Любите ли вы САГАН?.. - Софи Делассен Страница 12

Это полный успех». На страницах «Фигаро литгерэр» Андре Руссо набросал трогательный портрет молодой романистки: «Франсуаза Саган — одна из тех девушек, что свободно ходят по земле мужчин, бросив на них проницательный и быстрый взгляд, за долю секунды могут определить накал их страсти, беспокойства или ненависти. Во времена их прабабушек про них бы сказали, что они не робкого десятка. Они опередили на десять лет, а может, на жизнь, целое поколение невинных девушек. Ведь им хочется все знать и все рассказать. Вероятно, это и делает Франсуаза Саган, если только она не прирожденная писательница. Показывая своих героев, она воплощает в жизнь эту способность сказать все и детально проанализировать сказанное». В прессе прослеживалась определенная преемственность: появление новой звезды в литературе, Колетт, происходит в год смерти Жорж Санд, а восхождение Франсуазы Саган совпадает с кончиной Колетт. Франсуазу Саган сравнивали также с Шарлоттой Бронте в связи с романом «Грозовой перевал» или с Лакло, автором «Опасных связей».

Однако роман «Здравствуй, грусть!» никогда бы не побил всех рекордов скандальной славы, не опубликуй Франсуа Мориак в газете «Фигаро» от 1 июня 1954 года свою статью «Последняя цена»: «Вот пример присуждения «Премия критиков» прелестному чудовищу восемнадцати лет на прошлой неделе. Ошиблось ли жюри, присудив награду этой жестокой книге? С этим я не соглашусь. Литературные достоинства здесь проявляются с первой страницы и сомнению не подлежат, Франсуа Мориак ни разу не называет имени Франсуазы Саган, словно она уже достаточно известна и читатели могут узнать писательницу по перифразам: «прелестное чудовище восемнадцати лет», «очень способная девушка» или «ужасная девушка».

Некоторое время спустя после выхода этой статьи, которая, безусловно, добавила популярности книге, Саган и Мориак оказались за одним столом на ужине, организованном Рене Жюльяром, где присутствовала вся литературная элита. Гости, собравшиеся на катере, с любопытством ожидали этой встречи, которая, по слухам, могла наделать много шума. В этот вечер Жерар Мург все время находился рядом, он готов был в любой момент броситься на помощь. «Они непринужденно беседовали, — рассказывает он. — Мориак сразу заметил робость и напряженность Франсуазы, так же как и ее внутреннюю силу: она говорила с ним на одном языке. Конечно, с некоторым акцентом, но непринужденным, я бы сказал, освобожденным от оков христианства, таким, каким он его понимал и исповедовал. — Но то живейшее внимание, которое она проявляла к людям, окружавшим ее, способность за один миг определить их сущность и своеобразие, были присущи только ей. Поистине то была удивительная встреча».

Давая интервью Пьеру Десгропу, Франсуаза Саган сформулировала лучше любого критика замысел своего романа: это борьба между порядком и беспорядком. Но общественное мнение не хотело ее слышать. Сесиль, главная героиня романа, восемнадцатилетняя девушка, живущая свободной сексуальной жизнью, находящая в этом удовольствие и никем за это не наказанная, воспринималась как скандальная и безнравственная натура. «Я охотно повторяла парадоксы, — заявляет героиня романа, — вроде фразы Оскара Уайльда: «Грех — это единственный яркий мазок, сохранившийся на полотне современной жизни». Я уверовала в эти слова, думаю, куда более безоговорочно, чем если бы применяла их на практике. Я считала, что моя жизнь должна строиться на этом девизе, вдохновляться им, рождаться из него как некий штамп наизнанку. Я не хотела принимать в расчет пустоты существования, его переменчивость, добрые повседневные чувства. В идеале я рисовала себе жизнь как сплошную цепь низостей и подлостей»[9]. Но теперь из-за Сесиль пальцем показывают на Франсуазу Саган. Романистка, признавшаяся много лет спустя, что никогда до конца не понимала причины этого скандала, не могла долго оставаться в неведении относительно жарких дебатов, которые вызывала ее героиня. 17 марта, через два дня после выхода книги, она инкогнито отправилась в книжный магазин на бульваре Сен-Жермен, чтобы купить свой собственный роман. Продавщица, протягивая ей книгу, спрятанную за прилавком, настойчиво советует ей не читать это произведение, думая, вероятно, что перед ней маленькая бесстыдница.

Вскоре, как предсказала гадалка, к книге пришла мировая слава (она переведена на 21 язык). Но к этому примешивалось и всеобщее возмущение. В Испании и Португалии она была запрещена. Позже, в январе 1958 года, в Варшаве Леон Кружковский, председатель Комиссии по делам культуры, заявил, что романы Франсуазы Саган наносят вред. И добавил, что, несмотря на огромную популярность в Польше, их публикация — неверный шаг со стороны издательств. В то же время в ЮАР правительство опубликовало список из трех тысяч запрещенных книг. Среди них произведения Ги де Мопассана, Эмиля Золя, Теннесси Уильямса и Франсуазы Саган. Владение этими книгами или их продажа могли повлечь штраф или тюремное заключение на срок от пяти до двенадцати лет. В Риме в мае 1958 года в еженедельнике Ватикана «Лоссерваторе дела доменика» можно было прочитать такие строки: «Романы Франсуазы Саган — это яд, и их нужно держать подальше от молодежи.

Весьма досадно, что ее персонажи полностью лишены всякой морали».

Романистка получила множество оскорбительных писем. Дома, на бульваре Малерб, тоже не все было гладко. «Мои родители кое-как мирились с отзвуками моей славы, наблюдая, как этот снежный ком превращается в лавину, а я не способна ее избежать», — рассказывает она. Телефон звонил не умолкая. Мари Куарез трудно было себе представить, что Франсуаза Саган, которую то и дело спрашивали по телефону, и есть ее младшая дочь. Но такая ситуация явилась и причиной некоторых сложностей. Обычно Кики принимала журналистов у себя дома. Однажды ее мать, спрятавшись за дверью, наблюдала за беседой дочери с критиком, который так же заикался, как и Франсуаза. Эта встреча заставила ее плакать от смеха. Что до Пьера Куареза, то он чувствовал себя в своей тарелке в этой суете, которая нарушила монотонность буржуазного существования. В «Компани женераль д’электрисите» он расхаживал с романами «Здравствуй, грусть!» под мышкой и щедро одаривал ими своих коллег.

Франсуаза Саган, столь талантливо выразившая стремление французских девушек послевоенной эпохи к независимости, стала центральной фигурой своего поколения. Как воспринимала она свою славу, такую молниеносную и головокружительную? Осознавала ли она ее? Ей не раз задавали этот вопрос, и она всегда давала противоречивые ответы.

В 1955 году, в разгар публикаций, Франсуаза была настроена оптимистически, а свой успех рассматривала как удачу: «Не знаю почему, но очень трудно говорить об удаче. Тем не менее я с ней довольно хорошо знакома, ведь она пришла ко мне уже год тому назад и с тех пор не оставляла. Конечно, я говорю о славе вызывающей и чрезмерной, когда тебя приветствуют, выкрикивая твое имя. У моей славы свои особенности.