Борис Казанов - Полынья Страница 12

Над Кокориным, например.

Осмыслив незавидность своего положения, открывшегося ему в повседневной мелочи, Кокорин уныло повернул обратно. Но все же вид простой здоровой работы, выполняемой с удовольствием, подействовал на старпома успокаивающе. С утра настроившись на что-то необыкновенное, он был сейчас про себя изумлен, что и здесь, в Полынье, оказывается, можно заниматься рядовым делом и даже ставить его на первое место. Оно, это дело, и было первым, если спасение затормаживалось. Потому что окупало время, потраченное на рейс. А время еще зависело от того, с какой они подходили к Маресале стороны.

Иногда доходило до курьеза.

Положим, идешь с запада, приходишь в Маресале в пять вечера. Время как раз: магазин открыт, кино с вечерним сеансом, женщины вышли из учреждения. Сошел на берег. Светло, тихо... Что такое? У них полночь, все спят!

Ладно, переводишь стрелки, укладываешься. Тут вызов по рации: просят осмотреть на рейде пароход... Вы что, офонарели? Час ночи!.. Оказывается, они пришли с востока, у них утро... А что такое время, лишний час? Это цифра в плане. Поэтому Кокорин, как только пришли в Арктику, используя свои познания о природе, занялся разработкой для "Кристалла" специального маршрута, сулившего немалые прибыли. Замысел был в выборе позиции водолазного корабля относительно движения солнца. И получалось так, что, подходя с целью осмотра к одному и тому же пароходу с разных сторон горизонта и всякий раз переводя стрелки, можно одними переменными ходами наработать плановых часов вчетверо больше нормы. А однажды они наработали пятьдесят с лишним часов в сутки, удивив всех вокруг. Правда, таких случаев было немного, так как на пароходах вскоре спохватились - тоже начали стрелки крутить... Теперь же, возвращаясь из Полыньи, они могли погореть сами. Поэтому заказ гндробазы, уж если он попал к ним в руки, следовало растянуть подольше.

Ничего не оставалось, как стоять.

Проходя мимо водолазного поста, Кокорин увидел, как оттуда вышел Трощилов. Хотел было прошмыгнуть мимо, но Кокорин его остановил. Он знал, что в посту никого нет (старшина куда-то уплыл с рыбаком, остальные водолазы в каюте). Трощилову вообще не положено там быть. Старпом не видел матроса в боцманской команде, совсем про него забыл и решил, что он скрывается от работы.

- Ты чего здесь? - спросил строго.

- На обслуживании.

- Разве будет спуск?

- Баржу на косе нашли, с продуктами.

- Тебя что, боцман отпустил?

- Отпустил...

Это могло сойти за правду: ради баржи Кутузов мог отдать его водолазам.

- Ну вот. Пошли за кораблем, а кончили баржой, - невесело заметил Кокорин.

Трощилов, засмеявшись, снял рукавицу с руки и потянулся, чтоб прижечь папиросу от старпомовской трубки. Пальцы у него дрожали, никак не мог прикурить. Припоминая их утренний разговор, старпом сочувственно спросил:

- Ну, как ты?

- Михайлыч... - Трощилов, разогнувшись, коротко задышал дымком. - А ведь нашли они "Шторм".

Кокорин, ни на минуту нс сомневавшийся в этом, ответил:

- Может быть.

- А за чем полезут, не знаешь?

- Ты ж говорил: за баржой.

- Баржа - это так, сбоку припека, - ответил он. - Полезут доставать мертвяков...

- Кто тебе сказал?

- Гриня сказал, Ковшеваров...

Хотя Кокорин больше всего опасался именно этого и даже запретил себе думать, что в "Шторме" могут быть люди, слова Трощилова не вывели его из себя. Он понял волнение матроса, как новичка, к тому же обиженного развитием. Такой живет предчувствием, поветрием. А если забеспокоится, то жди беды.

- Еще неизвестно, что там, - сказал Кокорин спокойно. - Договор оформлен на поиск, у нас нет распоряжения на людей. А за пустые разговоры мы будем наказывать, - прибавил он, повысив голос. - И тех, кто говорит, и кто эти разговоры разносит.

Трощилов промолчал, и было видно, что такое разъяснение его не устроило. Кокорин собирался взяться за него всерьез, как под бортом раздался плеск: подошла рыбацкая лодка. Причаливая, под тяжестью старшины, наклонившего ее, она отскользнула на гладкой воде. Рыбак дал задний ход, но старшина не отпустил борт, за который держался, и установил равновесие одним изгибом своего тела, которое перелилось, как звериное. В синей куртке, бросавшей отсветы на руки и лицо, переливаясь глазами, он так привлекал сейчас особой грубой красотой, подходившей его ловкости и силе, что вызывал у Кокорина, смотревшего на него, привычную смесь испуга и удовлетворения, что он испытывал всегда, когда видел этого диковинного человека или слышал о нем.

