Акрам Айлисли - Деревья без тени Страница 12

В то лето я вставал спозаранок, - когда еще не погасли звезды, завертывал в платок что-нибудь из еды и шел на работу. Наутро, после того, как Мурид-киши сказал мне эти слова, я тоже встал спозаранок - в небе еще не погасли звезды - и, как всегда, взяв с собой немножко еды, ушел из дома; но отправился не к дяде Муриду, а к Зиянет Шекерек-кызы - подписывать аттестат. В то лето наша Зиянет, которой уже перевалило за сорок, вышла наконец замуж за учителя из соседней деревни. Когда нам выдавали аттестаты, она уже переехала к мужу, и хотя для того, чтоб подписать их, Зиянет Шекерек-кызы дважды приезжала в школу, я, занятый на току, не сумел дать ей аттестат на подпись. Времени оставалось всего ничего - кончался июль. Чтобы успеть до начала экзаменов, мне нужно было срочно отправить документы в университет, именно в университет, потому что институтов в Баку много, а университет один.

Когда я дошел до деревни, солнце светило вовсю, а мне необходимо было застать Зиянет Шекерек-кызы дома, получить ее подпись и идти обратно. И как назло, перед самым моим приходом Зиянет Шекерек-кызы уехала в район, чтобы возвратиться под вечер. Оставалось ждать.

Я наведался в клуб, сходил в чайхану, в парикмахерскую, в лавку, но на все это ушло не более часа. Тогда я спустился к речке, сел, развернул узелок с едой и поел. И долго еще, часов пять, сидел там, любуясь речкой. Речка эта была намного быстрей, стремительней нашей, и в ней водилась рыба; мелкие-мелкие рыбешки порхали в прозрачной воде, наслаждаясь легкостью своих движений. Никогда еще не видал я такого "рыбьего праздника", может быть, поэтому позднее, бродя по деревенским улицам в ожидании Зиянет Шекерек-кызы, я без конца бормотал: "Рыба в речке идет стороной... Рыба в речке идет стороной..." Вероятно, слова эти, придуманные когда-то большим бездельником, застряли у меня в мозгу, и из-за этого я чуть не поссорился с Зиянет Шекерек-кызы.

- Когда ты пришел? - спросила она.

- Утром.

- Угу. Ну, что нового?

- Рыба в речке...

- Что? Что? - Она подскочила, словно ее ткнули шилом.

- Я говорю, тут рыбки в реке красивые...

- Рыбки?.. Да, красивые. Значит, с утра ждешь, чтоб подписать аттестат? А чего ж сам не подписал?

- Там должна быть подпись директора.

- Должна. А тут вот несколько молодцов сами подпись поставили. Думаешь, поступят куда-нибудь? На пушечный выстрел не подпущу к институту!

Я достал из кармана аттестат: сложенный вчетверо, он лежал там, аккуратно завернутый в газету.

- Это что такое? Я такой аттестат не подпишу!

- Почему? - У меня оборвалось сердце - от этой Зиянет Шекерек-кызы можно было ожидать чего угодно.

- Во что ты его превратил? Это же аттестат зрелости! Ты что - жевал его?!

- Извините, не подумал... - сказал я, чтоб подольститься. Зиянет Шекерек-кызы любила такие слова.

- "Извините, не подумал"! Как это не подумал? Аттестат с отличием, по всем предметам пятерки! Без экзаменов в институт поступишь. Да, попортил же ты мне крови, отличник! То и дело какие-нибудь выходки. Ты, конечно, способный парень, говорить нечего. Но медаль я тебе все-таки не дала бы. Знаешь, почему дала? Потому что, если б не ты, ее получила бы дочка этого идиота- заведующего учебной частью!.. Подписала. Езжай учись. Только знай...

Зиянет Шекерек-кызы нарочно не торопилась. А я все поглядывал на горы, потому что за них медленно спускалось солнце. Зиянет Шекерек-кызы наверняка не оставит меня ночевать, а как идти в темноте по горной дороге?..

На мое счастье, ночь выдалась не из темных. Когда солнце ушло отовсюду и в расселинах высоких гор, и на каменистых, покрытых колючками низинах, отделяющих Бузбулак от деревни, где жила теперь Зиянет Шекерек-кызы, сгустился и потемнел воздух, тотчас взошла луна и залила горы и долины ясным молочно-белым светом. И спускаясь с высокой горы, на которую взбирался утром, я увидел залитую лунным светом сказку по имени Бузбулак...

В ту ночь с вершины высокой горы я должен был увидеть тебя, моя белая сказка, моя малая родина, огромный мой мир, - Бузбулак... И колхозный ток должен был я увидеть в последний раз, в белизне и прозрачной чистоте лунной ночи, должен был сказать "прощай" ему, хранилищу хлеба, который, может, и правда есть главная мировая опора. Нет, Мурид-киши... На свете есть не только хищные звери, есть лунные ночи и звездные рассветы, и речки, в которых играет рыба... И может быть, эти звери совсем уж не так страшны, и ты зря напугал меня, Мурид-киши. Но все равно, я больше не вернусь к тебе на ток. Я сам сейчас как маленький мир, сорвавшийся со своей оси, - только что был вон где, и вдруг - смотри! - дом Салима Сахиба!.. А на балконе он сам собственной персоной!.. Что это он делает в такую рань? А-а, зарядку делает. Прыг-скок, прыг-скок! Раз-два! Раз-два! Молодец, Салим Сахиб!..

