Павел Лукницкий - Acumiana, Встречи с Анной Ахматовой (Том 1, 1924-25 годы) Страница 14

А в дневник эта фраза попадает вырванной из целого, отрывистой и еще вдобавок грубой (потому что т о н к о с т и иронии, при моей плохой памяти и собственной неспособности в этом отношении, пропадают. А малейшее искажение, даже отсутствие особой "ахматовской" интонации, совершенно меняет впечатление, производимое этой фразой). Попадает же эта фраза в таком виде потому, что за отсутствием времени, за отсутствием возможности п р о д у м ы в а т ь то, что я записываю, я не окружаю ее тем, чем она была окружена в действительности. Гораздо труднее и требует гораздо больше времени характеристика собственными словами всего отношения АА к данному объекту разговора, и гораздо проще, легче и скорей записать просто запомнившуюся фразу без всяких комментариев... Я забываю, что при отсутствии фона, на котором она была произнесена, эта фраза лишена и тонкости, и иронии, и беззлобности, которыми она обладала в действительности. Получается совершенная бессмыслица; образ АА получается совершенно неверным. То же самое должен повторить о "тщеславии" АА. АА не тщеславна, н е носится с собой, н е говорит о себе, н е хвалит себя, осуждая других... Та ирония, которая есть у нее по отношению к другим, еще чаще бывает по отношению к себе самой. АА не любит, когда о ней говорят как об "Ахматовой", не выносит лести, подобострастия... Чувствует себя отвратительно, когда с ней кто-нибудь разговаривает как с мэтром, как со знаменитостью, робко и принужденно почтительно... Не любит, когда с ней говорят об ее стихах... В этом отношении в ней есть какая-то исключительная стыдливость, неловкость за себя... Пример - ну хотя бы история в антологией Голлербаха. Ей как-то стыдно было разговаривать о ней. Отсюда отзывы ее о Голлербахе, она иронизирует над ним, острит, шутит, посмеивается... А за этим - вот что: понимая желание Голлербаха сделать ей приятное, допуская даже его искренность в этом, сознавая, что Голлербах выдумал эту антологию потому, что хорошо относится к ней, она не может думать о нем дурно по этому поводу. Но у нее возникает вопрос: "Ну зачем это?" К чему это нужно? Самый факт существования этой антологии ей неприятен, как бывает неприятно надеть слишком дорогие бриллианты. Я думаю, это - ощущение европейца, попавшего в толпу дикарей, голых, которые пляшут вокруг, разглядывая невиданное платье.

Ей неприятно, когда ее выставляют напоказ - словно она зверь в клетке Зоологического сада. Приятно зверю или неприятно, что им восхищаются классные дамы перед толпой любопытствующих школьников?

Нет. Но скажут: а польщенное самолюбие, а сознание своей славы? О, АА далека от этого - это б ы л о, может быть, в первое время ее лит. деятельности, но теперь это ей так глубоко безразлично!.. АА слишком хорошо знает людей, знает цену их суждениям, все равно - плохим или хорошим. И в те годы, когда зарождалась литературная известность АА, и тогда, я думаю, не слишком много внимания обращала она на хвалы и уничижения - слишком тонок ее ум для этого и слишком много в нем критицизма...

Повторяю: скромность до застенчивости, доброта, благородство и тонкость ума - вот характерные черты АА. Да, в обращении с посторонними людьми, с людьми ей мало знакомыми, АА может показаться высокомерной, гордой, самоуверенной; но такой она может показаться именно не знающим ее людям. При более близком знакомстве это впечатление исчезает совершенно, становится даже непонятно, как можно было так про нее подумать. Милая и ласковая, приветливая и простая; женственная, как только может быть женственна женщина, и в то же время такой неженский, ясный, спокойный и светлый ум, объективный и проникновенный... и такая любовь к искусству, совершенно бесподобное презрение к внешним, материальным удобствам. В этом отношении АА беззаботна до последней степени: сыта она или голодна, будет ли сегодня обед или не будет, будет ли печка вытоплена или нет - ей глубоко, до бесконечности безразлично. Никакого чувства собственности, никаких забот о своем внешнем существовании, атрофия чувства хозяйственности - эти природные качества, вернее - природное отсутствие этих качеств у АА...

Из моего дневника видно, что никогда у АА ничего своего не было, ни обстановки, ни посуды, никакого имущества. Это - благословенная нищета. Только духовные интересы, высшие и светлые, золотое бескорыстие, честность и благородство - какие бывают даны только н е о б ы ч н ы м и н е п о в т о р и м ы м натурам...

Таким образом, впечатление, получающееся от чтения моего дневника - н е с п р а- в е д л и в о. Только выучив наизусть все вышеизложенное, запомнив это и уверившись, приняв это как ключ к моему дневнику, можно начинать его чтение.

