Владимир Хлумов - Мастер дымных колец Страница 12

Спутник Иеронима разгоряченно тряс колодой.

- Вы уж наверняка не шестерка, - высказал предположение Иероним.

Константин усмехнулся.

- Иронизируете. - Константин махнул рукой и вдруг предложил: - Давай на ты, Ероним, а то я как-то не привык.

Иероним благосклонно пожал плечами.

- Да уж, шестерка - это не по мне, - продолжал обладатель тараканьих усов. - Да и кому захочется? Вот ты, к примеру, тоже стремишься повыше забраться.

- Я в эти игры не играю.

- Как?! - искренне удивился Костя. - Ты что, интеллигент? На сто двадцать живешь?

- Интеллигент? - переспросил Иероним. - Хотелось бы верить. А вот живу нормально.

- Как же так - нормально, а говоришь, не участвуешь, - казалось, Константин даже обиделся. - Так не бывает. Если живешь нормально, значит, кому-то продал душу, значит, этот кто-то хозяин твоей души, а если есть хоть какой-нибудь хозяин, значит, ты раб, хоть на вот столечко, а раб, шестерка. Я вот - строитель.

- Прораб? - подсказал Иероним.

- Нет, снабженец.

- А-а, - протянул Иероним.

- Ну, я же говорю, герой нашего времени. А ты кто?

- Какая разница, - Иероним опять пожал плечами.

- Ну ладно, не хочешь говорить, не надо. Скажи хоть, куда едешь?

- До Северной.

- О, и я до Северной. У меня там, понимаешь, стройка, - Константин приложил указательный палец к губам и шепотом спросил: - Не слыхал случайно?

- Нет, я давно не был на Северной.

- О-о, секретная штука, понимаешь. Такую прорву денег ухнули, столько бетону пошло, трехмиллионный город можно было построить, ей-богу. Да неужели ты не слышал?

- Я же говорю, десять лет дома не был.

- Десять лет? - переспросил Константин.

- Да, - не понимая, чему тут можно не верить, подтвердил Иероним.

- Десять лет похоже на срок.

Иероним засмеялся.

- Действительно похоже, хе-хе, действительно срок, только добровольный.

- Вроде как затворничество, - начал догадываться Константин. Понятно, а говорил, интеллигент. Ладно, за какие же такие грехи ты себя на десять лет обрек? - Константин выжидательно посмотрел на попутчика. - Не хочешь говорить. А я скажу, я тебе откровенно скажу: что-то должно произойти. - Последние слова Константин произнес каким-то торжественным шепотом.

- Что должно произойти? - удивился попутчик.

- Ну, сам посуди, если уж мы с тобой, две случайные друг для друга личности, встречаемся непреднамеренно в ресторане, если мы, ничем не обязанные друг другу люди, говорить откровенно отказываемся, значит, народ сильно перепуган. Да, да, сильно народ насторожен друг к дружке. А зря народ пугаться не будет. Если народ насторожился, обязательно чего-нибудь должно произойти. Это же как ревматическая боль, если ноет, то уж точно дождь будет. - Константин разлил остатки портвейна.

- Странный ты человек, Константин, рассуждаешь как старик, а на вид тебе тридцать лет с небольшим.

- Да и ты не старик, гы, - Константин оскалился. - Давай выпьем за наше здоровье, а?

- Давай, тут я целиком с тобой заодно, - весело поддержал Иероним.

- Ну что же, выпьем за наш золотой возраст. Тридцать с небольшим это возраст Христа. Это, Ероним, самый что ни на есть опасный возраст у человека. Да, да, - захмелевший от общения Константин достал длинной рукой плечо попутчика. - Здесь, как раз посередине жизни, на равном удалении от двух бесконечных, как писал Сирин, черных полупространств небытия напрягается человеческий организм одним дурацким вопросом: для чего живешь, если смерть неизбежна и до нее остался промежуток, который ты уже протопал, и ты уже знаешь его цену, его натуральную длину? И вот под этим напряжением у человека возникает брожение ума. Он начинает перебирать в своем паршивом мозгу, чего бы такое сотворить несусветное, прежде чем кануть в черное полупространство. И не дай бог, если человек - дурак беспокойный, он же такого натворить успеет, что потом лет пятьсот расхлебывать остальным придется. Ведь ты, Иероним, наверняка что-то задумал, а? - Константин подморгнул. - Ведь наверняка какую-нибудь дрянь запланировал? А? Ну, не обижайся, чудак человек, я же так, шучу. Давай, давай, выпьем, старик. - Константин чокнулся с попутчиком и жадно запил свою откровенную речь.

Казалось, Константин окончательно захмелел. Он вдруг вспомнил, как испугались его строгого намека молодожены в купе.

