Дороги наши - Константин Викторович Еланцев Страница 12

– А ты случайно помог мне, зверёк! Спасибо тебе. Только зря ты деда Тимофея пришил. Он ничего не знал. Хоть и часто по тайге бродил. И пусть тебе уже этого не нужно, скажу. Ты за меня последнюю работу сделал. Дед подозрительный стал. Догадываться начал. А здесь ты вовремя. И ещё! Побеждает не сильный, а хитрый! Ты же глупый и жадный. Через пару часов ты замёрзнешь. До утра тебя с этими товарищами, – Степаныч кивает на трупы, – занесёт снегом. А через сутки я заявлю об убийстве закадычного друга. Даже если вас найдут, всё-равно убийцей окажешься ты. Потому, как много ты наследил, Вася! И в избушке, и в сарае! Хорошо хоть дом не спалил!

Васька тянет руку к Степанычу, пытается что-то сказать, но в изнеможении опускается на землю.

– Ладно, зверёк, прощай! – Степаныч поворачивается. собираясь уходить. – А ты ведь, дурак, и вправду подумал, как и те, что у меня машина сломалась!

Васька в последнем рывке вскакивает на ноги.

Усмехнувшись, водитель машет рукой, отходит от ловушки и скрывается за ближайшими деревьями.

Вой погибающего человека поднимается над тайгой и несётся над верхушками зелёного моря до самого горизонта.

– Кричи, зверёк, кричи! – шепчет Степаныч, ускоряя шаг к стоящей на просёлочной дороге машине. Потом, подняв к небу голову, добавляет:

– Снег – это хорошо! Снег – это вовремя!

Выстрел

Храбрость, отвага, подвиг…. Эти понятия неотделимы от жизни, потому что каждому из нас когда-то приходилось переступать через страх, через дрожь в коленках, через желание «проснуться вдруг», и всё образуется само-собой.

А у животных?

Однажды в палатке я слышал разговор охотников. Они сидели возле костра, курили, и каждый рассказывал истории из своей жизни. Через брезент доносились их голоса. Я почти, было, заснул, когда сквозь дремоту один рассказ  привлёк  моё внимание.

«…Долго соболёк  кружил меня. А потом ушёл. Как сквозь землю провалился!  Я, естественно, расстроенный иду, ружьё на плече. Выхожу на поляну – мать моя! Олениха!

Я встал, потихоньку ружьё с плеча снимаю.  Понимаю, что не видит она меня, потому что куда-то на кусты смотрит. Уже и прицелился, было, да шум из кустов тех раздался, и на поляну олень выскочил.

Вот он-то меня увидел!

И смотрю, как он, не отводя от меня взгляда, олениху загораживает от выстрела! Не мигая так, перекрывает сектор обстрела. Загородил её, и застыл.

А я в прицеле теперь уже его держу и понимаю, что нельзя стрелять, не по-честному это. Ведь он на себя огонь принимает!

Только палец сам на курок нажался.  Я только потом это понял, когда выстрел прозвучал. Звонкий выстрел, противный…

Олениха сразу через кусты бросилась. Да я на неё уже и внимания не обращал, к оленю побежал!

Подбежал, ружьё бросил, на коленки упал. Только он уже не живой был. И слеза в глазу блестела…. Поверьте, мужики, сколько потом не охотился, а слеза того оленя до сих пор перед глазами.»

… Они ещё долго что-то рассказывали, коротая время у костра, но я уже их не слушал. Лежал и думал. Какой же отвагой должно  было  обладать это животное, видя направленный на подругу оружейный ствол, чтобы пожертвовать собой! Наверняка зная, что это его последние мгновения жизни.

И каким бессердечным  должен быть человек, видя такое бесстрашие, сделать непоправимый выстрел!

Мне противно выражение «человек – хозяин природы». Мы, люди, рождаемся с одинаковыми сердцами. Говорят, и на внешний вид они неотличимы друг от друга. Но тогда почему в одном сердце живёт отвага, в другом трусость, в одном благородство, в другом подлость…

 А у животных?

ВОЛК

…Это был старый волк, опытный и хитрый. Со впалыми боками и отвислой нижней губой. Когда-то в схватке соперник схватил зубами его пасть и он, понимая ничтожность своих шансов на победу, из последних сил рванул в сторону головой. Противник опешил, споткнулся на передние лапы. Это стоило ему жизни. А он, вожак стаи, стоял над побеждённым врагом, и кровь капала с его оторванной губы на жухлую желтеющую траву.

  И вот сейчас он стоял на поляне, окружённый своей стаей, и молча смотрел на неё. Молодые волки жались к своим взрослым собратьям, волчицы подрагивали боками, смотря ему прямо в глаза.

  Волчицы.... Когда-то у него тоже была своя волчица. Молодая, сочная. Он, наверно, любил её. По-своему. По-волчьи. Но он был вожаком и обязан был быть холодным и невозмутимым. Никто не мог видеть его слабости и его чувств.

  Лишь однажды волк плакал своими волчьими слезами. И выл. Несколько суток.

Тогда люди делали загон, а он, раненый и уставший, только привёл свою стаю с охоты. Стая металась из стороны в сторону. И вдруг его волчица метнулась на человеческие голоса! Он не видел, что там происходило. Слышны были крики, выстрелы и хруст сломанных веток. Голоса удалялись, и потом всё стихло. А он и притихшая стая всё ещё стояли в каком-то непонятном оцепенении, с трудом понимая происходящее.

  …Волк нашёл её у ручья. Она лежала, уткнувшись мордой в воду, с разорванным боком, со сбитыми в кровь лапами. Вот тогда он завыл. Страшно. Протяжно.

Стая в страхе бродила несколько суток по округе и слышала вой одинокого волка, наполненного болью и обидой.

  У него так и не было волчат. И волчиц у него больше не было.

  Сейчас их снова обложили. Уже слышалось бряцанье ружей и крики охотников. Уже доносился человеческий запах, и стая молча смотрела на него.

Он обвёл её взглядом и вдруг встретился глазами с молодым волком.

"Надо!"– говорили одни глаза.

"Понял!"– говорили другие.

  Мотнув головой, старый волк бросился в сторону. Он не видел охотников, только как-то совсем небольно обожгло бок, и его с силой бросило на землю. Но он вскочил и, как когда-то его подруга, метнулся через кусты. На этот раз больно ударило по хребту, а он по инерции продолжал бежать.

  Выскочил на просёлочную дорогу. Здесь силы стали покидать его. Волк завалился на бок, тяжело дыша, и, высунув язык, жадно хватал пастью знойный горячий воздух.

…Он видел, как уходила его стая. На поле мелькали волчьи спины ,а впереди бежал тот, молодой."Вожак!"– мелькнуло в мутнеющем сознании.

  К нему подходили люди, смеясь и дымя сигаретами. Старый волк посмотрел вслед спасённой стае и спокойно положил голову на холодеющие лапы…

"И умирая, в небо улетая,

Уже без боли, молча и моля,

Увидел он – уходит волчья стая,

Прыжками через хлебные поля…"

 По имени жизнь…

 Почему люди в поездах становятся откровенными? Где-то прочитал, что так происходит потому, что собеседники знают: они никогда больше не встретятся. Поэтому вряд ли кто будет проверять истории, рассказанные под стук колёс, под храп какого-нибудь пассажира с соседней полки или