Андрей Назаров - Песочный дом Страница 13

Он умер и лежал в узкой комнате напротив Авдейкиной, где прежде жил. Туда ходило много народу, но Авдейку не пускали, и приходилось смотреть через дверную щелочку. Иришкин отец лежал под простыней, удлинившийся во всю комнату, и щеки его пылали яблоками. Все плакали и удивлялись, как это он умер в войну, когда всех убивают и никто не умирает сам. Иришку подвели потрогать ноги яблочного отца, чтобы она не боялась, но тут кто-то толкнул стол, на котором он лежал, и голова его чуть скатилась с подушки. Тогда Иришка закричала так страшно, что все бросились к ней и забыли плакать. Иришка быстро замолчала, но с тех пор жизнь в ней скукожилась, как говорила ее мама. Иришка стала прозрачна и красива странной, бесплотной красотой, какую Авдейка видел лишь однажды в матовом цветке мороженого капустного кочана. Она стала чаще бывать у Авдейки, иногда читала ему и ухаживала за бабусей.

- Теперь мы сироты, - сказала Иришка.

- Сиротам хорошо, - ответил Авдейка, вспомнив игру в мытаря и фарисея, посреди сирот Христос стоит.

Иришка не поняла.

- Чего ж хорошего, если папа твой погиб?

- Погиб, и что? - спросил Авдейка и испугался.

- Погиб, и все. Нет его.

- Только это и страшно?

- Да... - удивленно протянула Иришка.

Тогда Авдейка успокоился, потому что давно привык к тому, что папы нет, да и не помнил, что он был.

- Глаша говорит, они быстро растут, эти сироты, - с неопределенной надеждой сказала Иришка.

- Быстро, - подтвердил Авдейка, представив вокзальных людей, и подошел к дверному косяку с отметиной роста.

- На сколько я вырос?

- На палец, - ответила Иришка, странно улыбаясь.

Вечером Авдейка сказал маме-Машеньке, что он вырос на палец и утром пойдет гулять во двор.

- На какой палец? - спросила мама-Машенька.

Авдейка задумался, потом ответил:

- На такой большой, какой был у дяди Пети-солдата.

Мама-Машенька промолчала. Авдейка подошел к ней вплотную и сказал:

- Я пойду.

Машенька заметила, что глаза его, светло-серые при рождении, приобрели темный, неопределенно-чечевичный оттенок.

- Ступай, - сказала мама-Машенька и забылась, опустив голову на руки.

# # #

На другой день, когда, споткнувшись о палку Данаурова, Авдейка выскочил во двор, в нижнем конце насыпи Сахан бил в барабан. Возле него строились мальчишки, вооруженные палками, подрезанными под автоматы, и среди них братья Сопелкины, досрочно вернувшиеся из эвакуации, поскольку грузовик, на котором их вывозили осенью сорок первого года, сломался и замерз. Пока немцев не отогнали от города, они вместе с грузовиком мерзли в подмосковной деревне, а потом вернулись на нем домой и всячески замалчивали свое эвакуашечное прошлое. Подпоясанные огненно-красными лентами, они выравнивали строй, толкались и ссорились.

- Не шумите, Сопелки, барабан не слышно! - крикнул Сахан.

Над верхней площадкой, обнесенной небольшим снежным валом, болтался оборванный по пояс и за рукав привязанный к палке черный халат, служивший фашистским флагом. За валом, лепя снежки, ползали "фашисты", изредка вспыхивая родственными поясками.

- Эй, пацан, лезь к нам! - крикнули оттуда.

Авдейка подбежал, еще не веря, что его берут играть, но понял, что будет в фашистах, и остановился.

- Чего, Федул, губы надул? - спросил Сахан.

- Не хочу в фашисты.

- Рассуждает, писун, - заметил Сахан.

- Возьмите меня в "наши", - попросил Авдейка. - У меня есть штык. Это деда штык. Он красным командиром был.

- А у отца не иначе как пушка? - насмешливо спросил Сахан.

- Отца нет. Отца на фронте убили.

- Чей он? - спросил кто-то.

- Да с пятого подъезда, с солдатом беспалым ходил.

- Ладно, неси свой штык, посмотрим, - согласился Сахан.

- А меня чего в фашисты? - заканючил невысокий парнишка в огромной шапке, которого Авдейка видел впервые. - Я выше его, а его в наших берете.

- Молчи, Болонка, - ответил Сахан. - Ты эвакуашка паршивый, от фашистов бегал, а он тут с нами бедовал. Отец у него погиб, родину защищал. Понял?

Он оттолкнул Болонку, с которого слетела шапка, обнажив стриженную под нуль голову и сделав его похожим на большой наперсток. Хныкая, Болонка полез в крепость. Авдейка проводил его взглядом и побежал за штыком.

Сахан воткнул в снег почти новое красное знамя с бахромой, которое стащил из пионерской комнаты, и скомандовал:

- Наши, вперед!

Потрясая автоматами, наши бросились на штурм. Позади тащился с лопатой запасливый Сопелка. Из крепости на них обрушился нестройный град снежков. Прикрывая головы, наши принялись вырубать зацепки в толстом льду, неровно покрывающем стену. Снежки у фашистов иссякли, они принялись отбивать ногами слежавшийся снег и валить его на головы осаждавших.