Моя вина - такой общий тон дневника, и я не хочу, чтоб по моей вине можно было бы судить об АА ошибочно. Хулителей, не знающих действительного образа АА, найдется много. Неужели же и мне, только за невозможностью обстоятельно писать и по неумению моему, принадлежать к их числу? Не хочу, не могу, н е и м е ю п р а в а л г а т ь.

Из моего дневника я в этот раз прочел АА записи - от 8 декабря 1924 до 1 января 25 г. и от 22 февраля до 11 марта 25 г. Ее замечания - дословные занесены мной красными чернилами там же, в тексте.

О том месте, где говорится, что АА решила написать биографическую канву Н. С. после того, как он ей снился:

АА: "В одни сутки 3 раза снился, я подумала, что я должна что-то сделать, что это какой-то вызов... И тогда я составила канву..." (Записано буквально.)

АА обещает когда-нибудь подробней рассказать об этом...

Пришел в половине пятого.

В. А. Щеголева пришла.

Читала книжку "Шелли и Байрон"...

В восемь встала с постели, одевалась - рубашку, чулки, теплые черные панталоны.

Со Щеголевой разговор - о Чеботаревской, о Толстом и пьесах, о театре и т. д.

По книге - говорили о стихах, посвященных Анрепу в "Белой стае" и в "Подорожнике".

[AA:] "Люди менялись, а Лозинский - с одиннадцатого года - десять лет не выпускал Н. С. из поля своего зрения".

[AA:] "Я уж ему не написала, что деньги год получала, а не неделю, и что через Рабиновича, - Бог с ним..."

Стихи, взаимоотношения.

"Жили вместе, я была совсем девчонкой и не поддавалась". Влияния не было. АА ненавидела экзотику, Африку. Когда Николай Степанович приезжал рассказывал - уходила в другую комнату: "Скажи, когда кончишь рассказывать".

"Любить Россию и верить в Бога" - не знаю, я ли... Научился, во всяком случае, потому что раньше этого не было. Революция - глубоко чужда ему, даже чистые идеи. Уехал за границу".

Споры вечные о стихах. Уступки - удавалось убеждать?

АА: "Очень редко... Удавалось, но очень редко. Обыкновенно - не было уступок".

Почему Наппельбаумы и подобные думают, что АА воспитана Гумилевым сами они, пример Одоевцевой: почему бы не воспользовалась таким случаем? А Н. С. в 9-10 гг. еще сам прислушивался к Вяч. Иванову, Брюсову и др.

Кузмин - "С креслами давними" и "Зараза" - больше ничего нет. Этими 2-мя ограничилось. И. Анненского - вряд ли можно найти в стихах Н. С.

Конечно, постоянные собеседования были полезны очень... Н. С. присылал в Севастополь книги, но это и каждый культурный человек делал бы. Книги которые тогда читали в Париже, которые рекомендовал "Весы" и т. д.

Морель - была любовницей Анрепа в свое время.

Напластования: "На О. Суд. - это - от Лурье, это - от того-то...". (У женщин.)

А. Е. Пунина - один пласт - от Пунина. Думает совершенно одинаково. Как это ни странно, культурность и образование женщины измеряется количеством любовников.

У АА - 2-4. У О. Судейкиной - 5-6.

Я: "У А. И. Ходасевич - 23".

[AA:] "Да, она как-то очень!" (способна).

АА очень огорчена, что я подумал, что у нее много было.

- Я пойду к Наппельбаумам, скажу - АА меня соблазняет. Снимите меня!

АА это очень понравилось.

Н. С. Пунина не любил. Очень. Случай в Доме литераторов в революционные годы - баллы ставили для ученого пайка. Заседание было. Все предложили Н. Г. - 5, АА - 5. Н. Н. Пунин выступил: "Гумилеву надо 5 с минусом, если Ахматовой - 5".

Н. С. был в Доме литераторов, пришел на заседание, и все время до конца просидел. Постановили Н. Г. - пять с минусом, а АА - пять.

Пунин бывал еще в двенадцатом-тринадцатом годах в Цехе, в Академии стиха, - так что незначительное знакомство - давно было.

- Н. С. помнил обиды?

- Помнил... Часто мирился с теми, с кем поссорился... Но часто и помнил. Волошина, например, он не забывал, никогда.

- Отзывался дурно?

- Он удерживался, знал, что это нехорошо... Старался вообще не говорить об этом человеке...

Учительство - увлечение, конечно. Он ничего долго не любил, кроме стихов. Стихи - это уж неизменно... Поступки Н. С. в революционные годы надо рассматривать на фоне быта: общее положение, семья на руках, неудачный (конечно, неудачный) брак и т. д. Учительство... а еще в девятом-десятом году говорил о "пасти народ" (не хотел).

2.04.1925

В 3 часа дня иду к АА. Она лежит, но чувствует себя хорошо. Сильная слабость.