Рустам Ибрагимбеков - Структура момента Страница 13

Она говорила безостановочно, часто облизывая губы оранжево-красным языком: необходима незамедлительная помощь ее мальчику-вундеркинду с невероятными математическими способностями - и кто же, как не я, такой знаменитый, всеми уважаемый человек, может и должен оказать помощь юному дарованию! Рекомендательное письмо на мехмат Московского университета, где мечтает продолжить образование мальчик, перескочив через три класса школы, - вот что требовалось на данном этапе. И конечно же общение: хотя бы несколько бесед с чудо-мальчиком, жаждущим поведать свои идеи и замыслы понимающему человеку. В этом городе бедняжка всех перерос и настрадался по интеллигентному общению на своем уровне. Нужен человек, способный оценить то, что мальчиком уже сделано.

- Потом, попозже... - Феликс выхватил из рук вундеркинда толстую тетрадь, которую тот успел вытащить из портфеля, пока мать о нем говорила.

- Дифференциальные уравнения с частными производными... - сказал вундеркинд гордо. - Функциональный подход...

Эти непонятные женщине слова возбудили ее еще больше:

- Умоляю вас. Вы должны ознакомиться. Он такой умница! Вы получите огромное удовольствие! Гарантирую.

- Хорошо, хорошо... - Ознакомимся. - Размахивая тетрадью, Феликс слегка потеснил женщину, и нам удалось вступить на лестницу, ведущую к входу в корпус.

В двухкомнатном "люксе" было холодно - вовсю работали кондиционеры.

Алик, поставив чемодан, бросился их выключать. В одной комнате стояло пианино, в другой рядом с телефоном красовался кассетный магнитофон.

- Ну как номерок? - спросил Рамиз. - Не хуже, чем в Москве?

- Отличный.

- Простудиться можно. - Алик, выключив оба кондиционера, аккуратно повесил пиджак с медалью в платяной шкаф. - Тут чьи-то вещи, - удивленно переглянулся он с Рамизом.

- Это, наверное, Октая, - объяснил появившийся в этот момент Феликс, швырнув на стол тетрадь вундеркинда, он со вздохом облегчения опустился на диван. - Что вы стоите? Садитесь.

Я подошел к шкафу: на одной из вешалок висел коричневый костюм, под ним стоял довольно большой чемодан.

- Да, это Октая... - подтвердил Алик. - Опять с Нелли поругался.

- Он тебе не помешает. Тут номеров много... Пива выпьем? - Рамиз полез в холодильник.

- Может пойдем в котельную? - предложил Алик. - Я для тебя раков наловил... Варятся там.

- Да успеем еще, - поморщился Феликс, - дай отдышаться. Жарко там...

- Я могу сюда принести.

- Давай тащи...

Алик побежал за раками. Рамиз извлек из холодильника несколько бутылок, жареную рыбу, нарезал хлеб. и мы сели за стол...

Через десять минут возникло ощущение, что я никуда отсюда не уезжал и никогда с ребятами не расставался. Но длилось это недолго - вслед за Аликом, тащившим ведро отборных раков и чем-то очень огорченным, что было ясно видно по его лицу, в дверях появился Октай.

От раков шел возбуждающий укропный запах, но никто и не подумал к ним притронуться, так озадачили всех слова, произнесенные Октаем еще с порога:

- Обязательно скажу! Кто-то же должен брать на себя грязную работу... - Он сделал вид, что не заметил протянутой ему руки. - За глаза жаловаться и осуждать легко. А что же никто в лицо ему правду не скажет?

- Перестань, - привстал с дивана Феликс.

- Это мне перестать? Да вспомните, что вы о нем говорили! А стоило ему приехать, сразу же растаяли?!

- Не время сейчас, Октай, - это опять сказал Феликс; Рамиз и Алик молчали, уткнувшись взглядами в ведро с раками.

- А кто определил это время? Правду или говорят сразу, или никогда не говорят. Мне это меньше всех нужно. Но кто-то же должен высказать ему то, что мы о нем думаем? Или уже нет у вас никаких обид и никого из вас он не предал? - Тут он выдержал паузу, подчеркивая справедливость высказанных упреков, и продолжил; теперь его речь была обращена только ко мне.

Прервать его не было никакой возможности - нечем заплатить по этому длинному счету. Наверное, еще более обидному из-за того, что за минувшие годы я не сделал ни одной попытки как-то смягчить, загладить вину...

Почему, например, я зазнался, как только поступил в университет?! Неужели десять лет дружбы, и какой дружбы - последним делились друг с другом! - не стоили того, чтобы я хотя бы раз в год вспоминал о них?!

А как я с собственной матерью поступил? Буквально в могилу не успели опустить, а я уже смылся назад, в свою Москву, ни с кем ме попрощавшись. Всех званий и наград никто еще не получил; что это я так выслуживаюсь?! И почему от друзей прячусь? Можно подумать, они одолевали меня какими-то просьбами, даже адреса моего в Москве не знают.

