Александра Анненская - Чужой хлеб Страница 13

— Это что еще ты выдумала? — вскричала она. — Вместо того чтобы шить, читать? Что за ученая такая! Да если я когда-нибудь увижу у тебя в руках книгу в рабочее время, я книгу брошу в печку, а тебя так накажу, как ты и не ожидаешь. Иди-ка сюда, становись со своей работой передо мной, я тебя целый день с глаз не спущу, я тебя научу, как надо работать!

Нелли целый день проработала, стоя перед грозной Авдотьей Степановной, которая не переставала делать ей выговоры и ворчать на нее, а вечером опять повторила свою угрозу сжечь всякую книгу, какая попадется ей на глаза. Нелли знала, что она вполне способна исполнить эту угрозу, и потому решила не носить больше книг в магазин. С нетерпением стала она ждать воскресений, когда ей можно было и вдоволь начитаться, и отдохнуть в обществе двух милых, образованных девушек от тяжелой недельной работы и от грубой брани Авдотьи Степановны.

Но зато, по сравнению с этими воскресеньями, жизнь в магазине стала казаться ей тяжелее прежнего. Там, в этой уютной маленькой комнате, и Софья Ивановна, и сестра ее обращались с ней дружески, как с равной себе, здесь она должна была покорно исполнять приказания всех старших, безропотно выслушивать выговоры, брань, даже несправедливые. Там, если она сидела за книгой или за письмом лишние полчаса, у нее с участием спрашивали, не устала ли она, и предлагали ей другое занятие; здесь, когда она, просидев за работой три-четыре часа кряду, от утомления опускала руки и хотела отдохнуть несколько минут, Авдотья Степановна называла ее лентяйкой и грубым голосом приказывала ей опять браться за шитье. Нелли бралась за него, с трудом удерживая слезы, но зато по вечерам, когда подруги ее уже засыпали и никто не мог слышать ее, она часто горько плакала при мысли, что ей придется переносить эту жизнь еще больше пяти лет.

Глава IV. БОЛЕЗНЬ

Раз в воскресенье Нелли, придя к своим знакомым, нашла их в сильных хлопотах. Накануне они получили известие, что отец их, живший в деревне в одной из отдаленных губерний, опасно болен и зовет их к себе. Обе девушки торопились устроить все свои дела, чтобы в тот же день выехать из Петербурга. Нелли помогала им собираться в дорогу и горько плакала, провожая их. Не ожидала бедная девочка, что ей так скоро приведется расстаться с единственными людьми, которые так хорошо обращались с ней, с которыми она чувствовала себя так приятно и привольно. Проводив сестер на Николаевскую железную дорогу, она печально возвратилась в магазин, и он показался ей как-то еще непривлекательнее, чем обыкновенно. Всю эту ночь она провела в слезах и самых грустных мыслях, а на другой день встала со страшной головною болью и опухшими от слез и бессонницы глазами. В это время в магазине было страшно много работы, так как приближалась Святая неделя, и мадам Адель набрала множество заказов. Мастериц и девочек будили в шесть часов утра и не пускали спать до двенадцати часов ночи. Авдотья Степановна была строже чем когда-нибудь, и сама мадам Адель часто приходила в мастерскую, торопила работниц и очень сердилась, если какая-нибудь работа не скоро оканчивалась. Нелли засадили за подрубливанье какой-то бесконечно длинной оборочки и строго-настрого приказали кончить сегодня же. Пальчики бедной девочки с трудом шевелились, глаза ее беспрестанно закрывались, и утомленная больная головка едва держалась на плечах. Услышав, что мадам Адель посылает одну из девочек прикупить какую-то ленточку, Нелли подошла к ней.

— Пожалуйста, мадам, — сказала она умоляющим голосом, — позвольте лучше мне сходить, у меня так сильно болит голова, что я совсем не могу шить.

— Ну, хорошо, иди, только, пожалуйста, скорей беги и аккуратней подбирай под образчик.

Нелли пошла в Гостиный двор. Был март месяц, стояла сырая погода, когда на улицах уже тает снег и всюду страшная грязь, а в воздухе еще чувствовался пронизывающий холод, иногда более неприятный, чем зимний мороз. Во всех лавках были толпы покупателей, и Нелли пришлось ходить часа полтора, прежде чем она могла купить то, что ей было нужно. Она вернулась в магазин с мокрыми ногами. Только что она вошла в комнату, как мадам Адель, не дав ей даже раздеться, погнала ее куда-то с большой картонкой отнести готовое платье. Идти пришлось очень далеко, и когда Нелли возвратилась в магазин, все девочки уже отобедали и сидели за работой. Нелли велели наскоро пообедать и сейчас же идти в мастерскую. Бесконечная оборочка, начатая девочкой поутру, опять была всунута ей в руки, и Авдотья Степановна строго-настрого велела ей работать как можно живее. Нелли взялась за шитье. Теперь глаза ее не слипались, как поутру, она даже совсем не хотела спать, только чувствовала легкую головную боль, да какую-то усталость во всех членах и небольшой озноб. Впрочем, озноб происходил, как она думала, от того, что ей не дали времени переменить чулки, а они были совершенно мокрые и сильно холодили ей ноги. В эту ночь Нелли спала, но спала как-то тревожно, ей все снились страшные сны, она беспрестанно просыпалась, и ее томила сильная жажда. На другой день она встала опять с такою же сильною головною болью, как накануне, и опять отпросилась сходить по поручению мадам Адели, так как сидеть за шитьем казалось ей невозможным, когда лоб ее трещал, а виски сдавливало в тисках. Когда она возвратилась, исполнив данное ей поручение, Авдотья Степановна встретила ее бранью:

