Записки с того света - Александр Тимофеев Страница 13

Принесли рис с сосиской, еще фасоль – но мне уже не досталось – и апельсиновый напиток (желтый порошок разводят с водой из-под крана). Какая-то химия, но в тюрьме пьют его с удовольствием.

Еще сердобольный старик передал мне кусочек мармелада. Спасибо ему.

Съел сосиску, хлеб, половину риса – больше не смог. Попросил у Александра попробовать апельсинового напитка – редкая гадость.

Отдал проходящему мимо бразильцу (он собирал посуду) оставшийся рис вместе с тарелкой, он выбросил все в мешок. Поспешил на кровать – отогреваться. Ужасно боялся, что займут мое место.

После обеда бразильцы пребывали в хорошем расположении духа. Некоторые даже стали со свойственным им энтузиазмом и детской непосредственностью учить меня своему языку. Точнее, самым необходимым словам: «кровать», «матрас», «покрывало», «камера» и так далее. Я записывал. «Учитель» был очень настойчив: показывал предмет, произносил его название на португальском языке и, пока не добивался нужного произношения, от меня не отставал. Утомил даже меня.

Решил все-таки побриться, так как не делал этого уже дней пять и зарос. Намылил лицо мылом и, стоя в воде в этом ужасном туалете, одноразовым станком начал скрести щетину. Зеркала не было.

Когда побрился, попросил Даниэла добрить недобритое. Он с юмором стал это делать.

Мое лицо горело: крема после бритья ни у кого не оказалось.

В четыре часа стало резко темнеть, нас последний раз покормили – не помню чем.

Я сидел на кровати и ждал ночи. Страха не было.

Бразильцы рядом оживленно разговаривали. Камера постепенно погружалась во мрак. Видно было только множество тлеющих огоньков от сигарет, которые ни-когда не гасли. Всегда поражался, откуда у заключенных так много сигарет.

Сигареты имели свойство никогда не кончаться.

Мелькали белки глаз африканцев.

Где-то в районе девяти вечера так же быстро, как и вчера, по команде Бигмэна все стали укладываться спать.

Легли.

Наступила ночь. Все тот же холод и борьба за одеяло.

Но вторая ночь мне уже ничем особенным не запомнилась. Наверное, потому, что первую ночь – да и весь предыдущий день – по драматизму уже трудно было превзойти.

Возможно, у меня просто не осталось эмоций.

Понедельник. Распределение по камерам

Суббота и воскресенье наконец-то закончились.

В понедельник нас рано подняли.

Построили во дворе тюрьмы. Стоим человек восемьдесят – галдящих, грязных.

Так мы и стояли часа два под моросящим дождем.

«Развлекал» нас только постоянно появляющийся в небе с жутким гулом вертолет, который время от времени повисал над тюрьмой. Для Сан-Паулу вертолеты в небе не редкость.

Потом нам выдали тюремный завтрак – пакетик молока и булочку хлеба.

Стоять под дождём было не очень приятно, спасала традиционная в таких случаях физкультура – приседания.

Всё. Послышалась команда, и нас повели в другой корпус тюрьмы. Опять наручники и досмотры.

Привели в какую-то комнату, куда все не помещались – многие оказались в преддверье или за дверью.

Полицейские передали нас местным авторитетам. Я обратил внимание, что бразильцы и представители иностранного преступного контингента заметно занервничали, как студенты перед экзаменом. Чувствовался мандраж.

Оказалось, нас ждет распределение по камерам. Я не понимал, почему они так нервничают. По-моему, хуже, чем там, где мы были, уже быть не может. Между тем распределение происходило очень быстро: местные паханы задавали пару-тройку вопросов, но в основном ориентировались по наколкам, коими у большинства была «украшена» добрая половина тела. Некоторые наколки были сделаны очень непрофессионально, по-любительски: заключенные их наносили друг другу. Особенно плохо получались лица людей. Они выглядели крайне размыто. Иногда нельзя было даже понять, кто там изображен – мужчина или женщина.

Все вновь прибывшие заключенные послушно принимали вердикт совета неформальных лидеров тюремного сообщества. Всего несколько раз возникли споры и пререкания, но они быстро утихли. Авторитеты на таких злобно покрикивали, как обезьяны-вожаки. Агрессивно жестикулировали. Так, одному несогласному залепили пару резких затрещин, что сразу привело спорщика в чувство. Он быстро же со всем согласился. Да и спора-то, по большому счету, не было: вновь прибывший заявлял о своем несогласии с чем-то, ему на словах и с использованием жестов или рук говорили, что он не прав.

Не вступая в дискуссию.

С чем вновь прибывший сразу же соглашался.

Паханов было человек пять – в основном такие рослые, накачанные метисы. И один вертлявый в очках, европейского вида.

Он задавал больше всего вопросов.

Настала и моя очередь.

Я сразу ответил: «Русо, но португез, но трафико-

интернационале, но тату». Я уже привык, что мое досье вводит в ступор всех спрашивающих. И даже произносил все это с удовольствием, зная, что сейчас у них будет повод напрячь свои извилины. С русским они, как правило, встречались в первый раз. Не знаю португальский – значит и поговорить со мной особо не получится. У меня нет тату, то есть своеобразного тюремного паспорта, и к тому же я не связан с наркокартелем (99% иностранцев, находящихся здесь, – это лица, которые везли наркотики).

Я стоял полностью отрешенный и смотрел прямо в их сторону.

Конвейер распределения остановился: я не вписывался в его алгоритм. Началась работа мозга, меня буравили глазами, о чем-то между собой переговаривались.

Вертлявый полноватый очкарик что-то эмоционально говорил своим товарищам, я понял только три слова: «русо», «моску» и «гомосексуал». Признаться, легкий холодок пробежал по моему телу, но они слушали его очень спокойно и нарочито смотрели в сторону. Так делают, когда не хотят попасть под власть чужого мнения. Эти ребята и не были похожи на тех, на кого можно повлиять. От них исходила колоссальная уверенность в себе.

И спокойствие силы.

Время от времени они пристально смотрели на меня, а я на них, и у меня почему-то не было никакого страха – не знаю почему. Возможно, от усталости после этих двух ночей. А может быть, откуда-то свыше я получил силу в эти минуты.

Я так же, как и они, сохранял непонятное в данной экстремальной ситуации абсолютное спокойствие. Мы были на одной волне.

Вдруг этот вносивший суету человек (позже я узнал его «погоняло» – noise, то есть шум, – очень соответствующее его поведению) неожиданно в два прыжка подпрыгнул ко мне, как кот. Все его движения, несмотря на лишний вес, были порывистыми.

Оказавшись прямо передо мной, сантиметрах в десяти от моего лица, глядя в глаза, спросил: «Гомосексуал?» На что я нейтрально и спокойно ответил: «Нет».

Сразу после моего ответа авторитеты, как бы удостоверившись в своих мыслях, что-то сказали, и рядом со мной оказался человек, который повел меня в камеру.

Уже потом я понял причину происшедшего. Оказывается, в «Пинейросе» в нашем блоке находился еще один русский из Москвы по имени Федор, он был сумасшедшим и имел нетрадиционную сексуальную ориентацию. Этот человек – отдельная тема, позже я подробно опишу его. С ним также связано второе мое самое страшное испытание