А что, собственно, от меня требовалось? Неужели за три года нельзя было хотя бы простенькое надгробие матери поставить? И это при моих заработках! На машину же у меня деньги нашлись!

А как я бедного Рамиза обманул?! Не надо было обещать, если нет возможности, хотя при чем тут возможности, элементарная жадность всему причина, глупая жадность. И случай с Рамизом - лучшее тому доказательство. Максимум через год я получил бы назад эту тысячу рублей, которую попросил у меня Рамиз, но я пожадничал, испугался, не дал человеку поправить свои дела. Будь у кого-нибудь из них деньги, разве ко мне обратились бы? Что поделать, если только я получаю пятьсот рублей в месяц, сам же рассказывал...

Несомненно, список обвинений был бы продолжен и дальше, но дверь за его спиной вдруг распахнулась, ударив, и, видимо, больно, по отставленной назад ноге, и в комнату с профессиональной внезапностью ворвалась его жена Нелли. Родом из Риги, она меньше всего была похожа на латышку - темные, мелко вьющиеся жесткие волосы придавали ее смуглому пышногубому лицу негроидный вид.

Окинув подозрительным взглядом сидящих в комнате мужчин, подруга жизни Октая ринулась к шкафу - другого места, где могли спрятаться женщины, не было.

- Да нет здесь никого, - сказал Феликс, раньше других понявший цель ее налета.

- Марш домой! - скомандовала Нелли Октаю, не удостоив ответом реплику Феликса. Она сунула в руки мужу чемодан и костюм и подтолкнула к двери.

- Ты потише, потише. - Октай попытался оказать робкое сопротивление, но оно мгновенно было сломлено следующим толчком, выпихнувшим его из комнаты.

- А Эльхану передайте, - Нелли погрозила всем пальцем, - если не перестанет заманивать его сюда, прикрою эту чертову базу.

- Да Эльхана вообще здесь нет. Он в Баку...

Нелли еще раз грозно потрясла пальцем и, прежде чем хлопнуть дверью, сухо поздоровалась со мной...

Как потом выяснилось, в утро моего приезда Октай с ней поругался и, прихватив свои на всякий случай всегда собранные вещи, в третий раз за последний месяц покинул дом, в котором жил вместе с отцом, директором единственного в городе техникума.

Причиной очередного скандала была тумбочка для постельнвго белья, которую Нелли приобрела на неизвестно откуда добытые деньги. А поскольку на вопрос Октая об источнике ее доходов она и не подумала дать какие-либо объяснения, а, наоборот, оскорбительно усмехнувшись, тут же перешла в атаку: до каких пор будет продолжаться эта унизительная жизнь на иждивении отца, сующего нос во все их дела, когда наконец Октай перестанет перебегать с одной работы на другую и начнет зарабатывать достаточно, чтобы они могли отделиться и зажить своим домом, и т.д. и т.п. - то Октай, чтобы не отвечать на эти не имеющие ответа вопросы, выскочил из дома и отправился сюда. В отличие от Октая, соседи знали, кто и за какие услуги одаривает его жену деньгами, и, сочувствуя отцу, одному из самых уважаемых людей города, откровенно осуждали сына. Аборигены Сангачаура, они всякое здесь видели, но того, что вытворяла кудрявая Нелли, не позволяли себе даже самые отчаянные обитательницы многочисленных женских общежитий текстильного комбината, даже те из них, что приезжали сюда по найму на год-два именно для того, чтобы повеселиться в южных краях...

До Октая конечно же доходили разговоры о поведении его жены, он и сам при желании легко мог уличить ее в неверности, но, к всеобщему удивлению и недовольству, ни разу не попытался этого сделать. Как-то, еще до рождения ребенка, он решил было с ней развестись, но не довел дело до конца. Десять лет, прошедших с тех пор, настолько укрепили семейные позиции Нелли, что все их конфликты кончались тем, что Октай на время покидал отчий дом... В эти дни он становился особенно требовательным к друзьям и знакомым в вопросах чести, долга и нравственности...

Раки были съедены молча. Перед самым уходом ребят я заставил себя сказать несколько слов в свою защиту: конечно же я виноват, но дело не в жадности, просто так сложились обстоятельства, что я не смог тогда сразу выполнить просьбу Рамиза, хоть и обещал. А потом замотался с делами, сейчас точно не помню, но, кажется, вскоре уехал за границу и поэтому забыл об обещании. Начисто вылетело из головы. Конечно же это не оправдание, стыдно говорить такое, но главное, чтобы Рамиз поверил - дело не в жадности, будь у меня в тот момент свободные деньги, я немедленно выслал бы любую сумму. И потом бы выслал, если бы не заморочила эта чертова работа.