- А она ничего. Слышь, Ероним, кровь с молоком, нет, ты, скажи, ты видел, какие формы, а? Нет, определенно томление духа в ней имеет место. А он малохольный какой-то, сморчок, похож на агронома. Пойдем, Ероним, посмотрим, чего они там делают.

Когда они вернулись в купе, трапеза окончилась, столик, еще недавно заваленный съестными припасами, был аккуратно вычищен, а супруги сидели друг против друга и разгадывали кроссворд. Жена, уткнувшись в последнюю страничку популярного издания, читала:

- Явление потери памяти, семь букв, третья буква "нэ".

Муж, каждое угаданное слово которого вызывало неподдельное восхищение жены, заметив подвыпивших соседей, занервничал и принялся тереть лоб, мучительно вспоминая обозначенное в туманном виде составителем кроссворда явление.

- Склероз, - сказал Константин, усаживаясь рядом с женой агронома.

- Не подходит - третья буква "нэ", - победно заявил муж.

- Да нет, склероз - это у вас, а в кроссворде - амнезия, - пояснил Константин.

Молоденькая женщина хихикнула, чем заслужила уничтожающий взгляд маленького деспота. Константин усмехнулся, а Иероним с завистью посмотрел на щуплого невзрачного паренька, на его нелегкое счастье любить и ревновать это пухленькое создание. Пройдет лет десять, она располнеет, то, что сейчас кажется пикантным, станет бесформенным, звонкий голосок превратится в монотонный, похожий на пытку скрежет, дети отберут у нее зубы и личные мечты, а муж станет равнодушным укором быстрому ее увяданию. А пока он боготворит ее, каждый взгляд постороннего мужчины воспринимает как попытку посягнуть на самое дорогое, что есть в его серой жизни, каждый невольный благожелательный жест с ее стороны, адресованный не ему, считает грубым, вероломным предательством и бог его знает чем еще. Да, Иероним чертовски позавидовал этой потерянной вместе с молодостью способности.

- Не обижайтесь, - дружелюбно сказал Константин, - мы с вами, может быть, еще подружимся. Вы, случайно, не агроном?

- Агроном, - процедил, свирепея, муж.

- Вот гражданин, - он показал на Иеронима, - к черту меня послал, и ничего. Лучшие друзья теперь, а уж с агрономами у меня вообще любовь, - он пододвинулся поближе к жене агронома.

Та испуганно посмотрела на мужа и принялась поправлять воротничок халата на ярко обозначенных контурах груди.

- Сыграем в дурачка, - предложил Иероним, которому стало жалко теперь агронома.

Тот, казалось, с благодарностью посмотрел на него. Константин с пониманием ухмыльнулся, распечатал карты и поставил условие:

- Только с джокером.

- С джокером в дурака не играют, - осмелел агроном.

- Извиняюсь, где это записано, что с джокером не играют, а?

Константин настоял на своем, и они раз двадцать сыграли в дурака. Картежная игра раздевает людей, обнажая самые мелкие черты характера. Особенно игра на деньги или на интерес. На этот раз денег никто не проигрывал, но интерес был. Константин решил блеснуть перед женой агронома, которая сама оказалась азартной картежницей, хитрой, ухватистой, по-крестьянски прижимистой в игре. А вот ее чахлый муж был не на высоте. Проиграв кряду несколько партий, занервничал, расстроился, от этого делал еще больше ошибок и окончательно спал с лица. Ко всему еще и проклятый джокер, он как назло все время попадал к Константину, и тот выдавал его то за козырного туза, то за погонную шестерку, крушил, засыпал, короче, специально оставлял в дураках агронома. При этом он постоянно комментировал действия дурака точными обидными словами. Лже-Иероним играл вначале равнодушно, но когда плачевное состояние агронома достигло очевидного уровня, он стал незаметно подыгрывать ему, что однако не изменило хода событий. Агроном сделался дежурным дураком и, когда игра всем надоела и все уже захотели спать, он не шутку разошелся, требуя продолжения. Сыграли еще несколько раз, но результат остался прежним. Кое-как договорились разойтись, и лже-Иероним вышел покурить в тамбур.

За стеклом чернело бессознательное пространство. Так мог бы сказать Человеков, подумал лже-Иероним. Бессознательное, потому что сознание пространства определяется сознанием размещенных в нем людей, а люди сейчас спят. Правда, они могут видеть неподотчетные сны, и черт-те чего может сложиться из двух сотен миллионов снов. Ведь это ж такая прорва страхов и мечтаний!

Лже-Иероним улыбнулся. Он представил себе, как эти мнимые образы шастают по степи, от города к городу, от села к селу, от очага к очагу, совпадая и не совпадая друг с другом, взлетая и проваливаясь с обрывов, тлеют и струятся сизым дымом воспоминаний, образуя то самое пресловутое общее место, называемое душой народа.