- Взобрался, однако, - пробормотал он про себя.

- Михайлыч... - Трощилов показал, чтоб он наклонился, и проговорил в самое ухо со всхлипом в дыхании: - А ведь и они это... не вечные! Если кольнуть костюм... ножиком там или иголкой... и все!

Слова эти были произнесены с такой ужасающей прямотой идиота, открывшего для себя нечто удивительное, чем не мог не поделиться, что Кокорин остолбенел.

- Ты зачем это?..

- Да просто! Подумал... - Трощилов оглушительно рассмеялся.

- Скажи боцману, - Кокорин развернул его по направлению, - что я тебя от обслуживания отстраняю... - И, нависая глыбой над щуплой фигуркой матроса, договорил вне себя, багровея от ярости шеей: - А думать... если мысли всякие... я тебе запрещаю! Оставлю без головы! Ты меня понял?

- Понял, - пролепетал матрос.

"Гнида, - подумал старпом, посмотрев ему вслед. - Придем в Маресале, спишу с судна".

Не удовлетворившись тeм, что отослал матроса, он направился к боцману сам. По дороге возбуждение спало, и он уже переживал, что сорвался. Он просто выразил боцману свое недовольство матросом, не объясняя причины.

- Таких, как Трощилов, топили в парусном флоте, - ответил Кутузов. - А сейчас надо воспитывать.

- Надо его списать.

- Отсек убрал хорошо, внимательно... - Кутузов достал связку ключей и в задумчивости закрутил на большом пальце. - Если так дальше пойдет, начнет с уборщицкой работы. А там надо смотреть.

- Смотри.

Боцман уступил Кокорину насчет обслуживания, сказав, что станет за подручного сам. Выглядевший каким-то безрадостным на фоне сверкающих переборок, он под конец разговора сказал:

- Надо уходить, Михайлыч.

Кокорин опешил:

- Уходить? А покраска?

- Докрасим в рейсе. Воду не забрасывает.

- Какая ж это покраска на ходу? Да и надо постоять, раз время отнимается.

- Где-то ножик посеял, - пожаловался он, ощупываясь. - Маленький такой, с красной косточкой. Слизганул в прореху... Не видел?

- Нет.

В каюте он обдумал, что произошло.

Безусловно, Кутузов прав: Трощилов - фигура традиционно морская, историческая. Сколько замечательных плаваний, географических открытий не состоялось, было загублено по вине таких, подкладывавших магниты в компасы, настраивавших команду против лучших своих людей. А теперь, когда открытия кончились, такие, как Трощилов, были еще опаснее. Особенно среди морских спасателей, связавших себя благородным обязательством приходить людям на помощь. Но в чем-то он, конечно, отражал и общее настроение. За все эти месяцы, что они выходили по SOS, им "везло" только на утопленников. Вспомнилось, как старшина вытащил одного, черного, с фосфорическими глазами, буквально вырвал из пасти косатки... Но из-за чего он рисковал? А дело, ради которого они пришли, хоть и подразумевалось как главное, затиралось ожиданием, невозможностью что-либо поправить или просто понять, как можно себя вести иначе.

Не в силах вынести ожидания, Кокорин вышел.

Солнце не уставало светить, с характерной теменью, будто глядело из-под руки. Даже небо, та его часть, которую солнце прошло, было озарено им. Сейчас там возникали неясные миражи, которые он принял было за очертания ледовых гор, нo потом понял, что это формирования больших облаков, выстраивавшихся против ветра. Угадывались они с трудом, так как все утапливал этот странный свет, придававший такое мрачное сверкание и воздуху, и воде, и островкам Полыньи. Кокорин знал, что природа в этих местах проявляет себя так внезапно, что трудно уловить ее подготавливающее действие. Однако вид облаков, похожих на пиратские парусники, изготовившиеся к отплытию, его насторожил. Погода могла измениться, а старшина, умевший действовать без промедления, чего-то выжидал сегодня. Потому что смешал в себе невозможное: способность делать все с излишней осторожностью, с отсутствием интереса к риску и даже с безразличием к тому миру, куда мог проникать один.

Нельзя сидеть сложа руки.

Кокорин поднялся в рубку и, разыскав радиста, который бродил, как лунатик, перед запертой капитанской каютой, продиктовал текст, представляя, какое волнение он вызовет в поселке: "Объект нашли".

10

Неподалеку покачивалось несколько навигационных аэробомб, сброшенных с вертолета. Леха Шаров, выключив двигатель, сбросил на воду плавучий якорь, собираясь здесь стоять. Для обслуживания Суденко выбрал молчаливого Леху, когда почувствовал неохоту рыбака. К тому же шлюпка все же прочней рыбацкой лодки.