До дома Салима Сахиба, я брел как во сне, лишь тут, наконец, очнулся... Было еще совсем рано, тихо еще было в городе...

Я очень устал в тот день, раз пять пересекая город из конца в конец, и совершенно выбился из сил. Когда под вечер я пришел в общежитие, Элаббас лежал на кровати и читал газету.

- Откуда ты? - Элаббас отбросил газету и вскочил. - С обеда тебя жду! С голоду подыхаю!

- Но ведь ты хотел завтра...

- А зарплату дали сегодня! Чего это ты такой? - Элаббас встревоженно поглядел на меня. - Да хватит киснуть! - Он схватил меня за плечи и встряхнул. - Знаю, с ректором ты все выяснил. Я и не сомневался, что так будет. Ничего, слава богу, Элаббас еще не умер! Ты главное - пиши! Заканчивай вещь. Остальное тебя не касается. Не рассиживайся, не рассиживайся, сейчас пойдем! - Он стал обувать туфли.

- Куда пойдем?

- Где можно поесть как следует. А потом Вильму провожать.

- Она уезжает? Куда?

- В Ленинград, к тетке. Ну? Ты что, зареветь хочешь? Я не реву, ты надумал? И правильно, что уезжает. Может, хоть там жизнь увидит... Утром телеграмму получила. Да ты не думай, она веселая. Недавно приходила...

- А сейчас она где?

- Вроде в магазин пошла. Поезд у нее в половине девятого. Уйма времени. Надо пойти куда-нибудь посидеть, поесть...

Вильму мы встретили в коридоре. Она была в новом платье, нарядная никогда еще не видел я ее такой нарядной.

- А я сегодня в Ленинград уезжаю! - улыбаясь, сказала Вильма. Сказала это, потому что ничего другого сказать не сумела.

- Я знаю. Вернемся, проводим тебя.

- А куда вы?

- Да в ресторан. Поесть чего-нибудь... - Элаббас почесал в затылке. Может, пойдешь с нами?

- Хорошо. Только зайдем на минутку ко мне.

Вильма устроила настоящее застолье: большая жареная курица, закуски, зелень, две бутылки вина...

- Ну? Чем вам не ресторан?! Не хватит, еще что-нибудь сготовлю. Садитесь, чего стесняетесь? У стеснительного, говорят, сына не будет!..

Ишь какая вдруг стала разговорчивая! Сына ей подавай!..

Мы сидели и набивали желудок, а Вильма смотрела на нас и на глазах хорошела. Почему она сегодня такая? Рада, что едет в Ленинград? Или это новое платье?.. Или счастлива, что в день прощания сидит за столом с Элаббасом? Скорей всего так...

- Писать будешь? - спросил Элаббас.

- А куда?

- До востребования.

- Придешь на почту?

- Понадобится, приду.

- А вдруг не понадобится?

- Хватит голову морочить! - Элаббас сердито взглянул на девушку. Замуж выходить будешь, сообщи. Только не за первого встречного, слышишь? Лучше бы, конечно, своей национальности...

Вильма не ответила. Сидела, опустив голову.

- Национальность... - не поднимая головы, пробормотала она. Националист нашелся!.. Если ты хочешь знать, национальность моя азербайджанка!

Теперь промолчал Элаббас. Сказать ему было нечего.

- Ну хорошо. Давай собирайся!

- Не спеши, и так уеду. Сидим же. До поезда больше двух часов.

А может, мне уйти? Пусть выскажет, бедная, все, что наболело.

- Куда? - Элаббас усмехнулся; я еще и с места не тронулся, а он почувствовал: - Вместе пришли, вместе и уйдем. - Он поднялся со стула. Собирай вещи, Вильма, ждем тебя внизу.

Потом мы сидели в вокзальном ресторане: шампанское, фрукты, тосты... Вильма не выпила ни глотка, это я помню. Еще помню, как мы сажали ее в вагон... Смутно припоминаю, что после этого мы с Элаббасом отправились в другой ресторан. А вот что было дальше?..

Утром второго сентября я открыл глаза и не поверил им: надо мной по всему потолку тянулись трубы, трубы, трубы... Толстые и тонкие, они, как стебли вьюнка, вились по стенам. И еще краны, бесчисленное количество кранов, маленьких и больших: в стену вделан был длинный котел, похожий на нефтяную цистерну, там что-то жарко клокотало... В дверях и сквозь маленькие окошки пробивался солнечный свет. У двери стоял стол, на нем посуда, два чайника: кипятить воду и для заварки... Элаббас стоял поодаль и улыбался, глядя на меня.

- Ну, привет! Что, совсем ничего не понимаешь? Эх ты, сиротинушка!..

Элаббас громко рассмеялся, подошел, пощекотал меня. И сразу вдруг посерьезнев, сказал:

- Баня это, кочегарка. И резиденция твоего друга Элаббаса. Теперь понял? Ничего ты еще не понял. Ладно, вставай, разберешься. Мутит? Я вон чай крепкий заварил... Может, сходишь, помоешься?