Викентий Вересаев - Пушкин в жизни Страница 136

Кто бы сказал, что даже дворня (Тригорского), такая равнодушная по отношению к другим, плакала о нем! В Михайловском г. Тургенев был свидетелем такого же горя.

Они (Пушкин и его мать) лежат теперь под одним камнем, гораздо ближе друг к другу после смерти, чем были в жизни.

Эпилог

Оплакивая страшную безвременную утрату и ища причины катастрофы, современники поэта открыли спор, который продолжается до сих пор. Каждое новое поколение вносит в него свои страсти, свои идеи и открытия. Число высказанных предположений очень велико, но в целом, как показывает пушкиноведческая литература, они распределяются по четырем основным направлениям.

1. Наиболее распространено в настоящее время следующее объяснение: поэт, измученный неблагоприятными обстоятельствами, обуреваемый страстной ревностью, доведенный до крайности оскорблениями, нанесенными его чести, посылает самоубийственное письмо Геккерну. Ситуацию в целом можно передать словом: «Затравили!» Спорят, кому принадлежит главная роль в создании такой ситуации – одни указывают на царя, другие видят главного виновника в Бенкендорфе и действиях тайной полиции, некоторые считают, что в центре всей интриги стоял Уваров, раздаются также голоса в пользу того, что след интриги ведет в покои императрицы; иные называют организаторами травли Нессельроде и его жену. Более вероятно, что инициатива диплома исходила от обитателей голландского посольства. Высказывалось и предположение, что здесь мы имеем дело с международным заговором. Ю. Н. Тынянов, например, считал, что он сложился на Венском конгрессе по предложению Меттерниха и Александра I; целью его было обезглавить революционное движение, физически уничтожая его вождей и глашатаев; помимо Пушкина его жертвами стали Грибоедов, Полежаев, Лермонтов, гениальный французский математик Галуа… Согласно другой подобной версии заговор против поэта организовали масоны. Разумеется, высказывается и немало смехотворных предположений, вроде того, что Дантес застрелил великого поэта по просьбе своей возлюбленной, Идалии Полетики, имевшей повод его ненавидеть. Но всегда общая мысль этих теорий остается неизменной – поэт пал жертвой злокозненных замыслов его врагов.

2. Менее популярна теперь другая точка зрения, ранее почти общепризнанная. Согласно ей история последних дней Пушкина в основе своей семейная драма, центральная коллизия, как в мелодраме, – любовный треугольник: Дантес – Наталья Николаевна – Пушкин. Перед нами трагедия ревности, по-своему предсказанная поэтом в «Цыганах». С той только поправкой, что в столкновении погибает Алеко, а не его молодой соперник, и героиня остается жить, выходит замуж и, кажется, счастливо. Здесь тоже существуют разные оттенки: одни смотрят на это событие как на несчастный случай, который может произойти в каждой семье, другие видят тут ошибку Пушкина, не сумевшего удержать любовь юной жены, третьи находят, что Дантес только изображал страсть, желая упрочить в обществе свою репутацию, и Пушкину следовало вовремя поставить его на место…

Эти два подхода объединяет то, что поэт, гений которого, по его собственному выражению, «с одного взгляда открывает истину», оказывается целиком во власти обстоятельств. Против него задумываются коварные интриги, молодой француз кружит голову его жене, а он, то ли по беспечности, то ли увлеченный в мир поэтических грез, ничего не видит, не слышит и не замечает. В основе этих подходов лежит представление о поэте как существе слабом, беззащитном и не от мира сего.

