Варлам Шаламов - В зеркале (сборник) Страница 12

ПЕРВЫЙ БОЛЬНОЙ. Нет, есть. Сергей Григорьевич, есть такое слово «в миниатюре»? Или нет?

ТРЕТИЙ БОЛЬНОЙ. Оставь его!

ГРИША, который надел халат, выдергивает и быстро складывает простыни.

ГРИША. Можно и не стирать, пожалуй. (Врачу.) Значит, и вы с нами на выписку, Сергей Григорьевич?

ВРАЧ. На выписку, Гриша.

ГРИША. Сергей Григорьевич, поговорите с главным, он ведь человек неплохой. Хотя тут от близости начальства и осатанел.

ВРАЧ. Да. Дети, семья, сам скотина – как в анекдоте.

ГРИША. Попросите, чтобы он с начальником прииска поговорил – вас бригадиром поставят. Все не ворочать камни, не ишачить, не пахать.

ВРАЧ. Нет, Гриша, бригадиром я быть не могу. Лучше умру. В лагере нет должности, нет работы подлее и страшнее, чем работа бригадира. Чужая воля, убивающая своих товарищей. Кровавая должность. На прииске золотой сезон начинает и кончает бригада Иванова. Через три месяца, в конце сезона, в бригаде остается только один бригадир, а остальные сменились по три, по четыре раза за эти летние месяцы. Одни ушли под сопку, в могилы, другие – в больницу, третьи стали неизлечимыми инвалидами. А бригадир жив! И не только жив, а раскормлен, получает «процент». Бригадир и есть настоящий убийца, руками которого всех убивают. Ведь это каждому ясно, кто видел забой.

ГРИША. ЭХ, Сергей Григорьевич, своя рубашка к телу ближе. Умри ты сегодня, а я завтра.

ВРАЧ. Нет, Гриша. Распоряжаться чужой волей, чужой жизнью в лагерях – это кровавое преступление. Руками бригадиров – если не считать блатных – и убивают заключенных в лагерях. Бригадир – это и есть исполнитель всего того, чем нам грозили в газетах. Начальник прииска ударит тебя по морде перчаткой, Гриша, да утвердит акт, а бригадир этот самый акт составит да еще палкой тебя изобьет – за то, что ты голодный, или – как он скажет начальству – ты лодырь и отказчик. Бригадир много хуже, чем боец конвоя, чем любой надзиратель. Надзиратель по договору служит, конвоир – на военной службе, исполняет приказ, а бригадир, бригадир – твой товарищ, приехавший с тобой вместе в одном этапе, который убивает тебя, чтобы выжить самому.

ГРИША. А вы бы попроще на все это дело смотрели, Сергей Григорьевич.

ВРАЧ. Не могу попроще, Гриша. Характер не такой. Что делать? Любую работу буду делать в лагере: тачки возить, говно чистить. Но бригадиром я не буду никогда.

ГРИША Закон, значит, у вас такой. Врач. Да. Закон совести.

В дверь стучат. ГРИША выходит и сразу же возвращается.

ГРИША Вас женщина дожидается, Сергей Григорьевич.

ВРАЧ. Женщина? Аборт какой-нибудь подпольный. Ну, веди – кто там меня?

АННА ИВАНОВНА. Это я.

ВРАЧ. А-а-а! Буфетчица из трассовской столовой.

АННА ИВАНОВНА. Совершенно верно, Анна Ивановна.

ВРАЧ. Чем могу служить, Анна Ивановна?

АННА ИВАНОВНА. ВЫ говорили вчера, что вам нужна сестра в больницу. То есть операционная сестра, медицинская сестра. Я пошла бы работать сестрой. Подучилась бы.

ВРАЧ. Заключенный не имеет права загадывать далее чем на сутки, на час. Судьба зэка в руках начальства. Меня сняли с работы, Анна Ивановна, пока вы принимали решение, и посылают на общие работы. И сестра мне уже не нужна.

АННА ИВАНОВНА. Ну что ж, простите, что так получилось.

ВРАЧ. Что вы, что вы! Это я должен сказать: простите, что так получилось, случилось. Жизнь – это жизнь.

Картина третья

Геологическая разведка

«Закопушки» – небольшие шурфы геологической разведки, расположены этажами – ловят пласт угля. В двух верхних – лежащие на борту забоя БЛАТАРИ. В нижней работает ВРАЧ. С горы, как с неба, спускается ПРОРАБ в этот амфитеатр судеб – но блатари не делают ни единого движения ему навстречу. Кайло и лопата каждого стоят в углу забоя.

ПРОРАБ. Ну, как тут?

БЛАТАРЬ. Трудимся, гражданин начальник.

ПРОРАБ в верхнем шурфе поднимает кайло и осматривает. На борту – дымящаяся огромная папироса из целой осьмушки махорки.

ПРОРАБ. Можешь получить премию – за бережное обращение с инструментом.

БЛАТАРЬ. Так уж сразу и премию. Закурим, Петр Христофорович.

ПРОРАБ. Ты же куришь.

БЛАТАРЬ. Так это – махорка пролетарская, а у вас «Беломор».

ПРОРАБ (достает пачку и садится на борт забоя). Как тебе не стыдно, Генка, бездельничать. Такой здоровый парень – «лоб», как у вас говорят.

БЛАТАРЬ. Я эти кубики, кубометры эти, в буру выиграл и могу припухать до Рождества. Имею полное право.

ПРОРАБ. В буру… У кого?

БЛАТАРЬ. У сотского.

