Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты Страница 131

* № 77 (рук. № 85. T. I, ч. 3, гл. XVI—XVII).

Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.[2547]

————

Кутузов, с полверсты проехав в хвосте колонны, остановился впереди Працена у одинокого, заброшенного дома (вероятно бывшего трактира) у разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору. Хотя туман уже только клоками носился над лощиной[2548] и солнце ярким косым светом обливало поля, леса и горы, неприятеля еще не было видно, и войска и начальство двигались, нескоро еще ожидая столкновения. Кутузов направил часть Новгородского полка по дороге налево, меньшую же часть Апшеронского батальона направо. Он разговаривал с австрийским генералом.

Князь Андрей, стоя несколько позади, наблюдал окружающих его генералов,[2549] русских и австрийских, и адъютантов.[2550] Ни один из них не имел естественного вида (он всех их знал) и все одинаково старались принимать, кто проницательный, кто воинственный, кто небрежный вид, но ненатуральный.

Один из адъютантов имел зрительную трубу и смотрел в нее.

— Посмотрите, посмотрите, — сказал он, — это французы. — Два или три генерала и адъютанта стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого, и все лица вдруг изменились и все стали естественны, на всех выразился испуг и недоумение. Князь Андрей[2551] как по отражению в зеркале видел на их лицах то, что происходило впереди.[2552]

— Это неприятель... нет, да, смотрите. Они. Наверно. Что ж это? — послышались голоса. Кутузов глядел в трубу и подозвал австрийского генерала.

Князь Андрей поглядел вперед и простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам колонну французов не дальше восьмисот шагов от себя. Впереди шедшая батарея снялась с передков, открыла огонь, частая ружейная стрельба послышалась впереди и на мгновенье всё закрылось дымом. Воспоминание шенграбенской блестящей атаки живо возникло в воображении князя Андрея. Так же тогда[2553] шли[2554] французские войска в синих капотах и штиблетах, и так же навстречу им двинулись тогда Киевские гренадеры, как теперь сходились с французами только что прошедшие мимо государя новгородцы и молодцоватые апшеронцы. Князю Андрею не могло притти в голову, чтобы исход этой атаки мог быть другой, чем тот, при котором <он> присутствовал и при Шенграбене, и он с уверенностью ждал сначала залпа французов,[2555] потом «ура» и бегства французов и нашего преследования. Но всё было застлано дымом, и стрельба сливалась в один звук, и ничего нельзя было разобрать. Мимо корчмы бежали вперед пехотные русские солдаты.[2556] Это продолжалось не больше двух минут. Но вот впереди стрельба стала приближаться вместо того, чтобы удаляться, и к крайнему удивлению своему князь Андрей почувствовал, что[2557] Кутузов сделал жест отчаяния. Один раненный солдат[2558] пробежал с криком боли мимо корчмы, другой, третий, и толпы солдат с офицерами пробежали за ним, сбивая с[2559] дороги Кутузова и его свиту. Смешанные русские и австрийские, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Болконский оглядывался, недоумевая, и [не] в силах понять того, что делалось перед ним. Он искал глазами лица Кутузова, чтобы получить объяснение тому, что делалось перед ним, но Кутузов что то быстро, с жестами, задом стоя к Волконскому, говорил близстоявшему генералу. Несвицкий, который был послан вперед, с озлобленным лицом, красный и на себя непохожий, кричал, что войска бегут, и умолял Кутузова ехать назад, утверждая, что ежели он его не послушает, то через пять минут будет взят в плен французами, которые находятся уже в двухстах шагах под горою. Кутузов не ответил ему, и Несвицкий с таким видом озлобленности, которого не только никогда не видал, но и не мог в нем предполагать князь Андрей, обратился к нему.

— Я не понимаю, — кричал он, — всё бежит, надо уезжать или нас всех перебьют или передерут, как баранов.[2560] Князь Андрей,[2561] едва удерживая дрожание нижней челюсти,[2562] подъехал ближе к Кутузову.

— Остановите их! — кричал главнокомандующий, указывая на офицера Апшеронского полка, который, подобрав плащ, рысью бежал мимо него[2563] вместе с всё более и более увеличивающеюся толпой.[2564]

— Что это? Что это?[2565] — Князь Андрей поскакал за офицером и, нагнав его, закричал:

— Разве вы не слышите, милостивый государь, что главнокомандующий приказывает вам вернуться?

