Николай Гарин-Михайловский - Том 5. Воспоминания, сказки, пьесы, статьи Страница 133

Корея очаровала Гарина своими необъятными просторами, прекрасными пейзажами, природными богатствами, высоким интеллектом и поэтичностью ее жителей, — наконец, тем сердечным приемом, который повсюду встречали русские.

Но писатель с грустью наблюдает здесь ту же картину, что и у себя на родине, — огромные природные богатства, могущие обеспечить довольство и счастье народа и бесправное, нищенское существование миллионов тружеников.

Понимая, что для процветания корейского народа нужны «безопасные, обеспечивающие его жизнь и потребности условия существования», Гарин, однако, основной предпосылкой для этого считает приобретение «технических знаний», без которых «в наше время нельзя быть богатым», учебу у более культурных народов. В этом сказалась ограниченность мировоззрения писателя, полагавшего, что возрождение страны возможно без коренных социальных преобразований.

Ошибочны и некоторые другие высказывания Гарина, например, о «детскости» корейцев, их неспособности к войне, но такие высказывания редки, да и в них сквозит в первую очередь уважение к миролюбию корейского народа.

Дневника Гарина дают многочисленные яркие примеры крепнувшей русско-корейской дружбы. Корейский народ, вынесший многовековую неравную борьбу с китайскими феодалами и японскими захватчиками за свою национальную независимость и оказавшийся в конце прошлого столетия перед угрозой империалистического закабаления Японией, понимал великое значение русского народа для освобождения своей страны. «Имя русского в Корее священно, — говорит Гарину кунжу города И-чжоу. — Слишком много для нас сделала Россия и слишком великодушна она, чтобы мы не ценили этого. Русский — самый дорогой наш гость».

Надо отметить, что братское отношение к корейскому народу и высокая оценка его моральных качеств были характерны для большинства русских путешественников в Корее. И это тем более важно подчеркнуть, что для многих западноевропейских и американских путешественников в Корее, так же как и для японских экспансионистов, было характерно пренебрежительное отношение к этому народу, взгляд на корейскую нацию как на неполноценную, не способную к прогрессу и к самостоятельному существованию. Клевета американских расистов на корейский народ у отдельных писателей доходила до изображения его как «гнилого продукта разложившейся восточной цивилизации». (G. Kennan, Korea: Degenerate state. «Out look», oct. 7, 1905, p. 409.)

Во время путешествия по Корее писателем был также собран и обработан фольклорный материал. Всего Гариным было записано до ста корейских сказок, легенд и мифов; из них сохранилось шестьдесят четыре, так как одна тетрадь с записями была потеряна в пути.

В этих простых рассказах, мифах, легендах, создававшихся самим народом, ярко отразились быт, мировоззрение и чаяния трудового народа Кореи. В них воспевается любовь к человеку, труду, уважение к женщине.

До Гарина корейский фольклор был издан в ничтожном количестве: две сказки на русском языке в русских изданиях, семь сказок — в английских изданиях. И после Гарина, насколько нам известно, так полно он не издавался еще никем.

Собранный Гариным в Корее фольклорный материал, являющийся самым значительным вкладом в корейскую фольклористику, представляет огромную ценность для изучения истории и литературы корейского народа.

После Кореи путь Гарина лежал через Китай, где он пробыл недолго: два дня в порту Чифу на Шаньдунском полуострове и пять дней в Шанхае.

Для Гарина неприемлемы некоторые «гнусные» законы, шанхайская Чайная улица и многое другое. Но основное в его отношении к китайскому народу — уважение к нации, которая, будучи «задавленной произволом экономическим, религиозным уродством, живет и обнаруживает изумительную жизнерадостность и энергию».

Как бы полемизируя с ходячими представлениями своего времени, Гарин «энергично протестует против обвинения китайцев в нечестности», сообщает, что в коммерческом мире китайцам «верят на слово очень крупные суммы», свидетельствует, что тип китайца, «которого считают долгом изображать на своих этикетках торговцы чайных и других китайских товаров», — не более как карикатура.

Через неделю пароход, на котором Гарин отправился из Шанхая, пришел в Нагасакскую бухту. Следующая остановка в Японии — порт Иокогама на восточном побережье Хансю. Гарин пробыл здесь три дня; он ездит по японским железным дорогам, интересуется крестьянскими полями, благоустроенными плантациями и садами, посещает заводы и железнодорожные мастерские.

