Игоpь Семенов - Рассказы Страница 13

— То-то я смотрю, ты сегодня сам не свой. — Сердобольно закивала головой Нина Михайловна, единственная женщина в отделе программирования. — Иди, Коленька, выпей горячего молока и ляг в постель. Я предупрежу Пал Андрееча.

— Спасибо. — на бегу крикнул Звонков и выскочил из отдела, с благодарностью думая о Нине Михайловне и исключая ее из прочей компании роботов отдела программирования.

Только окунувшись с головой в улицу, он почувствовал себя немного спокойнее. "Ну и ладно. — твердил он себе, шлепая по лужам, — Ну и ладно." Что "Ну и ладно" он и сам не знал, но повторял эту фразу без перерыва, чувствуя, как все нехорошее отходит на задний план, становясь мелким и незначительным. За те четыре часа, что он просидел на работе, день совершенно не изменился. Все такое же серое небо накрывало мокрый город. Все так же дрожали на ветру деревья, большей частью растерявшие свои наряды и потому смотрящиеся до отвращения голо. Спешащие машины словно специально расплескивали лужи, и грязные брызги веером разлетались в разные стороны, обдавая с ног до головы зазевавшихся прохожих. Те ругались вслед задним огням автомобилей и спешили дальше по своим делам, до тошноты мелочным и незначительным на фоне осени. В звонковской голове медленно лепились фразы:

Бессмысленная хаотичность бытия,Людьми играющая без стесненья.И нет от одиночества спасенья,Как нет спасенья от себя.

Звонков выбрался на аллею городского парка и теперь неторопливо брел по ней, пиная носками ботинок мокрую облетевшую листву. Мертвые листья облепляли ботинки и цеплялись за штанины, словно чувствовали, что они уже никогда и никому не будут нужны. От этой бесхитростной мольбы на душе становилось умильно и хотелось собрать всю эту бывшую красоту в охапку и крепко прижать к груди. "И никому-то вы теперь не нужны. — с грустью думал Звонков, — "А завтра пьяный дворник подметет вас своей страшной метлой и сожжет. И все…" От жалости стало почему-то легче и снова захотелось домой под одеяло. Уже позднее, сидя в уютном полупустом автобусе, Звонков понял, что еще один день прожил бездарно. "Ну и пусть" — упрямо повторил он спасительную фразу и плотнее закутался в плащ. У окна было покойно сидеть и смотреть, как за стеклом мелькают деревья, дома, машины и люди. Казалось, что это он, Звонков стоит на месте, а мимо него проносится жизнь. — Звонков, ты? — справа по проходу протискивался старинный институтский приятель. — Тебя и не узнать. Куда запропал-то? — Серега, привет. — В слащавом и немного наигранном этом "привете" Звонков постарался скрыть мысли, обуревавшие его последние часы. — Сам-то от куда? — Да в командировку я к вам, брат. — Плюхаясь рядом и тяжело отдуваясь, пророкотал приятель. — Мы тут у вас свое представительство решили открыть, вот я и напросился. Хотя, если честно, то тянут родные пенаты.

От простого этого "брата" и от неожиданности встречи Звонков почувствовал какое-то омоложение. Он словно сбросил со своей души грязные одежды послеинститутских лет, ощутив себя снова тем Звонковым, который бесшабашно мог всю ночь перед экзаменом играть в покер. Он почувствовал себя тем чистым и беззаботным юношей, в жизни которого может быть так много прекрасного. Юношей, который может влюбиться в каждую встречную девушку, у которого скоро начнутся каникулы, и, наконец, юношей, который просто умеет летать. Внезапность этого перевоплощения так поразила Звонкова, что он опешил от той пропасти, которая отделили Звонкова-вчерашнего от Звонкова-нынешнего. "Как же так? — недоуменно-растерянно шептал он, — Ведь прошло-то всего ничего." За те короткие мгновения молодости, что нахлынули на него, Звонков уже привык чувствовать себя беззаботным голубоглазым мальчиком. Возврат к теперешнему своему состоянию поэтому показался ему особенно болезненным и несправедливым. Стало обидно за себя, за Серегу, за всю эту жизнь, превращающую людей в тени их молодости.

