Григорий Козинцев - Наш современник Вильям Шекспир Страница 12

Но теперь не только Лир задает вопросы дочерям. Сама жизнь загадывает старому королю загадку: что важнее для человека - сахар, красивое платье или соль?

Туман лести закрывает перед королем смысл испытания. Лир продолжает искать истину лишь в своем малом мире, в нем он ищет ответа. Старый король переживает последние минуты своего самого счастливого дня.

Он отвечает: сахар и красивое платье важнее соли.

Проклята и изгнана младшая дочь. За Корделию, за древнюю правду вступается Кент - последний из хранителей древней чести, но молчит Глостер-царедворец, не способный возражать своему повелителю, даже если тот неправ.

Дуновение ветра сдвинуло камень.

Все, расшатанное временем, колыхнулось, двинулось, рухнуло. Мертвый свет молнии озарил лица - в них не было ничего человеческого: хищность и жадность превратили их в морды зверей. Долгий и тяжелый удар грома расколол небо. Буря началась.

В статье о Мочалове в роли Гамлета Белинский описывал душевное состояние датского принца, - оно может быть отнесено к большинству шекспировских героев.

"Он пока доволен и счастлив жизнью, потому что действительность пока не расходилась с его мечтами... Такое состояние есть состояние нравственного младенчества, за которым должно последовать распадение..."

Распадение, по словам Белинского, - "переход от младенческой бессознательной гармонии и самонаслаждения духа в дисгармонию и борьбу, которые суть необходимые условия для перехода в мужественную и сознательную гармонию..."

Так же развивается и образ Лира: вначале нравственное младенчество, самонаслаждение духа. Закономерностью исторического развития подобные призрачные гармонии рассеиваются под первым же натиском реальности. Не существует железных оград, которыми можно было бы оградить сознание от действительности.

В "малый мир", уничтожая иллюзии и рассеивая призраки, ворвется буря.

Последует распадение - дисгармония.

Наступит пора, и герой увидит необъятный мир общественной несправедливости, узнает ее, чтобы потом проклясть несправедливость, призвать к борьбе с ней, хотя бы способы борьбы и не были ему известны. Такова схема развития большинства трагедий Шекспира.

В "Короле Лире" положение усилено еще и тем, что герой не только познает действительность, но в этом познании открывает сущность и себя самого - своего маленького мира.

Лир заблуждается не только в представлении о жизни, но и в понимании своего значения в жизни. Ему казалось, что оно неизменно. Можно отдать власть, но все равно сто рыцарей должны сопровождать его - короля "с головы до пят". Самоценность его существа дала ему право на первое место. Святость этого места - основа существования и всех остальных в государстве; положение каждого устанавливается лишь в зависимости от приближения к особе первого человека.

В сцене раздела владений предстает застывшая громада государственной иерархии. Все расположено строго на своих местах, недвижно, подчинено неизменному порядку. Самое высокое место - короля, после него - наследницы престола, их мужья, потом первые сановники государства: Кент, лорд Глостер, два его сына, старший впереди - он ближе к престолу. Все замерли, как бы навечно прикрепленные к месту.

Лир снимает с головы корону. Ему кажется, что ничего не переменилось, он уверен: мир недвижим.

ГОСПОЖА ЖАДНОСТЬ.

В догмах и ступенях соподчинения - в ярусах схоластики - нашел свое выражение мир иерархии. Искусственный строй, в котором все должно было быть неподвижным, оторванным друг от друга, обособленным. Все существующее в мире - люди, явления - приросло к своему месту, значению, ряду. Все определенно и неизменно, относится к добру или злу, добродетели или пороку.

Земной порядок продолжался в порядке загробном - Данте описывает девять кругов ада, чистилище и девять сфер рая. Каждый грешник приговорен к своему виду мучения, одна пытка не могла быть заменена другой. Была иерархия страданий, так же как иерархия искупления и иерархия вечного блаженства.

Непостижимы символы веры, неоспорима власть, навечно существуют отношения сословий.

Неколебимые ветром, не глядя друг на друга, с глазами, устремленными в бесконечность, стояли на выступах храмов скульптуры царей, воинов, монахов, женщин, держащих каменными руками каменных младенцев - человеческий род навеки занял свое место; все в нем получило свое значение, никто и ничто не в состоянии был сдвинуть их с этих мест, переменить их значение, освященное веками, неоспоримой мудростью. Так и будут они стоять весной и летом, осенью и зимой.

И подобно тому как возвышаются одна над другой статуи на каменных порталах, высятся друг над другом царь - герцог - помещик - крестьянин.

И ничто не меняется и не может измениться, пока не запылает небо и не загремят над миром трубы страшного суда.

А пока только приходят войны - и становится меньше людей, наступает эпидемия - черная зараза уносит людей, но вновь рождаются солдаты и пахари, священнослужители и короли. И все неизменно движется в том же замкнутом кругу, и все всегда возвращается на свои места.

Шекспировская поэзия отразила огонь молнии, ударившей в этот недвижимый порядок.

Буря, несущаяся сквозь трагедию, - образное выражение ломки, распада старого порядка, превращения слитного в раздробленное, считавшегося святым в презренное.

Все в трагедии - события, лица, мысли, чувства - кажется выведенным лишь для того, чтобы потом в стремительном движении обратиться в собственную противоположность, повернуться совсем иной стороной, опровергнуть первичное состояние.

Описывая в трактате о живописи образ битвы - лица обезумевших людей, кровь, смешанную с пылью, мчащихся коней, волочащих мертвых всадников, закатывающих глаза умирающих, - отбирая лишь то, что находится в состоянии наиболее сильной экспрессии, Леонардо да Винчи заканчивал советом: "И не следует делать ни одного ровного места, разве только следы ног, наполненные кровью".

Так написана трагедия о короле Лире.

Образный строй этой трагедии, выраженной поэтическим обобщением бури, отражает в "едином музыкальном напоре" процессы эпохи первоначального накопления.

Кажется, что тогда под страшными ударами подземных толчков ходуном ходила земля. Все перемешалось - и стон смерти, и крик рождения. Свистели кнуты в средневековых застенках, но все громче был слышен стук костяшек счетов. Феодальные разбойники обсуждали цену на шерсть, и слухи о расцвете фландрской мануфактуры перемешивались с достоверными подробностями шабаша ведьм.

Алчность, не сдерживаемая старинными ограничениями, ворвалась в мир. Наступил пролог новой эры.

Умами людей владели нормы схоластики, и новая эпоха представлялась им страшной фигурой, наряженной в средневековые аллегорические одежды.

Проповедники вопили с амвонов о владычестве этого страшилища. Оно именовалось - госпожа Жадность. Провозглашали наступление ее царства, пророчествовали в ужасе: она сожрет все и, если не остановится ее победное шествие, вымрет земля.

Одна форма угнетения сменялась другой.

Распыленные средства производства, песчинки мелкой собственности клочки земли, примитивные орудия ее обработки, нищенские хижины - все это было обречено на уничтожение. Кончились наивные времена феодальных порядков, цеховых отношений. Новые властители разбивали средневековые колодки во имя свободного развития новых форм производства и свободного, уже ничем не ограниченного угнетения человека человеком.

Госпожа Жадность врывалась в тысячи хижин. Пашни превратились в пастбища для овец. Наиболее часто встречающийся образ - от "Утопии" Томаса Мора до безыменных баллад - овцы, "съедающие людей". Земля становилась товаром, деньгами; тех, кто ее возделывал, выгоняли, превращали в нищих.

Орды бродяг, страшные караваны человеческого горя, блуждали по стране, оборванные, изнемогающие от голода, тщетно ищущие работы. Они брели по дорогам, оставляя по пути трупы тех, кто не имел сил идти дальше.

Шла будущая армия наемного труда.

Ее уже начали приучать к новым порядкам. Палачи накалили железо, наточили ножи. Граждан старой веселой Англии будут клеймить, отрезать им уши - так закон велит поступать с темп, кто именуется теперь "бродягами".

Такова эпоха. В ней нет ни одного ровного места. "Разве только следы ног, наполненные кровью".

Для показа нового века в самом начале "Короля Лира" выведены на сцену, выстроены перед зрителем все, казалось бы, наиболее устойчивые отношения людей друг к другу, наиболее существенные человеческие связи, освященные обычаем и узаконенные понятиями права и морали. Выведены лишь для того, чтобы ходом дальнейших событий показать, что этих связей больше нет, что ничто уже не объединяет людей между собой; ничто, ни одна из форм общественного существования.

Все покинуло свои места, все вырвано из насиженных гнезд, разрушено. Осталась только лживая видимость, прикрывающая гниль, червоточину, распад.