Первое же впечатление от Японии рассеивает у Гарина навеянные произведениями французского романиста Пьера Лоти идиллические образы прежней, феодальной Японии. Гарин видит новую Японию, вступившую на путь быстрого капиталистического развития и империалистических захватов. Здесь он наблюдает совершенно иную, по сравнению с Кореей и Китаем, картину — стремительный подъем экономики, политическую активность, технический прогресс, оживление городской жизни, торговли. Словно «весь народ в каком-то бессознательном порыве торопится сбросить с себя всю ту рутину, которая сковывала его до сих пор».

Гарина восхитили прекрасно обработанные поля, «гениальная нерутинность» японских техников, интеллигентность служащих — почтового чиновника, продавщицы книжного магазина, — высокий художественный вкус, проявляющийся в ремесленных изделиях, повседневном быте.

Но и здесь Гарина возмущают отвратительные картины жестокой эксплуатации, безграничного унижения человеческого достоинства, — сотни дженериков, из которых самый сильный не выдерживает этой работы более пяти-десяти лет, целые улицы с выставленными в клетках женщинами— живым товаром.

Америка, куда направился Гарин после Японии, многим привлекла его. Гарина, талантливого инженера, она захватила могучим размахом техники, относительно высоким жизненным уровнем, деловитостью — всем своим ритмом напряженной полнокровной жизни. Всюду видел он огромные результаты труда, не связанного пережитками феодально-крепостнических отношений.

Гарин правильно подметил и ряд отрицательных черт американской жизни — отсутствие высоких духовных интересов, поэтичности, иссушающий душу практицизм.

Однако относительная прогрессивность капиталистического строя заслонила от Гарина многое органически сопутствующее развитию капитализма.

Для писателя остались незамеченными наиболее глубокие процессы экономической и политической жизни США того времени. В 90-х годах США по экономическому развитию обогнали старые капиталистические страны. Вместе с ростом монополий и расширением их деятельности огромных размеров достигло расхищение природных и людских ресурсов, спекуляция, коррупция. Быстрыми темпами шло разорение фермерства и образование в городах армии безработных. В целях борьбы против массового движения господствующие классы добились создания национальной гвардии, разжигали расовую и национальную рознь, начали проводить экспансионистскую политику.

В известной мере ограниченность суждений Гарина объясняется тем, что он не сталкивался, по сути дела, с жизнью страны, наблюдал ее, как турист в течение очень непродолжительного времени. Однако была и другая причина, кроющаяся в мировоззрении писателя. В те годы Гарин возлагал большие надежды на интеллигенцию, на технический прогресс, верил в возможность преобразовать действительность в условиях существующего строя. Ему казалось, что в Америке, где каждый хотя и работает, преследуя «исключительно эгоистическую цель накопления», — благодаря общему более высокому культурному уровню среднего рабочего, фермера, — в значительной мере разрешена проблема социального равенства. «Громадные филантропические учреждения достаточны, чтобы дать место у себя слабым, неспособным, отработавшимся, — пишет Гарин, — …нищеты почти нет здесь».

Правильно констатируя экспансионистские тенденции американского капитализма, — завоевание новых рынков сбыта для растущей массы продукции, Гарин не увидел, что наряду с этим происходит систематическое сужение внутреннего рынка за счет разорения массы мелких фермеров и образования в городах армии безработных.

Путевые записи Гарин заканчивает описанием своих европейских встреч. На английском пароходе, который вез его через Атлантический океан в Европу, пассажирами были преимущественно англичане. Впечатление от этого общества, отмечает Гарин, тяжелое, гнетущее. Все их разговоры только о необходимости войны, о захвате чужих территорий.

Под тяжелым впечатлением от этих встреч, не желая слышать «диких воплей этих пожелавших крови и смерти людей», Гарин изменяет свой первоначальный план посетить Лондон. Однако и Париж, очаг старой буржуазной культуры, разочаровал Гарина. «Старый буржуазный строй отживает, и нигде это умирание, разложение заживо не чувствуется так, как в Париже». Но писателю привелось познакомиться и с другой стороной жизни Парижа, увидеть людей, борющихся за будущее человечества. «Я увидел, каким ключом бьет эта будущая жизнь там, видел свежесть, силу и веру этих людей». Этими словами о социалистах, борющихся за будущее человечества, думы о котором в творческих исканиях самого Гарина всегда занимали большое место, он заканчивает записи о путешествии.