3. Именно против этого и возражают сторонники иного взгляда. «Разве не унизительно, – говорят они, – для великого человека быть пустой игрушкой чуждых внешних воздействий, и притом идущих от таких людей, для которых у самого этого человека и его поклонников не находится достаточно презрительных выражений?» (Вл. Соловьев). Сторонником этой позиции был и Вересаев. В последние годы число ее сторонников растет. На месте представления о Пушкине как объекте действия ими выдвигается другая точка зрения: Пушкин по своей воле окончил свое земное поприще. Так думали многие современники (Хомяков, Павлищев, Пав. Вяземский и другие). При этом одни просто говорят о самоубийстве, вынужденном обстоятельствами (но эта позиция ничем, по существу, не отличается от первой из рассмотренных нами). Другие настаивают на том, что Пушкин готовился к смерти и искал ее. Речь идет в этом случае об инициативном, осмысленном философски и эстетически шаге: не случайно в его лирике («Полководец», «Из А. Шенье») появляются под конец прежде совершенно чуждые ему мотивы самоубийства, они накапливаются и в незаконченных прозаических произведениях 1835 года. В этом что-то есть. Пушкин, безусловно, смотрел на жизнь как на своеобразное произведение искусства, роман особого жанра. «Он испробовал все жанры, все они обнаруживали свою конечность, он был больше любого жанра, и в конце концов недостаточным оказался и жанр жизни. Тогда он умолк и – как он делал это в своих стихах и прозе – заставил говорить молчание» (В. Непомнящий). Не просто уйти из жизни, исчерпав ее до конца, но умереть с оружием в руках, защищая честь своей прекрасной жены – этот могучий трагический финал, скрепляя кровью две параллели, творческую и житейскую, не давал им распасться в глазах потомков на хрестоматийные «жизнь» и «творчество». Полный титанической решимости и величественной красоты свободного и сильного духа, подобный замысел мог быть не чужд Пушкину.

4. Наконец, существует еще одно мнение. Его лучше всего выразил Блок: «Пушкина убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха. С ним умирала его культура.

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит.

Это предсмертные вздохи Пушкина, и также вздохи культуры пушкинской поры». Действительно, рассматривать смерть великого поэта только как завершение его личной биографии не приходится – это историческое событие во всех смыслах слова, со своими субъективными и объективными причинами. Примечательно в этом смысле, что судьба той плеяды, которую принято называть его именем, не очень отличается от пушкинской. Хотя, кроме него и Рылеева, никто из них не умер насильственной смертью, все они ушли из жизни неожиданно и преждевременно: Дельвиг умирает в 32 года, А. Одоевский в 37, Тепляков в 38, Баратынский в 44, Языков в 43, Кюхельбекер в 49. И это именно судьба поэтического поколения. Поэты следующего периода – Майков, Фет, Некрасов, Тютчев прожили полный век человеческой жизни.

Подводя итог, следует признать, что практически каждое из этих объяснений по-своему верно отражает ту или иную сторону исторической истины. Правы те, кто утверждает, что смерть поэта была очень желанна Николаям и бенкендорфам и они, как могли, торопили ее. Несомненно также, сыграла свою роль семейная драма. Но при этом неоспоримо, что решающая инициатива в поворотный момент была полностью в руках Пушкина, и он сам выбрал свой жребий, бросив на чащу весов жизнь. И сам воздух времени был душен для поэтов, они один за другим вслед за Дельвигом уходили из жизни. Можно добавить много тонких оттенков к этим объяснениям, но общая суть их останется неизменной: на беду его, он был Поэтом, т. е. человеком, исполненным благородства, с возвышенной, смелой и чувствительной душой.

Пушкин убит! Яковлев! Как ты это допустил? У какого подлеца поднялась на него рука? Яковлев, Яковлев! Как мог ты это допустить?[201] Наш круг редеет; пора и нам убираться…

Со 2 января до настоящего времени я был беспрерывно в делах против чеченцев, и наш отряд не имел связи ни с чем… Эта ужасная новость меня сразила, я, как сумасшедший, не знаю, что делаю и что говорю… Если бы у меня было сто жизней, я все бы их отдал, чтобы выкупить жизнь брата. В гибельный день его смерти я слышал вокруг себя свист тысяч пуль, – почему не мне выпало на долю быть сраженным одною из них, – мне, человеку одинокому, бесполезному, уставшему от жизни и вот уже десять лет бросающему ее всякому, кто захочет.

После смерти брата Лев, сильно огорченный, хотел ехать во Францию и вызвать на поединок Дантеса; но приятели отговорили его от этого намерения.

Пушкин, это высокое создание, оставил мир, в котором он не был счастлив.

Жизнь Пушкина была мучительная, – тем более мучительная, что причины страданий были все мелкие и внутренние, для всех тайные. Наши врали-журналисты, ректоры общего мнения в литературе, успели утвердить в толпе своих прихожан мысль, что Пушкин упал; а Пушкин только что созрел, как художник, и все шел в гору, как человек, и поэзия мужала с ним вместе[202]. Но мелочи ежедневной, обыкновенной жизни: они его убили.