Во время своих размышлений он что-то отвечал Сергею, даже не вслушиваясь в разговор. Смысл оживленной беседы старых друзей стал доходить до его сознания лишь две остановки спустя. Именно тогда он услышал, о чем они говорят и лишь легкое затруднение испытывал от того, что, задавая вопросы, может повториться. И непонятно, как воспримет старый приятель это невнимание с его стороны, то ли как безразличие к встрече, то ли как волнение от радости. "Ну и ладно." — повторил он мысленно волшебную формулу. — Ну так ты сегодня вечером придешь? — настойчиво переспросил Сергей, вопросительно заглядывая в глаза Звонкову. На какую-то секунду ему показалось, что этот взгляд способен проникнуть значительно глубже глаз, туда, где в беспорядочном броуновском движении метались мысли. — Конечно, приду. — Быстро ответил — выкрикнул Звонков, чтобы избавиться от этого взгляда. — Кто будет-то? Ответ его не интересовал, ибо вопрос был дежурным, и теперь он не слушал, как приятель возбужденно перечислял старые, хорошо забытые имена. Больше всего Звонкову сейчас хотелось остаться одному. — Ну еще Леночка, может будет. Помнишь Ленку? — огорошил его Сергей. — Ну как же. — слащаво — приторно вздохнул Звонков. — Ого-го, еще как помню. — соврал он. Из старых друзей он никого не помнил, для него все они остались во "вчера", в том прекрасном и невозвратном вчера, которое уже никогда не повторится. — Ну вот, собственно, и все, кого я смог найти. — подытожил свои перечисления приятель. — Так что ты обязательно приходи. Мы будем ждать. — Затем, немного помявшись, добавил. — Редко все-таки встречаемся, а ты всегда был душой компании.

Эта сентиментальность, так не вяжущаяся с образом Сергея, умилила Звонкова. "Вот ведь — подумал он, — что делает с "гранитом" время." Затем, наскоро попрощавшись, он выскочил из автобуса, еще раз на прощанье вскинув в приветствии руку. От этой неожиданной, незапланированной встречи с юностью на душе стало спокойно и тепло. "А что? — улыбнулся сам себе Звонков, — Есть еще люди, которые меня помнят… И Ленка будет." Последняя мысль была необычна для него сегодняшнего. Все ведь умерло, казалось, умерло и почило под слоем пепла. Ан, нет, как открылось ему сейчас. После всех этих взрослых лет упоминание о НЕЙ вновь заставило ускориться кровь и окрасило щеки. Значит, не все умерло. Значит, осталась еще где-то глубоко небольшая частица того большого чувства, от которого когда-то хотелось летать. Значит, жив еще тот вчерашний Звонков, сохранился, подобно, куколке бабочки.

От этой мысли день словно изменился. Небо, хоть и осталось таким же серым, теперь трогательно обнимало голые деревья, пытаясь согреть их и защитить от холодного ветра. Послеобеденная людская суматоха теперь не раздражала, а, наоборот, втягивала его, манила пальцем присоединиться к простым житейским хлопотам. Звонков улыбнулся и сделал решительный шаг в сторону жизни. И тут же его подхватил поток толпы, наполнив уши непривычным гомоном многоголосья. И уже далее он перестал ощущать себя отделенным от этого водоворота суетливой жизни. Его толкало в спину, кружило и вертело по всему городу, окунало в очереди и влекло все дальше и дальше. Звонковское "я" растворилось, как бы перестав существовать, да и самому Звонкову временами становилось вовсе непонятно, что происходит. Он проталкивался по забитым людьми магазинам, задевая портфелем чужие ноги, извинялся и снова задевал. Его толкали сумками. Но, что удивительно, это не раздражало его, а, напротив, придавало какой-то дополнительный заряд энергии, и он лез в самую гущу тел со все большим азартом. В магазинном этом водовороте до него долетали отдельные фразы и обрывки разговоров, и он, ориентируясь по ним, несся сломя голову то в один отдел, то в другой, недоумевая сам, что делает. Он, словно, выпал не какое-то время из действительности, перестав ощущать бег времени.

— Аль чего потерял? — раздался озабоченный скрип из-за спины.

— Тьфу ты. Напасть какая-то. — Осел человек от неожиданности. — Видать точно, белая горячка.

— Эх ты, хфилософ. — По-доброму вздохнул Порфирий. — Точно что неверящий. Фома неверящий ты, Микола. "А ведь, действительно. — подумалось вдруг Николаю, — Сталкиваешься неожиданно с непонятным, которого быть не может, но хочется, чтобы было, и не желаешь в это поверить. Парадокс." — Жизнь она и есть жизнь. — Продолжал доверительно вещать Порфирий. — Она не только там, где ее привычней видеть. Она повсюду. Она течет и изменяется. Жизнь, Микола, странная штука.

Порфирий сегодня, явно, был настроен на философский лад, ему хотелось поговорить о вечном. И Николай, попавший в поле его зрения, представлял, по мнению Порфирия, как раз необходимую мишень для его красноречия. Порфирий готов был поучать, растолковывать и объяснять. Николаю же, напротив, не хотелось терять время на философскую тягомотину, тем более сейчас, когда он встретился с непознанным. Поэтому он в паузе решился сменить тему: