Евгений Носов - Не имей десять рублей Страница 12

Федор Андреевич промолчал.

- Дак мы с тобой, если подумать, тоже последние годочки бегаем. Кончается, брат, наша пружина, завод на исходе. Тик-тик, да и остановимся, а? Тогда тряси, не тряси...

Фомич засмеялся и, семеня рядом, вопросительно заглянул в морозно-красное лицо Федора Андреевича, как бы оценивая, сколько еще осталось в нем этой самой пружины.

И опять Федор Андреевич ничего не ответил. Разговор этот был ему неприятен. И, должно быть почувствовав молчаливую сухость своего напарника, Фомич затих. Стало слышно, как скребла дорогу, ворошила листья его пешня.

На открывшейся опушке, такой же взъерошенной и диковатой, как и сам лес, где среди всякой пожухлой травяной всячины густо порос репей, вызревший рыжими папахами, кормились щеглы - веселые, никогда не унывающие пичуги. Словно беспечные гусары, в одинаковых, ловко скроенных мундирчиках, с позолоченными знаками отличия по надкрыльям, они со стеклянной звонцой переговаривались в репьях. Неожиданно вспугнутые, щеглы, так же весело и беспенно, будто нисколько не сожалели о прерванной пирушке, волнистым аллюром помчались над уремой.

- Видал?! Ну, сорванцы! Ну, артисты! - приостановился Фомич, и глаза его светились восхищенной жадностью.- Чистые сувениры!

4

Дорога круто свернула вправо, и лес внезапно закончился береговым обрывом с рыжей сте-ной камышей у самой кромки. Река сверкала на солнце молодым бесснежным перволедком, но уже в нескольких метрах от берега была открыта и черна. Ничем не сдерживаемый ветер гудел и завывал в речном ложе, как в подворотне, трепал камыши и гнал против течения поспешные, бес-порядочные волны. Свинцовые, с прозеленью, валы, захлестывая теснившие их забереги, неистово глодали хрупкий, истончившийся лед, выплескивали и снова слизывали обломки, и оттуда доноси-лся непрерывный жалобно-стеклянный звон, сопровождаемый хрустом, скрежетом, бульканьем и какими-то глухими стонами. Казалось, река никак не хотела смириться с уготованной ей долгой неволей и отчаянно отбивалась от надвигавшихся с обеих сторон смирительных ледяных оков.

Оба молча глядели с обрыва: Фомич - весь подавшись вперед, навалясь грудью на черенок пешни, Федор Андреевич - отрешенно прислонясь к дереву. Плечом он чувствовал, как ветер раскачивал ствол матерой ракиты, и было слышно, как где-то вверху монотонно скрипела, скоргы-кала старая сухая древесина. И этот ревматический скрип старой ракиты, и валкое мотание камы-шей под обрывом, и заунывные всхлипы воды вызывали у него удручающее чувство бездомности, и в нем снова зашевелилась неприязнь к своему попутчику. Больше всего его раздражало то, что он оказался в нелепой, глупой зависимости от случайного прохожего, о существовании которого еще сегодня утром даже и не подозревал и с которым его решительно ничего не связывало, кроме того разве, что у них обоих были за плечами рюкзаки.

- Вот незадача, а? - растерянно оглянулся Фомич.

- Это и есть Шутово? - с тайной издевкой спросил Федор Андреевич. Теперь он был даже рад, что река не замерзла: на-ка вот, выкуси!

- Это все Шутово называется. Вся местность,- подтвердил Фомич и удивленно воскликнул: - Гляди-ка! Никак он ее не одолеет! Мороз-то! Третьи сутки жмет, а - нема делов! Вот ведь и паук: начнет укручивать букашку, пеленает-пеленает, сам весь умается, а она - жива! Все трепы-хается, теребит ему путца.- И задумчиво заключил: - Все, брат, в муках, все в муках! Вот река тоже: и пробуждается и засыпает в муках! Да оно и все так...

На эту мудреную философию Федор Андреевич достал из бриджей носовой платок и шумно и как-то даже обиженно высморкался, будто подвел итог всему загубленному дню.

С обрыва подхватило ветром пригоршню сухих скрюченных листьев, и они долго летели разрозненной стаей над сверкающим льдом и, наконец опав, покатились наперегонки, с веселой обреченностью бросаясь в хлюпающие волны.

- Да-а... Маленько осечка вышла,- следя за листьями, сказал Фомич.- А может, попробу-ем, а?

- Где ж тут пробовать? - безразлично спросил Федор Андреевич.

- А нам далеко заходить и не надо. Окунь сейчас весь под берегом, возле травки.

- Не знаю, не знаю...- отвел взгляд Федор Андреевич.

- Эх, была не была! - отчаянно воскликнул Фомич, затянул потуже на кожушке ремень и кубарем скатился с обрыва.

Федору Андреевичу было видно, как он, размахивая впереди себя пешней, принялся развали-вать на обе стороны камыши, и вскоре кожаный треух замелькал по другую сторону зарослей.

- А ничего! Держит, едрена Матрена! - донесся его бодрый голос.Давай-ка сюда, не бойся! Ей-бо, крепко!

