Владимир Тендряков - Подёнка - век короткий Страница 13

"Умный гору обойдет..." С такой высоты, на какую сейчас взобралась, разве страшны горы, даже самые крутые?

"Мы, животноводы колхоза "Богатырь" Загарьевского района, даем обязательство и впредь..."

Аплодисменты в ответ. Ей верят. Она и сама в себя верит - выдержит все обязательства, не подведет. Верит - все силы отдаст на пользу людям, от нее ждут этого!

И слезы на глазах, и благодарность к тем, кто в ней нуждается. Счастливые слезы.

18

Над поясом черных лесов, как всегда по утрам, сочится сквозь неплотные облака зыбкая зорька. Ее ловят темные оконца спящих изб. Настя по-прежнему встает раньше всех в деревне Утицы.

Все хорошо в меру - блины на масленой и пост за веру. Настя от торжеств, от заседаний устала, с охотой скинула туфли на высоких каблуках, влезла в резиновые сапоги, в потрепанный ватник.

Зыбкая зорька над лесом, протоптанная тропинка, печь под котлом, барабан картофелемойки... Как всегда, стучат колеса телеги, голос деда Исая окликает:

- Эй, пустынница, жива аль нет?

Теперь Насте возят корм, какой попросит и сколько попросит, попробуй-ка отказать - зоб вырвет.

Свиньи под доглядом Павлы - все-таки не свои руки - поосунулись. Настя раскармливает, старается.

Любимец Кешка растет и пухнет, по-прежнему бойкий и ласковый. Он первым подает голос, когда Настя открывает дверь, будоражит весь свинарник, научился рылом выбивать задвижку, сам выскакивает из клетки, крутится под ногами, тычется, мешает.

А под селом на окраине полным ходом идет строительство нового, образцового свинарника. Погребные ямы для навозохранилища выложены кирпичом, возведены уже стены под крышу, кладутся стропила. Артемий Богданович крутится - все дни в хлопотах, срывается то в райцентр, то в область, со всех концов ему звонят, телефон в конторе надрывается. Подняты на ноги доставалы такие, как Тужиков, - их в приятелях у Артемия Богдановича не один десяток. Не так-то просто найти водопроводные трубы, чугунные крышки для сточных колодцев, электромоторы, запарники. Но Артемий Богданович, как меч-кладенец держит наготове громкое имя Насти, кто заупрямится, начнет крутить волокиту - того рубит сплеча:

- Для знатной свинарки возводим! Гордость нашей области! Стыдитесь!

И свинарник растет как на дрожжах, - водопроводные трубы в земле, кабель проложен, начали класть стропила...

Похоже, с первыми морозами Насте сниматься с места, отбить поклон родным Утицам, праздновать новоселье. Старую избу перенесут, подправят, расширят, крышу, верно, покроют железом, стены обошьют тесом... Но тут Настя сторона, неудобно для своей корысти давить авторитетом, улаживает все с Артемием Богдановичем Костя.

Костя завел кожаный шлем с большими очками, по утрам на работу пешком не бегает - гоняет на мотоцикле. Каждое воскресенье возится с машиной, разбирает, собирает, смазывает, заводит. Грохочет и воняет мотор, а Костя слушает его, как музыку, удовлетворенно сообщает:

- Великое дело - двадцатый век. Сплошная техника.

В последнее время Костя говорит на басовых нотах, держится солидно, как и Артемий Богданович - заводит знакомства в райцентре. Он не выносит Женьку Кручинина за то, что тот пустил по деревням частушку:

Эх, чистый верняк

Свиночки с навозиком!

Получил от вас за так

Женку с паровозиком!

А кругом все шло своим чередом. Хлеба убрали рано, осень стояла погожая, чем дальше к зиме, тем суше, солнечней, золотистей. На полях по стерне индевела паутина. По вечерам над крышами деревень, над верхушками елей летели густые грачиные стаи...

В солнечный и ветреный полдень Настя нацепила на колья изгороди только что вымытые бидоны из-под обрата, поглядывала в поле, на дорогу - не затарахтит ли там мотоцикл Кости, время-то обеденное. И не углядела, как из ложка вынырнул плотный мужчина, пошевеливая плечами, двинулся к свинарнику. По этой раскачке в плечах, по крутому наклону головы узнала - он, Кешка! Наверно, от неожиданности чуть-чуть екнуло сердце, подобрала волосы под платоу, повернулась, стала ждать.

- Здорово, Настя,- издалека, еще не доходя.

- Здравствуй.

Подошел, остановился, расставив тяжелые сапоги, морща лоб под козырьком кепки, покусывая золотым зубом травинку. Повытертый какой-то - кепочка блином, кожанка старая, лицо одубело, складки на щеках врезались глубже чужая сторона не родная мать, в прошлый раз пофорсистей приезжал. Но по-прежнему кряжист, по-прежнему от него тянет медвежачьей силенкой, той, какой не хватает Косте.

- А я думал: высоко взлетела, тут законно и не признать.

- Где там высоко, все вот в свином навозе копаюсь.

Видать, вспомнил прощальные слова, хмыкнул невесело, промолчал.

