Гайто Газданов - Пробуждение Страница 13

- И как ты думаешь действовать в этом случае?

- Как я могу действовать? - сказал Пьер. - Помочь ей в этом, какие тут могут быть сомнения? Все совершенно ясно.

- Да, да, конечно, - сказал Франсуа неуверенным голосом. - Но ты меня извини. Пьеро. Положа руку на сердце: ты бы действительно хотел, чтобы она все вспомнила?

Пьер опустил голову, потом поднял ее и посмотрел Франсуа прямо в глаза.

- Видишь ли что, Франсуа, я тебе отвечу откровенно. Если бы тебя спросили, что ты думаешь обо мне, то есть считаешь ли ты меня человеком, в общем, порядочным и не эгоистом, - что бы ты сказал?

- Я бы попросил, чтобы мне задали менее глупый вопрос, - быстро ответил Франсуа.

- Я тебе задаю такой вопрос, - сказал Пьер, - потому что я представляю себе, что ты обо мне думаешь, и должен тебе сказать, что ты ошибаешься. В одном, во всяком случае, ты ошибаешься.

- Как? И в чем?

- Я хотел бы быть твердо уверен в том, что могу считать себя человеком порядочным, - сказал Пьер. - В этом ты, может быть, не ошибаешься. Но то, в чем я убедился за последнее время, это что я, к сожалению, эгоист. Представь себе, что я бы предпочел, чтобы Мари не вспомнила своей прежней жизни.

- Я это знаю. Пьеро, - сказал Франсуа.

- Я часто ловил себя на мысли, - сказал Пьер, - что я теоретически готов пожертвовать ее возвратом к прежней жизни ради своего собственного морального и душевного удовлетворения, ты понимаешь? И к этому нужно еще прибавить какую-то глупейшую манию величия: дескать, я, Пьер Форэ, я создал эту женщину, я дал ей жизнь.

- Но это так и есть, - сказал Франсуа.

- Нет, - сказал Пьер, - нет, это не так. Если бы это было так, то каждый фельдшер имел бы право на манию величия. Ухаживать за больным может всякий. Но дело не в этом. Да, я готов ради своего морального удовлетворения пожертвовать всем, что у нее есть или было в жизни. Но если бы я так поступил, это было бы с моей стороны последней душевной низостью, то есть моим собственным моральным самоубийством, не говоря уж о том, чем это было бы по отношению к ней. Я этого не сделаю ни при каких обстоятельствах. Я останусь один - со своим эгоизмом и со своей манией величия, но с сознанием того, что я не исковеркал ее жизнь и что я не совершил насилия над ее свободой. И если нужно, чтобы один из нас пожертвовал чем-то для другого, то это должен сделать я, а не эта бедная женщина, которую мы с тобой вернули к жизни. Да, да, не смотри на меня так удивленно. Я говорю - мы с тобой. Ты ее поднял с дороги, ты кормил ее несколько лет, она жила, в общем, у тебя, ты согласился на то, чтобы я взял ее в Париж, без тебя все это было бы невозможно и ее, вероятно, давно бы не было в живых.

- "Мы с тобой", - это вздор. Пьеро, - сказал Франсуа. - Но, конечно, судьба этой женщины для меня далеко не безразлична. Как фамилия твоего психиатра?

- Ты хочешь с ним поговорить?

- Ты понимаешь, Пьер, нужно все-таки знать теперь, как надо действовать. Теперь твоя ответственность может быть больше, чем была до сих пор.

- Я это знаю, - сказал Пьер. - Я буду действовать так, как сказал психиатр и как я действовал бы даже без его указаний, - интуицией, ощупью.

- Но, может быть, какая-нибудь ошибка с твоей стороны повлечет за собой риск, ты можешь, не желая того, заставить ее сойти с той дороги, по которой она сейчас идет.

- Какая дорога? - сказал Пьер. - Что мы знаем об этой дороге? Ты можешь это назвать пробуждением или возвращением к жизни. Но ты не знаешь, что такое жизнь в ее сознании, что это для нее значит. И этого никто не знает, ты понимаешь?

- Мне почему-то кажется, - сказал Франсуа, - что теперь события должны пойти быстрее.

- Будем надеяться, - сказал Пьер. - Я тебе позвоню на днях.

---------

Через несколько дней после этого разговора с Франсуа, когда Пьер вернулся со службы домой. Мари не было в столовой, где она обыкновенно ждала его, сидя в кресле. Но он чувствовал ее присутствие и знал, что она в квартире. Он прошел в ее комнату и увидел, что она лежала, одетая, на кровати. Она услышала его шаги, повернула голову в его сторону и посмотрела на него мутными глазами.

- Что с вами? - спросил он.

