возможно надеть…

— Можно поискать по образчикам, — предложила Наташа.

Барыня-куколка посмотрела на Наташу и проговорила нежным голосом:

— Вы мне понравились. У вас скромный вид. А то ко мне все приходили портнихи, которые из себя желают разыгрывать барышень. Оставайтесь у меня. Мои условия такие: с 9 часов утра и до 9 вечера — 12 рублей в месяц. Обед с моего стола, завтрак и утром кофе с молоком, полагается булка. Кажется, условия хорошие, сыты будете, и жить у меня спокойно. Нового вы шить не будете. Очень нарядное шьет очень хорошая и дорогая портниха… А попроще Анна Осиповна. Главное перешить все рукава. И, вообще, обновить мои туалеты. Вы ведь умеете шить по журналу?

— Да, умею. Я училась в приюте.

— Как вас зовут?

— Наташей.

— Поля, проводите Наташу в мою гардеробную. Я сейчас туда приду.

Гардеробная эта — была большая комната в конце квартиры, заставленная шкафами и сундуками. У полукруглого окна стоял стол и на нем швейная машинка. За шкафами помещалась кровать для портнихи.

— Вот ваша тюрьма, — сказала хорошенькая горничная Поля и рассмеялась.

Вскоре вошла барыня и с ней, казалось, ворвалось дыхание весны с запахом фиалок и ландышей.

— Надо обсудить хорошенько, как переделать мои туалеты, — нежным голоском сказала она.

Горничная Поля стала вынимать из шкафов и сундуков целые вороха платьев, корсажей, юбок… От блеска, отделок, от всевозможных цветов, стекляруса, шелка, газа, кружев у Наташи закружилась голова. Ей стало страшно и показалось, что она никогда не разберется в этих волнах туалетов.

Барыня говорила без умолку.

— Вот к этому лифу я думаю купить «пан» в цвет или немножко темнее… Лучше будут выделяться прошивки… Вот тут на рукавах вы сделаете узенькие-узенькие складочки. Знаете, едва ухватите материю. А из-под складочек три оборочки плиссе и, знаете, так, будто это не прошито, а само выходит. Понимаете? Здесь мы положим мех и бархат. А из-под бархата мягкое шифоне. Поняли?

Наташа ровно ничего не понимала… Ей становилось жутко. Она бы желала справиться со всей этой работой и молила Бога, чтобы он помог ей.

Барыня говорила два часа, без перерыва, без умолку… И чего-чего только она не придумала: и рюшки, и буфы, и оборки, и подкладки, и ленты помпадур, и отделка золотом и серебром, и кружева бристольские, и полувалансьен, и мех, и шелк, и бархат. Наташа слушала, мало что поняла и половину забыла.

Наконец барыня остановилась. Она решила прежде всего переделать легкое черное платье, которое надо было надеть в траур.

Они пошли в будуар, стали примерять черное платье, снова разговоры, разговоры без конца. С трудом порешили, что и как надо сделать.

— Ступайте теперь завтракать, Наташа, — разрешил наконец нежный голосок. От непривычки у Наташи кружилась голова и даже потемнело в глазах.

Только что Наташа села завтракать, как зазвенел электрический звонок, вбежала горничная Поля и торопливо сказала: «Идите скорее к барыне».

— Ах, Наташа, я передумала, — озабоченным голосом заговорила куколка. Нельзя положить эти кружева на черный лиф… Это будет не в тон с мешочком. Я нашла другие. Пришейте поскорее вот это и прикиньте на мне.

Наташа опять стала примерять кое-как, а после, уже перед обедом, доела остывший завтрак. Работы было так много, что времени терять было некогда.

Ровно неделю жила Наташа на новом месте. Она, как говорится, точно в кипятке кипела, бросалась от рюшек к плиссе, от щелка к бархату, от кружев к аграмантам и больше ни о чем не смела думать и говорить.

Хорошенькая барыня, Елизавета Григорьевна, или «Лили», как называли ее муж и безумно любившая и баловавшая ее мать, — была деспот, эгоистка. Она думала, что все должны поклоняться, восхищаться ею, что все кругом должно быть ей в угоду и что самое главное в жизни — выезды и вечера, а важнее всего — красивые туалеты… Она могла часами говорить о них, часами выбирать отделки в гостином дворе, часами примерять лифы и юбки и обсуждать каждую мелочь. Это было какое-то идолопоклонство туалетам, и гардеробная была ей здесь в доме каким-то сокровищем.

Малейшая неудача в шитье платьев, кофточек приводила ее в отчаяние, в ярость…

— Ну, что вы сделали? Это дудка, а не рукав! Как сидит? Это ужасно! Разве у меня рука худая, как щепка? У меня руки красивые, а это их портит… Вы видите, что мне надо плечи короче… Какая у меня фигура получается? Безобразная. Распорите, распорите, перешейте… У вас вкуса нет!

Нежный голосок дребезжал, как расстроенная скрипка, наивные глазки метали искры, кукольное личико становилось злым.

Однажды в будуаре-бонбоньерке произошла такая сцена, которая поразила Наташу и которую она никогда не могла забыть.

Молоденькая хозяйка ждала свою портниху Анну Осиповну с примеркой. Вдруг вместо портнихи была возвращена материя, а портниха прислала письмо такого содержания:

«Простите, я не могу приехать и не могу теперь шить. У моей сестры заболели дети… И я еду к ней помочь ухаживать за ними».

Молоденькая барыня рассердились не на шутку: метала гром и молнии.