— Да, вишь ловок больно, поди ка сам сунься, — грубо проговорил офицер, видимо под влиянием панического страха потерявший всякое сознание о высшем и низшем и о всякой субординации. В это же время на князя Андрея набежал, в числе других, солдат и, прикладом ударив его лошадь в брюхо,[2566] проложил себе дорогу и толпа, увеличиваясь, продолжала бежать[2567] прямо на Працен, на то место, где стояли императоры и их свита.[2568] Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: — пошел! Что замеш[к]ался? — кто, тут же оборачиваясь, стрелял в воздух, кто бил лошадь, на которой ехал князь Андрей. Болконский скоро понял, что нечего и думать остановить этих бегущих и что одно, что он мог сделать, это ему самому выбраться из этой давки, где всякую минуту он рисковал быть сбитым с лошади, задавленным, застреленным, и присоединиться к главнокомандующему, с которым он мог надеяться погибнуть достойнее.

С величайшими усилиями выбравшись из потока толпы влево, он обскакал по кустам, примыкавшим к дороге, увидал впереди и в середине батальона пехоты плюмажи свиты Кутузова и присоединился к ним.

В свите Кутузова за эти пять минут отсутствия всё переменилось.[2569] Кутузов, слезши с лошади, стоял, опустив голову, подле еще нерасстроенного Новгородского батальона, несколько правее дороги, и отдавал приказанье генералу, стоявшему перед ним верхом, с рукой у козырька.

— Всё, что застанете, всё сюда. Ступайте![2570] Милорадовичу скажите! — крикнул Кутузов. Адъютант поскакал догонять генерала, не слыхавшего этих последних слов.[2571] Вокруг Кутузова стояли господа его свиты, которых число уменьшилось более чем вдвое.[2572] Некоторые были пешком, некоторые верхом. Все были бледны, перешептывались, глядели вперед и обращались беспрестанно к главнокомандующему, умоляя его отъехать. Глаза всех были преимущественно устремлены на русскую батарею, которая стояла впереди влево и одна, без прикрытия, стреляла по французам, подходившим к ней уже не далее ста пятидесяти шагов. В то время, как князь Андрей подъехал, Кутузов,[2573] с трудом подсаживаемый казаком, садился на лошадь. Севши на лошадь, наружность Кутузова изменилась: он казалось проснулся, тонкие губы его сложились в решительное выражение, единственный глаз его[2574] блестел сосредоточенным, ясным блеском.

— Ведите в штыки. Ребята!!.. — крикнул Кутузов полковнику, стоявшему возле него, и сам вперед тронул лошадь. Ядра беспрестанно с страшным свистом перелетали через головы Кутузова и свиты и в то время, как он тронулся вперед, как рои птичек со свистом пролетели пули по батальону и свите, задев несколько человек.[2575] Кутузов[2576] взглянул на князя Андрея. И этот взгляд польстил Болконскому.

В коротком взгляде, который Кутузов бросил на[2577] своего любимого и предпочитаемого адъютанта, Болконский прочел и радость его видеть в эту решительную минуту, и совет мужаться и быть готовым на[2578] всё, и как будто сожаление о[2579] его молодости. «Мне, старику, это легко и весело, но тебя мне жалко», будто говорил взгляд Кутузова. Всё это без сомнения представлялось только[2580] воображению князя Андрея, ему думалось с чрезвычайною ясностию тысячи тонких оттенков мыслей и чувства. Он только наблюдал, но не думал в эту минуту о том, о чем он так долго и мучительно думал,[2581] и о том, что теперь то и наступает минута сделать великое или умереть молодым и неизвестным.

Но не доехав еще до батальона, князь Андрей видел, как Кутузов рукой схватился за щеку, и из под пальцев его потекла кровь.

— Ваше сиятельство! Вы ранены? — сказал Козловский, с своим мрачным и непредставительным видом всё время ехавший подле Кутузова.

— Рана не здесь, — сказал Кутузов, останавливая лошадь и доставая платок, — а вот где, — он указал вперед на всё подвигавшиеся колонны французов и на батальон, который остановился. Тем же залпом, которым ранен был Кутузов, ранен баталионный командир, стоявший впереди, убито несколько солдат и подпрапорщик, несший знамя. Баталионный командир упал с лошади. Знамя зашаталось и, падая, задержалось на ружьях соседних солдат.[2582] Передние ряды стали и несколько выстрелов без команды послышалось в рядах его. Кутузов прижимал красневший от крови платок к раненой щеке.[2583]