Без всякого энтузиазма полез в заросли и Федор Андреевич. Камыши тоже были прихвачены у самого основания ледком, и он, выставляя правую ногу вперед и подвигая к ней другую, бочком, с опаской выбрался на открытое. Не далее как в десятке метров жутковато бугрились над плоскос-тью льда зелено-черные волны, сам же лед был совершенно прозрачен, и, как Федор Андреевич ни приглядывался, он так и не смог определить его толщины. В черной глубине прямо под собой он увидел бурые, лениво шевелящиеся водоросли, и хотя, как и на берегу, ощущалась привычная твердь, ему казалось, что он непостижимым образом висел над бездной. Эта оконная прозрачность льда странно парализовала движения, и Федор Андреевич оцепенело замер, глядя себе под ноги.

Неожиданно резкий порыв ветра толкнул его в спину, ноги беспрепятственно заскользили, и он, едва не потеряв равновесие, опустился на четвереньки.

- Держись! - засмеялся Фомич.- Вынь пешню-то. Чего ты ее носишь! Упирайся, упирайся пешней, а то снесет.

Сам Фомич уже обжито, как кулик, бегал в своих широкоступых галошах по всему закрайку и легкими ударами пешни простукивал лед, испробуя его прочность.

Федор Андреевич извлек из чехла ледоруб и с его помощью сделал еще несколько скользя-щих шажков от берега. Однако дальше за Фомичом идти не решился: пешня почти без усилий прошивала лед с двух-трех тычков, и тотчас из пробоин напористо устремлялась вода. Она расте-калась вокруг ног зловещими лужами, означавшими, что лед, не выдерживая его веса, начинал прогибаться. Федор Андреевич поспешил выбраться на берег.

- Или оробел?! - крикнул Фомич.

- Да нет, вода! Я ведь без галош.

- Да это пустяк! Это мы сейчас камышику настелим, будешь как на печи сидеть.

- Да нет...

- Ну нет, так и нет... Оно и правда, для тебя маленько тонковато. Больно грузен ты. А я ни-чего, меня держит! - И засмеялся: - Дак и я уже раза три макался. Один раз за рюкзак поймали. Я уже бульки пускал, а рюкзак, как пузырь, сверху плавал, не давал тонуть. Потеха!

Потыкав еще в нескольких местах пешней, Фомич тоже вылез на берег.

- Да, незадача, незадача,- сказал он, оглядывая сверху то место, где они только что были.- Надо было нам сразу пойти на какое-нибудь озеро. Там тебе в самый раз было бы. На озере теперь крепко. Как паркет. Хоть танцуй.

Федор Андреевич промолчал. Он ведь и не собирался в это чертово Шутово.

Фомич потыкал пешней заржавленную консервную банку, оставшуюся, должно быть, от летних пикников, потом поддел ее острием пешни и зашвырнул в кусты.

- А то давай камышу наломаем. Камыш - он как понтон. Я тебе расскажу, осенью сорок третьего на Втором Белорусском. Вот тоже так Днепр маленько прихватило, а ходить еще нельзя. Немец на том берегу в полной надеже, сидит по блиндажам, только часовые иногда ракетки популивают. Ну раз он нас не ждет, мы возьми да и пойди на него. В тылу, на болотах наломали камышу, понаделали вязанок, и, стало быть так: одну вязанку насаживаем на один конец палки, а другую - на другой. Понял как? Ну, на манер той штанги, которую поднимают силачи. Каждый сделал по такой штуковине, чтобы, значит, животом лечь на палку, а по бокам вроде как поплавки. Ну, все это мы отрепетировали в лесу на озере, а вечером, едва стемнело, всей ротой и поползли через Днепр, как тараканы. А лед - плюнь, и пробьешь! Едва только вода прикрыта. Дак мы это подальше, подальше друг от друга, чтоб не скопом. А тут аккурат поземка началась. Оно, с одной стороны, и хорошо: маскирует, видимости никакой, свети не свети. А в то же время и опасно: ветер как лед раскачал, как давай он под нами вверх и вниз ходить - душа замирает! Никогда не думал, что лед может так гнуться. А - ничего! Перебрались! Правда, были, которые провалились, дак и те только намокли, а так все целы остались. Камыш выручил! Ну мы ж фрицам и устроили перволедок!.. А ты на каком фронте был?

- Я на фронте не был,- сказал Федор Андреевич.

- По чистой, что ли?

- По броне.

- А-а... Ну да... ну да... По броне...- Фомич загляделся на реку.- Дак чего будем делать? Вот незадача! А то давай по грибы сходим. Тут опята бывают в ракитнике. Они теперь хоть и мерзлые, но есть можно. В вареве как свежие. Леском пахнут.

Бродить в чаще Федору Андреевичу и вовсе не хотелось, тем более искать какие-то там мерз-лые грибы. Как ни странно, но он начал зябнуть в своей плотной одежде, должно быть оттого, что во время ходьбы порядком вспотел, и теперь в поясницу и особенно под рюкзак между лопаток прокрался липнущий к спине влажный холодок. Да и сквозь тесноватые бурки тоже начало проби-рать. Самым разумным было бы вернуться домой, но обратный автобус будет только около пяти.