Марк Колосов - Люди и подвиги (Рассказы) Страница 13

РУ" задает им один-единственный вопрос:

— Сколько вы отдали домиков?

— Три домика! — потупив взгляд, отвечают все трое.

— Три домика? — бледнеет Лазарев. — Пятно на каждом, а на мне — три! Как же я теперь «хозяину» в глаза смотреть буду?!

"Хозяин" — это на условном языке командир полка. При мысли, что ему придется докладывать «хозяину» и тот, быть может, ничего не скажет, только укоризненно посмотрит и вздохнет, Лазареву делается не по себе.

Он напряженно молчит, видимо колеблется, что-то прикидывает в уме, то опускает глаза, то снова поднимает их, и наконец совсем тихо звучит в подвале его приглушенно-хриплый голос:

— Вернуть! Все до единого!.. без трех копеек не рубль!

1945

ЗАПИСКИ ЛЕЙТЕНАНТА

[В основу этого повествования положены подлинные записки сына моего Григория Колосова (авг.)]

Штаб округа. В приемной отдела кадров высокий подполковник участливо любезен.

— Усаживайтесь! Какое училище окончили?

— Тяжелых минометов!

— Поедете в Б. командиром взвода ПТА. Других мест нет!

"Противотанковая артиллерия!.. А я мечтал попасть в артполк.

Но если нет мест, то и просить нечего".

День пробыл в городе. Осмотрел его набережную с детской железной дорогой, краеведческий музей, памятники революционных событий, крепость. А на другой день утром приехал в Б.

В гостинице чисто — свежее белье, цветы, зеркала. А внизу чайная с «шишкинскими» медвежатами и обилием мух.

Штаб дивизии — на тихой пыльной улице, обсаженной деревьями.

Начальник штаба дивизии — полковник с нездоровым полным лицом.

— Я тоже был вот таким двадцатилетним лейтенантом. Приехал на Дальний Восток, жил в бараках, трудновато было. Женаты?

— Нет, холостяк!

— У нас есть общежитие для холостяков. Условия хорошие.

А впрочем, можете жить и на частной квартире. Ну, что ж, желаю успеха!

— Спасибо, товарищ полковник!

Иду мимо одноэтажных домов, в окнах свет-вот оранжевый абажур, а вот голубой, вот чья-то женская голова.

Вспомнил, что в городе есть междугородный переговорный пункт. Хорошо бы сейчас позвонить в Москву. Что сейчас делает отец?

В моем воображении всплывает набережная Москвы-реки, вечерние прогулки с отцом, душевные разговоры, мечты.

Но надо искать жилье!

"Сдается комната".

Дверь, на которой я прочитал это объявление, открыла старушка.

— Пожалуйста, входите!

— У вас сдается комната?

— Да! Но без питания и обслуживания.

— Это ничего! Главное-близко от службы…

Кажется, старушка хорошая, в квартире чисто, полы вымыты, — все это мне по душе.

— Всегда пускаю военных, аккуратно платят. Но те были семейные. А с вами не знаю как и быть. Условия такие-девушек домой не водить, стекла спьяну не бить и вести себя вежливо! — лукаво улыбнулась она.

— Договорились!

Когда начал устраиваться на ночлег, у меня оказалась только одна простыня, и я подумал — не мешало бы купить еще! Улегся на жесткую кровать и тут же уснул.

Ночью приснился сон: офицер высокий, широкий в плечах привел меня к солдатам. Я беседую с ними, один курносый, в веснушках спросил:

"Товарищ лейтенант, а армия долго будет?"

Я ответил: "Пока будут капиталисты!"

Проснулся, в комнате светло, на часах — семь. Сделав зарядку, пошел в часть.

Возле двухъярусных коек за длинным узким столом сидит

старший лейтенант в гимнастерке. Овальное лицо, с резкими морщинами, маленькие бесцветные глаза колко вонзаются в меня.

Старший лейтенант, приподнявшись, спросил:

— Давно училище окончили?

— В этом году.

— Что ж, будем знакомы — комбат Ярцев!

— Лейтенант Волохов!

Ярцев улыбнулся сдавленной неестественной улыбкой, и лицо его тут же приняло строго озабоченное выражение.

— Первый взвод, ко мне! В две шеренги становись! Представляю нового командира взвода! — скомандовал он,

Я смотрел на молодых солдат и думал: давно ли я вот так же стоял в строю? Кратко рассказал о себе.

С комбатом установились строго официальные отношения. Он обо мне, наверно, думал: "Молодой, грамотный, но опыта нет. Надо быть с ним официальное, строже, чтобы не зазнавался!"

Я же думал о нем: "Командир батареи! В моем воображении представлялся образованный, веселый, чуткий, остроумный товарищ. Оказывается, он окончил всего семь классов. До войны был слесарем в совхоз,е. На войну шел рядовым. Стал офицером. За это уважаю его. Но почему он не учится? Жена. Двое детей! Отчего сух и, недоверчив?"