Она, как всегда, не ответила. Он подошел к ней и положил руку ей на лоб. Лоб был горячий. Пьер поставил ей термометр и когда через пять минут посмотрел на ртутную колонку, он испугался: у Мари температура была сорок и два. Она тяжело стонала, сжимая голову руками. Потом ее начало тошнить. Пьер позвонил доктору, который приехал через час и сказал, что у. больной менингит. Пьер тотчас же позвонил на службу и сказал, что берет отпуск на несколько недель. То, что было потом, было самым тягостным испытанием в жизни Пьера. В течение трех долгих недель он не отходил от постели Мари и спал одетый несколько часов в сутки, сидя в кресле, которое поставил рядом с ее кроватью. Иногда у Мари начинался бред, и она кричала задыхающимся голосом непонятные и бессвязные слова. Однажды ночью Пьер проснулся от того, что услышал (как ему показалось) глухой звук тяжелого удара и увидел, что Мари упала с кровати головой вниз. Он поднял ее и положил на постель. Она была без сознания. Он каждую минуту боялся, что она умрет. Иногда она приходила в себя, вздыхала, и несколько раз Пьер видел, что ее лицо было мокро от слез. Он вытирал его платком и говорил:

- Не надо плакать, Мари, это пройдет. Время от времени он выходил из ее комнаты, варил себе очень крепкий кофе и возвращался к Мари, которая была все в том же состоянии, как ему казалось. Но доктор, которому Пьер плохо верил, сказал, что больной, по его мнению, лучше и что она, по-видимому, теперь вне опасности. Франсуа приезжал почти каждый день.

Однажды под утро - шла четвертая неделя болезни Мари - Пьер не заметил, как заснул, сидя в кресле. Он проспал так часа два. Когда он проснулся, сквозь ставни окна уже проходил дневной свет. Он встал с кресла, подошел к Мари и встретил взгляд ее ясных глаз.

- Вы пришли в себя, Мари, слава Богу, - сказал он. - Я заснул не вовремя. Как вы себя чувствуете?

Это утро Пьер запомнил на всю свою жизнь. Он никогда не мог его забыть - потому, что в ответ на его вопрос Мари сказала:

- Гораздо лучше.

Пьер настолько устал за эти три недели, в течение которых он почти не спал, что он не сразу понял все значение этого ответа. Он только с удивлением прислушивался к звуку голоса Мари. Это был совершенно новый ее голос, который он слышал в первый раз: в нем больше не было того искусственного металлического оттенка, характерного для нее раньше. Этот новый голос наполнял смыслом слова, которые он произносил, и в нем не оставалось больше той тревожной железной легкости, которая была прежде.

- Наконец я слышу ваш настоящий голос. Мари, - сказал Пьер со спокойствием, которое удивляло его самого и которое, как он подумал позже, объяснялось только его усталостью. - Вы знаете, что вы были тяжело больны три недели, и я все время боялся за вашу жизнь, которая висела на волоске.

- Мне было очень плохо, - сказала она. - Теперь мне кажется, что я только сейчас пришла в себя.

"Она говорит, - думал Пьер, - этого не может быть. Вероятно, я брежу. Этого не может быть". Но этот новый голос продолжал звучать рядом с ним.

- Я все видела так смутно, все - как в тумане. Единственное, что я чувствовала, это что я не одна, что рядом со мной кто-то есть.

Потом этот голос умолк. Пьер посмотрел на Мари и увидел, что она заснула. Тогда он прошел к себе, лег, не раздеваясь, на кровать, и через несколько секунд он уже спал глубоким сном, впервые за последние три недели. После этого началось медленное выздоровление Мари. Она была так слаба, что ей трудно было говорить, и большую часть времени она спала. Наконец наступил день, когда она в первый раз могла сделать несколько шагов по комнате. Но это настолько утомило ее, что она опять легла на кровать и заснула. Утром Пьер не решался ее будить. Но когда он опять вошел в ее комнату, - был уже час дня, - он увидел, что она проснулась.

- Вот и я, - сказал он. - Вы не хотите есть. Мари? - Она утвердительно кивнула головой, и он ушел на кухню. Потом он вернулся и накрыл в ее комнате стол, который придвинул к ее кровати. Когда он налил в тарелку Мари горячий бульон, - тот самый, которым он должен был ее кормить по предписанию доктора, - она проглотила несколько ложек и сказала:

- Ах, как вкусно. Это вы приготовили? Каждый раз теперь, когда она начинала говорить, Пьер вздрагивал от неожиданности. Он смотрел на нее так пристально, что она улыбнулась и спросила:

- О чем вы думаете?

- Я думаю о том, что с вами случилось во время вашей болезни, - сказал он. - О том, что произошло.

- Я не знаю, - сказала она. - Мне показалось, что мне вдруг стало легко дышать. Но я не помню, что было до болезни.

- Вы не помните наших разговоров? Не помните, что я вам говорил?

- Почти ничего, - сказала она. - То, что я помню, это звук вашего голоса и ощущение вашего присутствия.

- Мне кажется сейчас, что я вас никогда не знал, - сказал Пьер. - Мы с вами встречаемся сегодня первый раз в жизни. Да, я вас никогда не знал. Но я знал то, из чего вы возникли, - и это была очень страшная вещь, Мари.