Степан Злобин - Остров Буян Страница 132

— Кто вы, оружные люди, не казаки ли?

— Сам видишь.

— Братцы мои! Пособите мне господа ради! Я сын боярский, на царскую службу взят подо Псков, а шиши теми днями крестьян всех моих увели и на дом грозятся. Приехал в деревню, гляжу — в дому моем люду чужого полно… Хотел я к полку воротиться — шиши по дорогам.

В голосе сына боярского слышались слезы.

— А ну, где твой дом? — спросил старший казак. — На кони, братцы! — позвал он всех остальных.

Залив костер и вскочив по коням, пробирались они через лес.

Когда под копытами одного из коней громко хрустел сук, сын боярский пугался, хватал за рукав казака.

— Сторожа у них. Зашумим — то и схватят! — шептал он.

— Робок ты, робок, боярский сын! — подсмеивался казак. Впереди мелькнули огни деревеньки.

— То мой и домок, — прошептал сын боярский. — Пойду вперед, догляжу. Коня береги, казак. А петух закричит — то ко мне поспешайте, — стало, время напасть на шишей!..

Он пошел вперед. Казаки стояли, не сходя с коней, ожидая знака. Кони чего-то страшились, дергались, переступали… Одному из казаков показалось, что рядом в кустах захрустел сучок. Но тьма окутала все, даже самих кустов не было видно.

— Кто тут? — дрогнувшим голосом робко спросил казак.

— Я, — отозвался голос. — Чего стряслось-то, робята: кругом шиши по кустам — никуда не уйти! Да, кажись, я и сам-то не сын боярский, а псковский подсыльщик… Чего и делать — не знаю!.. Сдаваться вам, что ли?..

— Не балуй! — крикнул казак, и во тьме лязгнула его сабля.

— Дурак ты, слушай, — ответил голос из мрака. — Все ли тут, братцы? — громко спросил он.

— Все-е! — хором крикнули по сторонам сотни голосов.

Кругом по лесу уже разгорались факелы.

— Слазь, казаки, с коней, — приказал Иванка. — Знать, не сын я боярский, проклятый такой, обманул вас!..

В свете факелов по лесу и в кустах виднелись воины. Медленно, словно раздумывая и колеблясь, казаки слезли с коней.

— Вяжи их! — сказал дюжий мужик в железных кованых латах и выехал из кустов.

Двое подчиненных его, одетых в деревянные панцири, но в поярковых треухах и лаптях, вышли вперед с вожжами. Казаки, видя огромную толпу вокруг, уже не смели и думать о сопротивлении.

— Куды скакали? — спросил крестьянский вожак Павел Печеренин.

— Тебя искали, — ответил казак.

— На ловца и зверь бежит! — ответил с насмешкой Павел. — Пошто ж вы искали меня?

— Дороги вызнать ко Пскову.

— Отколе вы, из каких казаков?

— Лужские.

— Вон куды залетели! Мы нешто в Лугу к вам лезем? Пошто вы на нас?

— Не мы хозяева. Нас посылают — мы едем.

— Сколь же вас шлют?

— Не спрошай напрасно, шишовский боярин! Мы крест целовали: нам службы не мочно выдать, — ответил старший казак.

— Ин с пытки скажешь! — спокойно возразил он. — А ну, братцы, клади костер.

В кустах затрещало ломаемое сучье, и охапки хвороста одна за другой повалились в кучу.

Казаки стояли, плотно столпившись, и сурово молчали. Когда же один из факелов склонился к костру и огонь побежал по широким сухим веткам, — молодой светло-русый казак упал на колени.

— Православные! Братцы мои! Не губите огнем! Что мне боярская служба! Всю правду открою!

— Молчи, Сенька! Душу погубишь, дурак молодой! — крикнул старший казак.

— А ну, заткни ему глотку, Агап! — указал Печеренин.

Двое лапотников в латах схватили за голову старшего казака и сосновой чуркой заткнули рот.

— Мы не бояре, Семен. Без дела людей не жарим, люди не гуси! Сказывай все подобру, — обратился Печеренин к молодому.

— Не так их спрошаешь, Павел, — подсказал Иванка, узнавший обычаи расспроса, — может, казак соврет — как узнать! А спрошати их всех одиночно да после их правду сличать, то и знатко будет.

Печеренин согласился, и молодого казака, отделив от товарищей, увели в глубину леса. Так и расспрашивали их порознь одного за другим.

От казаков узнали, что высланный из Луги отряд должен отнять дороги на полдень от Пскова, перерезав последний путь на Остров, Изборск и Печоры.

Когда Гаврила отправил Иванку из города к Копыткову и Павлу Печеренину, во Пскове тогда шли лишь невнятные слухи о приближении нового войска, и хлебник решил, что биться с врагами легче поодиночке, чем сразу с обоими.