Утром Ярцев меня предупредил:

— К вам прибудет солдат второго года службы Омельянов.

Перевожу его к вам из второго взвода.

Солдат явился.

— Садитесь, Омельянов! Расскажите о себе.

— Да что рассказывать, товарищ лейтенант?

— До армии кем работали?

— Слесарем.

— Семья есть?

— Была. Сейчас нет. Я рано пить начал. Жена держать меня в узде не могла. Ушла от меня с сынишкой.

Лицо Омельянова вытянулось, сизые глаза потускнели.

У него в карточке взысканий и поощрений немало взысканий.

Из заряжающего переведен в подносчики снарядов.

— Меня, товарищ лейтенант, надо в узде держать. Поставьте за мной наблюдающего. Пусть он только мне напоминает, что я вам дал слово не пить. Не прикоснусь!

— А за что вам, Омельянов, нагрудный знак "Отличный стрелок" выдали?

— За стрельбу на инспекторской, когда я был заряжающим.

— Ну, вот что, Омельянов: дело не в узде. На то у человека есть воля. И не наблюдающий вас спасет. Поговорю с комсомольцами. Думаю, найдется хороший товарищ, который вам вовремя будет напоминать, что вы — солдат, а у солдата, кроме силы воли, есть еще и воинская честь.

Мне показалось, что потускневшие глаза Омельянова посветлели, лицо оживилось.

— Товарищ лейтенант, завтра врскресенье. Дайте мне увольнительную.

— Ну что ж, Омельянов, я верю, что вы вернетесь вовремя и в трезвом виде. Запишитесь у дежурного и учтите, что доверие теряют один раз. С вами пойдет рядовой "рюха.

В воскресенье меня вызвал комбат.

— Волохов, "то вам дал право отпускать Омельянова? Вы знаете, что он может налиться и подвести всю батарею?

— Я беру его на себя. Ручаюсь за Омельянова! — отвечал я.

С тревогой возвращался домой. Моя хозяйка, Любовь Герасимовна, вздыхает:

— Что это и в воскресенье тебя вызывают? Садись со мной чай пить.

— Вы, Любовь Герасимовна, со мной как мать родная!

— Да кабы свои дети были, а то вот сколько квартирантов — все люди разные. Ты еще молоденький. Тебе двадцать, а я жизнь прожила!..

Я сел за стол. Пью чай, слушаю неторопливую, баюкающую речь и вдруг ловлю себя, что то и дело теряю нить ее рассказа.

"А что, если Омельянов подведет? Напьется?" Вижу кривую усмешку комбата. Гневно сузившиеся глаза. Выговор в приказе.

А может быть, и гауптвахта…

Вечером пришел в казарму. Мгновенно отыскиваю взглядом койку Омельянова. Солдат спит ровным, безмятежным сном. Ну, значит, сошло! Но что это? Начало исправления или счастливый случаи? Дух захватывает при мысли, что мой разговор с ним зря не пропал. А кто они, другие солдаты моего взвода?

Ночь. В комнате тихо. Вдруг сквозь сон слышу стук в окно.

— Товарищ лейтенант, тревога!

На сборы пять минут и в часть «рысью».

Наша батарея стоит в строю.

Спешу к машинам, проверяю заправку, крепление орудий.

Слышу тонкий голосок Ярцева:

— Лейтенант Волохов, ко мне!

Подхожу.

— Быстрее выводите взвод!

За автомашинами подскакивают на камнях орудия.

Приехали на "исходный рубеж". Ночь светлая, звездная.

Ярцев приказал выставить боевое охранение. Остальным отдых до 5.00.

Когда солдаты уснули, Ярцев, тяжело вздохнув и улыбнувшись своей сдавленно хмурой улыбкой, озабоченно проговорил:

— Ну, взводные, вам теперь что! Все у вас есть. А вот мне в сорок третьем на Курской дуге пришлось наводить орудие по стволу, — прицел осколком разбило. Два танка подбил без прицела! Так вы уж… не подводите!

После побудки и завтрака он скомандовал:

— К бою!

Борцов рывком выхватил стопор, соединяющий станины орудия.

Крюха и Омельянов стремительно развели их. Жумагазин установил прицел. Показались выкрашенные в зеленый цвет макеты танков, сделанные из фанерных щитов, поставленных на полозья.

Жумагазин приник к прицелу.

— Товарищ лейтенант, дальность 1100 метров!

— По танку! Бронебойно-трассирующим, прицел 52!

Наводчик медлит еще — несколько секунд, ловя правый срез «танка» в перекрестье прицела-ведь за одну секунду танк проходит три метра.

Но вот из ствола пушки вылетает пламя, пушка вздрагивает.

— Лоб береги, Жумагазин! — кричит Борцов.

В бинокль не видно попадания, но трасса прослежена.