- Надолго ль сюда? - спросила Настя.

- На ночку. Мимо ехал, как не заглянуть. Да и чего задерживаться, коль приголубить некому.

- Поищи, может, кто и согласится приголубить. И здесь, как всюду, свет не без добрых людей.

Снова хмыкнул с угрюминкой:

- Ты хоть вспоминала?

- Тебя? А как же. - Настя обернулась к распахнутым дверям свинарника, крикнула: - Эй, Кешка!

За дверями раздался шум, зазвенело порожнее ведро, выскочил Кешка, другой, привычный, тяжело налитый розовым салом, ринулся к ногам Насти вот-вот собьет.

- Сдурел, вражина... Вишь, был у меня человек, стала свинья - не часто случается. Помню.

В это время затарахтел мотор, встряхиваясь на выбоинах, подкатил Костя в шлеме, в очках, с лицом, исхлестанным ветром. Застопорил, поднял очки, открыл зеленые настороженные глаза.

Кешка, покусывая травинку, с покойным вниманием оглядел Костю, мотоцикл, спросил:

- "Уралец"? Много прошел?

И Костя смутился:

- Нет. И трех тысяч не успел нагонять.

- Хорошая машина. Все целился купить, да куда бездомной собаке ремешок с бляшкой? Ну, бывайте покуда...

Повернулся, шагнул, раскачивая покатыми плечами, покосился на мотоцикл, еще раз похвалил без зависти:

- Хорошая машина.

- Кешка! Иди домой, паршивец! Иди! Иди! Вот я тебя! - погнала Настя тыкавшегося ей в колени поросенка.

Другой Кешка оглянулся, тряхнул головой.

- Что ему? - спросил Костя. В зелени глаз под вздрагивающими, вымоченно-белесыми ресницами - плавящаяся ревность.

Настя ответила грустно и задумчиво:

- Так... Блукает по свету, ищет, кто бы приголубил... Пошли обедать, Костя.

Неприкаянный Кешка напомнил Насте, что она согрета не только славой. Все есть, все, о чем только может мечтать человек.

19

Артемий Богданович, упрятанный по-зимнему в дубленый полушубок, старший среди плотников Егор Помелов, приезжий техник, долговязый парень в городской шапке пирожком, занимающийся монтажом механизмов, электромонтер Сеня Славин и Настя вошли в новый свинарник.

В щирокие и невысокие оконца сквозь двойные рамы с только что вставленным ясненьким стеклом вливался свет голубеющего дня. Со стен попахивало еще не просохшей штукатуркой, дощатые настилы медово желты, на цементной дорожке и в лотках - курчавая стружка. Длинные загородки с решетчатыми переборками уходят вдаль. Почти все кончено - установить транспортер, подключить электромоторы, покрасить, даже вода подана в водопроводные трубы.

- Магарыч с тебя, Настасья. Старались ребята, - подмигивал красным глазом плотник Егор.

Настя молчала.

- Вот дом ей перебросишь, тогда и магарыч, - отвечал Артемий Богданович.

- Если всю артель снарядишь - за недельку. Долго ли умеючи-то.

Артемий Богданович жмурится, как сытый кот, походя похватывает стойки переборки, трогает ногтем влажную штукатурку на стенах, не хвалит, только жмурится - доволен.

- Разворачивайся, Настя. В твоем старом свинарнике Павла осядет. От тебя, так сказать, почечка.

А Настя разглядывала пустое, гулкое помещение и молчала. Знакомый, давний, полузабытый страх подпирал к горлу.

Артемий Богданович направо и налево помахивал ручкой:

- Здесь, значит, - откормочные, здесь - родилка, а здесь, так сказать, - комнаты матери и ребенка, опоросные матки лягут... Тут зелененькие, самые молоднячок, тот, что от титек оторван... Расписано, как на почте. Чуть стадо увеличишь - и стоп! Больше не надо. Устраивай круговорот, чтоб одни рожались, другие под нож - фабрика, цех-автомат с управлением одного человека. Выгоняй мясо центнерами. Расписано, учтено... Иль не нравится? Чего молчишь?

Нет, Насте нравится свинарник, но - расписано, учтено, то-то и оно. Она только теперь поняла... А ведь сама настаивала, сама торопила, чтоб строили быстрей... Только теперь поняла - тут-то ее и погибель. Матки, молодняк, откормочные, фабрика-круговорот, где все, как на полочках. А в старом свинарнике - теснота, суета, давка, попробуй разглядеть - сколько голов налицо. Фабрика-круговорот с полочками... Часть клетей окажется пустыми. Тут уж не только Артемию Богдановичу, не только членам ревизионной комиссии, не только председателю сельсовета Косте Неспанову, а любому и каждому, кто ни заглянет, хотя бы плотнику Егору, станет видно - у знатной свинарки знатная прореха. Фабрика, рассчитано, как на почте, на столько-то голов. А где эти головы, куда девалась часть стада? По дороге потерялась? Отчитайся, красавица! И начнут подсчитывать: столько-то голов не хватает, столько-то центнеров мяса - воровство, обман, надувательство. И не покроешь, и не спрячешь концы, пойдет новая слава, погромче прежней.