- Ура! На приступ! - кричал воинственный Сопелка.

Цепляясь за выбоины во льду и подсаживая друг друга, наши уже влезали на бастион, когда отчаявшиеся фашисты начали бить их палками по головам. Болонка снял шапку с возникшего у снежного вала воинствующего Сопелки и неторопливо ударил по рыжей голове ребром детской лопатки. Голова вскрикнула и исчезла. Атака сорвалась. Сахан получил снежком в лицо, выругался и запустил в крепость палку.

- Береги оружие! - смеясь, закричал Лерка, внезапно появившийся у стены.

Выхватив у запасливого Сопелки лопату, он с силой метнул ее в стену, в то место, где кончалась кирпичная кладка и начинался снежный вал. Разбежавшись, Лерка подпрыгнул, толкнулся о торчащий черенок ногой и ворвался в крепость.

- Ура! - кричали воспрянувшие наши.

- Ура! - вторил Лерка, расшвыривая оробевших фашистов. - За Сталина! Даешь...

И осекся, замер со вскинутой в ударе рукой.

Перед ним на цокольном выступе дома сидел Кащей. Сгорбленный, упершийся подбородком в крупные кулаки, он глядел прямым, застывшим и невидящим взглядом.

За час до вечерней смены, услышав забытый барабанный бой, Кащей вышел во двор и вспомнил, что последний раз собирались на барабан еще при Алехе. Он присел к стене дома, а в груди у него ворочалось, сламывалось, навязчиво возвращалось к тому утру в крытом вагоне, везущем на фронт тюки с обмундированием, когда, выпустив на полустанке Алеху, он и сам уже просунул ногу в отодранную напольную доску, но замер от лязгнувшего засова, на миг потерял сердце и тем упустил судьбу, с тоскливой покорностью подставил себя хлынувшему в вагон потоку света и говора. Этот миг выбил его из судьбы рода, судьбы отчаянных братьев, бегавших с этапов, а теперь дерущихся на фронтах с лагерной яростью. И хотя замешкавшаяся судьба его уже решилась, не хотел он признать до последнего, что всё, кранты, не сдюжил против братьев, и не во фронтовой огонь, а в хомут ему путь, - ив угрюмой тоске забился в темноту, стиснул дыхание и молчал, когда ворошили тюки и молоденький охранник топтался по нему, кованым сапогом отдирая ухо. Он выпустил Алешу, а сам остался лежать под сапогами - молча, до хруста в челюстях закусив рукав. И дуло салаги охранника, наконец угадавшего под сапогами живое, обернулось точкой, концом его незадавшейся фартовой судьбы. И его, Кащея, за шиворот выгребли под охрану, а Леха ушел и погиб - вместо него, старшего.

# # #

Лерка, понуро скользнувший с насыпи, не запечатлелся в сознании Кащея. Только подтолкнуло: "Прочь отсюда, не взаправду здесь все. Хоть и поздно и Алеху не вернуть, а взять бы да дернуть на фронт. С третьего-то раза поди выгорит". Кащей поднялся, одернул себя, решил: "Слабость, давить это в себе надо. Всякого свое гнетет, а тянут же люди, не ищут фартовой доли. Мне смену отпахать - в силу, а поглядишь, как старуха на восьмом десятке укладку гильз через цех тащит, - так пробирает. Вот и мне теперь - упереться да меньше думать, глядишь и задубеет".

С уходом Лерки игра распалась, и, когда Авдейка со штыком наперевес поднялся на насыпь, двор был пуст. Авдейка собирался заплакать от обиды, когда, как из-под снега, перед ним вырос Сахан.

- Покажь!

Он осмотрел штык и приложил к нему ослюнявленный палец.

- Тут даже ложбинки, чтобы кровь стекала, - пояснил Авдейка.

- Прихватывает... Вещь, падлой быть, вещь, - согласился Сахан и полез в карман.

- Держи. "Мишка на севере". Такие конфеты только до войны были, ты и не ел сроду.

- Не ел, - сознался Авдейка, сглатывая слюну и не веря такому счастью.

- Ну вот и бери. А штык мне давай. Друзьями будем, если что - я за тебя горой.

- Не могу, - сказал Авдейка и прижал штык к груди.

- Так я же тебе конфету даю, дурак, ну, бери.

- Не могу, - повторил Авдейка. - Это дедушкин, он герой был, на красном коне.

- Да врешь ты все. - Сахан обозлился. - Стащил штык, а плетешь про лошадь.

- Не вру, я не стащил... - закричал Авдейка и невольным защитным движением выставил штык вперед.

Сахан оглянулся по сторонам, потом бросил к ногам Авдейки конфету и сказал:

- Ладно, бери за так. Пошутил.

Авдейка нагнулся за конфетой, и тут Сахан ударил его валенком. Авдейка улетел в снег. Сахан наступил ногой ему на плечо и вырвал штык. Еще раз оглянувшись, он сунул руку со штыком под пальто и шагнул в сторону подворотни.