ПРОРАБ. А десятник мне говорил, что и в руки не берет этих…

БЛАТАРЬ. Стирок?

ПРОРАБ. Вот-вот. Карт. То-то я смотрю, у моей жены томик Виктора Гюго исчез бесследно. Тайга. Кому нужен здесь Виктор Гюго? Кому полезен? А книга на хорошей бумаге, толстой, блестящей.

БЛАТАРЬ. На такой бумаге стирки когда мостырят, карты когда делают, листочки склеивать не надо. А если из газетной, то надо склеивать – лишняя работа.

ПРОРАБ. Понимаю и на будущее учту. Только у меня ведь тоже – отчеты, замеры. Тут недостаточно из Виктора Гюго колоду этих… стирок сделать. А, как ты думаешь?

БЛАТАРЬ. Наверно, недостаточно.

ПРОРАБ. Как я буду списывать, какие наряды утверждать?

БЛАТАРЬ. А на оползень, Петр Христофорович. Оползни, и все начинай сначала. Сотский хоть и фраер, но битый и понимает жизнь. Да и вам перед начальством не захочется отвечать: еще с работы, пожалуй, снимут. Эх, Петр Христофорович, без туфты и аммонала…

ПРОРАБ. …не было бы Беломорского канала. Это верно, только ведь чтобы на оползень списывать, надо кое-что сделать, самую малость хотя бы. Очертить хоть шурфы.

БЛАТАРЬ. Об этом можно будет потолковать, Петр Христофорович.

ПРОРАБ. А неужели тебе не надоест целый день лежать тут?

БЛАТАРЬ. Мы романы тискаем. «Князь Вяземский», «Шайка червонных валетов». Не интересуетесь, Петр Христофорович?

ПРОРАБ. Нет, не интересуюсь. К совести твоей я, Генка, не обращаюсь.

БЛАТАРЬ. И правильно делаете. На месте совести у нас рог вырос.

ПРОРАБ. Я просто удивляюсь – ведь за целый день… просто от скуки. Если бы я работал в твоем шурфе… (Берет кайло и начинает работать.)

Гора у шурфа быстро растет.

Вот – за какую-нибудь минуту.

БЛАТАРЬ. У вас талант, призвание к этой работе.

ПРОРАБ. Призвание не призвание, а работать физически я могу. Только на кой черт мне это надо…

БЛАТАРЬ. Вот и Я так же думаю, Петр Христофорович. На кой черт мне это надо.

ПРОРАБ. За такую работу я тебе дам штрафное блюдо.

БЛАТАРЬ. Ты мне дай хоть полблюда, только чтобы блюдо было с конное ведро.

Прораб переходит в следующий забой, где на борту неподвижно лежит ВТОРОЙ БЛАТАРЬ. В забое такая же зеркальная чистота.

ПРОРАБ. А у тебя как, Снегирев?

ВТОРОЙ БЛАТАРЬ. Замер покажет.

ПРОРАБ. Получишь штрафную пайку.

ВТОРОЙ БЛАТАРЬ. Эх, гражданин начальник. Есть такой закон таежный: в лагере убивает большая пайка, а не маленькая.

ПРОРАБ. Действительно, без оползня не обойтись. (Переходит в следующий забой, где работает врач.) Ну, как ты себя чувствуешь? После больничного халата?

ВРАЧ. Я, гражданин начальник, могу работать на всякой работе. Могу быть даже прорабом разведки.

ПРОРАБ. Помолчи лучше. Какая у тебя статья?

ВРАЧ. Вы про статью спрашиваете меня не первый раз.

ПРОРАБ. Не твое дело, отвечай, как положено отвечать начальнику.

ВРАЧ. Пятьдесят восьмая, гражданин начальник.

ПРОРАБ. А подробнее?

ВРАЧ. Литерная, гражданин начальник, «пэша».

ПРОРАБ. Ты «литерка», значит?

ВРАЧ. «Литерка», гражданин начальник.

ПРОРАБ. Это плохо.

ВРАЧ. Плохо, гражданин начальник.

ПРОРАБ. А скажи мне – почему мне лицо твое так знакомо? Мы уже встречались где-то?

ВРАЧ. Нет, гражданин начальник, это ошибка. У меня самое обыкновенное лицо. Меня разные люди часто принимают за своего знакомого. А припомнят получше – никакой я им не знакомый.

ПРОРАБ. Нет, у меня хорошая память на лица. А в дорожной столовой, во время убийства в прошлом году, не ты был? Помощь раненому оказывал.

БЛАТАРЬ. Уличают тебя, лепила?

ВРАЧ. Право, вы ошибаетесь, гражданин начальник. Такие убийства там каждый день.

ПРОРАБ. Ну вот – честно работай, трудись, перевыполняй норму, и я тебя снова поставлю врачом.

ВРАЧ. Спасибо, гражданин начальник.

Входит ДЕСЯТНИК.

ПРОРАБ. А, господин сотский. Я получил сведения, что вы опять кубики в буру проиграли.

ДЕСЯТНИК. Врут, Петр Христофорович, брешут, я к вам вот зачем – там, в дальних шурфах, после вчерашнего дождя борта осыпались и все заплыло. Оползень… Надо бы актик.

ПРОРАБ. Вчера и дождя-то не было.

ДЕСЯТНИК. Или позавчера, что ли, шел.

ПРОРАБ. И позавчера не шел. Посмотрим сейчас твой оползень, и если верно – вот эти шурфы (показывает) под акт прихватишь тоже.

ДЕСЯТНИК. Ну, ясное дело!

Бьют в рельс.