Он все готовил к большой решительной битве с Хованским, в то же время приготовляясь к тому, чтобы разбить подкрепление, не допустив его до самого Пскова.

Иванка привез восставшим крестьянам обещание хлебника истребить в самом городе всех помещиков и бояр. Еще три бочки пороху и свинец, привезенные крестьянам, должны были служить залогом союза. Какой-то кузнец сладил в лесу кузню, вдалеке от проезжих дорог, где никто не мог вызнать, и в ней плавил и сваривал железные обноски и куски, годные для поковки.

И вот из лесной кузни пошли выходить копья и сабли…

Им приносили изломанные пищали, старые самострелы — и они все быстро починяли…

Работали так несколько дней, а за это время крестьяне для них пригоняли дворянский скот и грузили обоз хлебом. И вот из-под Порхова потянулся обоз.

Хованский послал сюда же стрельцов и дворян отрядами человек по пятьдесят — промыслить кормов у крестьян.

Стрельцы Хованского наезжали на крестьянские дворы и отбирали последних коров и последний хлеб у крестьян, не трогая дворянских поместий. Ограбленные крестьяне злобились еще больше и уходили в леса…

Иванка ждал, что можно столкнуться с засадой, и потому он или Кузя выезжали в дозор. Их охраняли крестьяне, вооруженные пиками и самострелами… Обоз шел медленно: крестьяне вели его по плохо проезжим лесным дорогам, чтобы не встретиться с врагом… Они шли уже трое суток. Еще сутки — и дома. Тут-то как раз и поймали они казаков… Теперь надо было предупредить Гаврилу о приближении лужского войска. Одним крестьянам, без помощи из Пскова, без опытных ратных людей, было не совладать с ними.

Занять Пантелеймоновский монастырь псковитянами, поставить на его башнях городские пушки и дать отпор приближающимся войскам — вот что было нужно сделать немедленно. А во время боя крестьяне напали бы на казаков с тылу и прорвались бы в город, где им распахнут Великие ворота.

Печеренин расставил сторожей караулить крестьянский стан, и вдруг караульные поздно ночью привели еще монаха. Услыхав голоса, вскочил и Иванка.

Караульный держал свою ночную добычу за шиворот крепкой рукой. Монах вертел шеей, стараясь освободиться.

— Веди сюда, — приказал Печеренин от костра.

— Какого монастыря? — спросил он монаха.

— Святого Пантелеймона-целителя.

— Пошто ночью шатаешься?

— Архимандрит послал, — ответил ионах, и Иванка увидел, как незаметно, за спиной, он бросил что-то в костер.

— Куда ты — в огонь?! Сгорит! — крикнул Иванка, выхватив из огня письмо. — Руку пожег из-за тебя! — укорил он монаха.

— Раздень его да пошарь — нет ли еще писем, — велел Павел крестьянам.

Монах завизжал. Один из крестьян рассердился и стукнул его по шее.

— Не вой! — крикнул он.

Иванка прочел письмо. Оно было от архимандрита Пантелеймоновского монастыря заонежскому голове Степану Елагину. Архимандрит сообщал, что воров в монастыре нет, и если солдаты обойдут Псков, свернув по левой дороге, не доходя Любятинского монастыря, то в Пантелеймоновском смогут остаться и без помехи держать переправу через Великую, чтобы охватить Псков кольцом.

— Со всех сторон прут напасти! Мало — с Луги, теперь заонежские! — воскликнул Печеренин. — Выходит — нам от Пскова подале надо, а мы сами волку в пасть лезем!

— Псков — ваша крестьянска опора, — возразил Иванка. — Задавят Псков, то и вас задавят. Помогайте, браты, горожанам…

И Иванка не был уверен в том, что важнее — скакать ли во Псков со скорой вестью к Гавриле или остаться здесь, у крестьян. Он боялся, что без него Павел Печеренин уведет крестьян ото Пскова. Но все же надо было поехать. Он обещал Гавриле дать вести и знал, что каждую ночь ожидают его на стене с веревкой, чтобы втащить наверх.

Иванка накинул монашеский подрясник и тронулся в путь.

— Иван! Эй, Иван, погоди! — окликнул его Илюша, «сынок» Печеренина, который за это время стал другом Иванки. — Куда ты?! Павел Никитич ведь без тебя ждать не станет — уйдет.

— Хуже будет, Илюша, коли войско боярское ждать нас не станет — возьмет монастырь и дороги отнимет, — ответил другу Иванка.

— Ин я пойду вместо тебя. Ты пиши письмо. Я в город снесу.

У Гаврилы было сговорено с Иванкой, что на псковской стене, в стороне от Гремячей башни, они каждую ночь станут дожидаться вестей. Иванка снизу бросит три раза камнем в стену, и ему спустят веревку, чтобы втащить его в город без шума, не отпирая ворот, чтобы никто не знал.