Грань - Елена Александровна Асеева Страница 13

который при ближайшем рассмотрении оказался не таким уж и маленьким, достигая в длину сантиметров двадцати, имея лезвие не меньше половины длины всего кинжала. Некошный поворачивал его то так, то этак, любуясь его блестящим клинком, а затем подбросил вверх, намереваясь перекинуть из правой руки в левую. Серебристый клинок ярко полыхнул бьющим в глаза светом, и до смерти перепуганному Виктору, мечтающему лишь об одном – чтоб от него отвязались эти некошные или все, что он видит, оказалось лишь состоянием ужасного сна, – так вот, Витьку вдруг показалось, что Луканька перекидывал из руки в руку не кинжал, а обоюдоострый меч, и меч приличной (для роста некошного) длины и, наверно, судя по тому, что словить он его не успел, приличной тяжести… А меч-кинжал, минуя протянутую руку Луканьки, нежданно-негаданно воткнулся своим кончиком в левое плечо хозяина дома, как-то уж дюже по-хитрому миновав и стволы, и ветви, и листья плюща, лишь прорезав рванье свитера да внедрившись острием в кожу. Виктор Сергеевич болезненно поморщился и даже застонал, однако предусмотрительно не открыв рта… Потому как назойливый, словно муха над спящим в обеденный перерыв, надоедливо кружил над сомкнутыми губами Витюхи Шайтан, настырно пропихивая щипцы через тощенькую полосочку, что пролегала между ними, стараясь пробиться к остаткам желтых, наполовину сломанных и неухоженных зубов.

И это очень хорошо, что щипцы были маленькими, под стать росту Шайтана, и вряд ли были длиннее сантиметров двенадцати, так что, хотя концы их и проникали сквозь губы, ухватить язык никак не могли. Пока Шайтан боролся с губами Витька, Луканька, подойдя к своему мечу, неспешно схватился за рукоять двумя руками и так же неторопливо вытянул его из кожи хозяина дома, причем кончик кинжала окрасился в алый цвет крови страдальца, а болезненность вытаскивания вызвала тихий стон. Однако Витек продолжал крепко сжимать губы, прибавив к своей тактике защиты еще и яростное мотыляние головой из стороны в сторону, намереваясь таким образом одержать над Шайтаном вверх.

Видя бесплодные попытки собрата ухватить язык, Луканька, внезапно оттолкнувшись от плеча алкоголика, прыгнул прямо на его щеку. От такой неожиданности Витька даже перестал мотылять головой и на миг замер, изумленно вытаращившись на некошного, а тот, ни секундочки не медля, перешагнул через его расплывшийся от пьянства багрово-синий нос и уселся на него сверху, оседлав, будто маленькую пони, и расплющив еще сильнее. Луканька какое-то мгновение наблюдал за атаками Шайтана, который настырно пропихивал концы щипцов сквозь губы, а в это время Виктор Сергеевич испуганно глядел на все загораживающую спину некошного, где внахлест, связывая крепко друг дружку в большущий узел, по поверхности черной и, похоже, шелковой рубахи проходили ремни фартука.

Затем Луканька, протянув руку, пристроил меч на щеке Витюхи, поставив на него сверху, прямо на его рукоять, свое копыто. Да навалившись на кончик носа, прижал его массой своего тела к подносовой ямке так, чтобы стало невозможно дышать…

Обманный маневр, которым воспользовался Луканька, привел Витька в чувство, и он поспешно начал качать головой, намереваясь сбросить некошного с носа и дать доступ воздуху в собственные легкие… Однако не тут-то было… Уж подлый Луканька крепко сидел на расплющенном носе, как заправский наездник, все сильнее и сильнее придавливая его конец к подносовой ямке, полностью закрывая ноздри и ограничивая доступ воздуха.

А тут еще этот Шайтан схватил несчастного мученика за его хлипкую бороденку и потянул на себя так, что злополучный Витюха, не открывая рта, взвыл, словно побитая палками собака, да перестал мотылять головой, из глаз его брызнули слезы и задыхающийся организм повелел открыть рот.

И стоило только ему совершить эту ошибку, как мгновенно кончик его языка был ухвачен щипцами и больно придавлен, хотя с виду это были такие маленькие щипцы. Луканька немедля покинул своего расплющенного коня, а вернее, нос, перед этим наклонившись и взяв в руку кинжал-меч, удерживаемый копытом. Еще доли секунды Виктор Сергеевич от боли в языке ничего, кроме слез, не зрел, а когда все же проморгался, то увидел, как Шайтан, уже отпустивший бороденку и ухватившийся обеими руками за рукояти щипцов, потянул высунутый язык жертвы на себя. При этом вместе с языком по инерции к нему потянулась и вся голова Витька. Когда шея изогнулась в положении, близком к букве «Г» и застыла, поджав трахею, там тотчас появилась острая боль, коя мгновенно переместилась и в рот, и в глотку, и в гортань, а через пару секунд она появилась и в изогнутом позвоночнике. Не смеющие сомкнуться челюсти, боявшиеся откусить высунутый язык, дрожали мелкой тряской, вызванной то ли болью, то ли страхом. Обильное течение из глаз сменилось обильным течением соплей из хрюкающего носа и слюней из перекошенного рта. Находясь в столь отвратительной и унизительной позе, Витька попытался закричать, чтобы призвать на помощь… хоть кого-нибудь… Но у него с криком ничего не вышло, и из разинутого рта вырвалось какое-то хрипло-слюнявое мычание, чем-то отдаленно напоминающее: «Ааыте!»

Внутри мозга, освобожденного от голосов, одна за одной проскакивали какие-то однотипные мысли вроде «Вот это допился» и «Лучше бы Кирюха мне морду набил».

Луканька, уже покинувший нос и спустившийся по правой щеке на плечо Виктора, остановился подле бледно-розового языка, покрытого белым налетом с едва заметными синеватыми прожилками, и с интересом его разглядывал, наклоняя голову то вправо, то влево. Он держал в правой руке меч, а левой, на которой вместо ногтей находились удлиненные серые, загнутые, вроде кошачьих, когти, чесал тот самый небольшой бугор у левого основания рога, осыпая себя сероватыми пылевидными крупинками, покрывающими ткань косоворотки ровным слоем. Луканька явно раздумывал, как лучше отрубить язык. Немного погодя он, кивнув головой, обратился к собрату некошному, каковой, крепко натягивая на себя язык, ухваченный щипцами, обливался потом, дул себе под нос и даже изредка мотал головой, стараясь стряхнуть с его кончика образующуюся там здоровенную каплю пота.

– Короче, я рублю посередке?… – спросил Луканька.

– Руби-руби, чего стоишь, – возмущенно отозвался Шайтан и дунул себе на нос, отчего капля пота накренилась и, соскользнув, пропала в большой его ноздре. – Видишь же, я уже весь вспотел от натуги.

А Витька только сейчас приметил, что плоские концы щипцов увеличились почти втрое, при этом рукояти остались прежнего размера, что, возможно, и облегчало удержание большого и склизкого языка. Пока Виктор Сергеевич, давясь слюнями, которые уже булькали внутри открытого рта, отвлекся на щипцы, Луканька вдруг резко поднял вверх меч и нанес его острым изогнутым клинком мощный удар по высунутому языку, рубанув его прямо посередке.

Невыносимая боль исторгла из Витюхи