— Ты, должно быть, нарочно шляешься, мерзкая девчонка, чтобы не кончать работы, которую я тебе дала! — накинулась она на бедную девочку. — Сегодня вечером нужно отнести платье барыне, а у тебя еще оборка не подрублена! Садись сейчас и шей, и если ты осмелишься встать с места, я тебе задам!

Нелли покорно села на свой табурет и взялась за иголку. Головная боль ее нисколько не унялась от прогулки на свежем воздухе, ее бросало то в жар, то в холод, ноги и руки ее болели, точно разломанные. Подруги заметили, что она ужасно бледна, и спросили, что с ней.

— Ничего, — отвечала Нелли и продолжала шить, как-то машинально водя взад и вперед иголкой. За обедом она ничего не ела и, пока другие обедали, сидела молча в углу, прислонив к стене свою больную голову. Она с трудом перешла из кухни в мастерскую, но не посмела сказать Авдотье Степановне о свой болезни и продолжала шить, пока наконец не подрубила всю бесконечную оборку. В глазах ее рябило, руки ее дрожали, она работала как-то бессознательно и сама не видела, в какую сторону идут ее стежки. Когда она поднесла свою оконченную работу Авдотье Степановне, та даже вскочила с места от гнева и ужаса:

— Что ты наделала, негодница! — закричала она задыхающимся голосом. — Ты перепортила всю работу! Это ты мне на зло, дрянная девчонка! Я тебя!..

Нелли была бледна. Она хотела что-то сказать и не могла, хотела закричать, голос замер в ее груди, она пошатнулась, дико взглянула на Авдотью Степановну и вдруг упала на пол.

Авдотья Степановна страшно перепугалась. Все мастерицы и ученицы повскакали со своих мест и окружили Нелли. Бедная девочка лежала без чувств на полу. Ее облили водой, положили на постель, она пришла в себя, но была так слаба, что не могла держаться на ногах. Авдотья Степановна сама раздела ее, уложила, бережно укрыла и не велела ей вставать до самого вечера. Все думали, что Нелли заболела от усиленной работы последних дней, что ей стоит только хорошенько отдохнуть, и она выздоровеет. Но не тут-то было, к ночи девочке сделалось не лучше, а напротив, хуже, она металась на постели, стонала и бредила. На другое утро мадам Адель послала за доктором. Он осмотрел внимательно Нелли и потом сказал хозяйке магазина:

— У девочки горячка, я бы советовал вам поскорее отправить ее в больницу, болезнь опасная и может быть заразительная.

Мадам Адель немедленно исполнила приказание доктора. Держать больную в мастерской, да еще перед праздником, было для нее слишком неудобно, и она тотчас по отъезде доктора поручила одной из старших мастериц свезти Нелли в ближайшую больницу. Нелли ничего этого не видела и не чувствовала. Она была в совершенном беспамятстве. Она не слышала, как мадам Адель запрещала девочкам подходить к ней и как бедная Варя, заливаясь слезами, просила позволения хотя еще разок взглянуть на свою милую Лену; она не чувствовала как ее закутали, как мастерица взяла ее на руки и повезла на тряском извозчике в больницу. В двух больницах не было свободных кроватей, и Нелли не могли принять; наконец, в третьей ее согласились оставить. И в больнице девочка не скоро пришла в себя.

Когда сознание возвратилось к ней, она увидела, что лежит на кровати, покрытой толстым серым одеялом, она почувствовала, что на голову ее положено что-то холодное, взглянула вокруг и заметила длинный ряд кроватей, какую-то большую неизвестную ей комнату, тускло освещенную лампою, каких-то незнакомых женщин, которые ходили взад и вперед. Бедная девочка никак не могла понять, где она и что с ней. Она хотела привстать, голова ее казалась такою тяжелой, что невозможно было поднять ее, хотела крикнуть, но вместо того издала только очень слабый звук; этот звук услышала, однако, одна из незнакомых женщин, проходивших мимо. Она тотчас подошла к Нелли.