Лариса Матрос - Социологический роман Страница 14

-- А наши гуманитарные труды... -- вставил, подавляя зевоту, уже сникший Юра. -- Если убрать обложку, то есть титульный лист, в жизни не распознаешь автора текста, настолько все они безлики, ущербны. Сколько этих книг, написанных только для того, чтоб иметь право на защиту диссертации, а не для того, чтоб вызвать интерес взбудоражить мысль! А как мы пишем наши книги и статьи? Наш главный метод написания -- это метод "РЭКЛЕ", по остроумному определению Люды Борисовой, что означает "рэзать, клеить". Вот мы и режим и перетасовываем, переклеиваем перлы из своих и нередко чужих статей в новые, из старых книг -- в новые, затем хвастаемся своими многотомными собраниями сочинений. А наши сборники чего стоят?.. Не мы ли сами их прозвали "Братскими могилами"?.. "Живи, как в трамвае: не высовывайся и не занимай первых мест"; "ученым можешь ты не быть, а кандидатом быть обязан"; "мысль соискателя ученой степени в гуманитарных науках -- кратчайшее расстояние между цитатами классиков и генсека" -- вот наши девизы и шутки. Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно.

-- Эх, ребята, что-то и вправду грустно, -- медленно потянувшись за бутылкой коньяка, сказал Андрей. -- Ведь присутствие прелестной дамы должно бы нас настроить на более лирический лад. Инга, я сожалею, что не знал вас ранее, хотя много слышал о вас от Вадима. Вы, наверное, будете самым молодым профессором в социологии. Вот за это и выпьем. -- Спасибо, -- сказала, снова раскрасневшись, Инга Сергеевна. -- Женщины обычно о возрасте не говорят, но вы, Андрей заблуждаетесь насчет "самого молодого". Однако не будем об этом. Давайте просто выпьем за нашу молодость, за те неповторимые времена, которые дали нам столько душевного богатства, которое ни с какими иными благами не сравнить. -- А если говорить по большому счету, -- сказал, медленно выходя Из-за стола Сергей, -- я счастлив, что мы дожили до этой перестройки. Главное -- нужно объединиться, чтоб помочь Горбачеву. Если демократические силы общества будут едины, -- нам ничего не страшно. -- Вопервых, я думаю, что помогать Горбачеву уже поздно. Его дни на политической сцене уже сочтены. А вовторых, в чем ему помогать, если он сам разваливает то, что выстраивает, вернее перестраивает ! -- воскликнул Юра задиристо. -- Сам начал и сам разваливает, и нас за дураков принимает. Что это он такое говорит: "Главное --побольше социализма". Ну скажите, люди добрые, коллегисоциологи, занимающиеся всю жизнь проблемами социалис тического общества, что такое "побольше социализма"? Лично я профан, ну а вы, кто здесь самый умный? Кто скажет, разъяснит? Ну я провинциал, может, ты, Андрей,-- столичный человек, разъяснишь? То-то и оно, что молчите. Вот и все не знают. Потому идем туда, не зная куда, и хотим иметь то, не знаем что. А "туда" может оказаться пропастью. И снова встанет вопрос, наш вечный вопрос: "кто виноват?". И кто же будет виноват, а никто из тех, кто виновен, потому что юристы придумали презумпцию невиновности . Здорово, да? Не доказано -не виновен. Это юристы придумали способ выдачи индульгенции. Хаха... Инга Сергеевна почувствовала себя задетой за живое. -- Ну, Юра, о презумпции невиновности и индульгенции стоит подумать в другой раз. А сейчас я бы хотела вернуться к Горбачеву. У нас возникают такие вопросы насчет "побольше социализма", потому что мы не стремимся понять его. Но если мы, гуманитарии, не будем понимать Горбачева, то с кем ему быть? Вы ведь знаете, что в последние годы в мире возрос интерес к идеям и методам герменевтики -искусству и теории интерпретации понимания и объяснения различных текстов. -- Ну, Инга Сергеевна, -- перебил Андрей с улыбкой, -- вы прямо, как за кафедрой. -- Инга, а ведь еще чутьчуть и ты получишь титул профессора, -вдруг вставил, круто сменив тему разговора, Сергей. -- Сейчас ВАК стал работать более оперативно, и, я думаю, что тебя утвердят очень скоро. Представляешь -- профессор. Мне кажется, что это слишком много для одной "слабой" женщины: и красавица, и умница, и положение, и... и... и... -- стал он загибать пальцы смеясь. -- Друзья, что вы думаете по этому поводу?

-- Даа, -- протяжно произнес слегка охмелевший Вадим, глядя на Ингу Сергеевну восхищенно, -- твоей короне недоставало только этого бриллианта. -- Ребята, пожалуйста, что это вы в самом деле, -- взмолилась Инга Сергеевна, улыбаясь. В мгновенье память вернула ее к событиям прошедших двух дней. И что-то внутри в этом неожиданном празднике тяжким упреком начало терзать ее, вызвав желание немедленно уйти. "Сколько же сейчас времени?" -подумала она. Но свои наручные часы она сняла, когда собралась в ванную (вместо которой попала на эт встречу), а спрашивать было неудобно: друзьяколлеги еще заподозрят, что ей стало скучно с ними. -- Инга, -- словно угадав ее мысли, сказал Вадим, -- а где твой автореферат? Принесика сюда, пожалуйста, мы хоть посмотрим на него, а ты нам всем подаришь с автографом. Наверняка у тебя есть лишние экземпляры с собой. -- Конечно, -- ответила она, довольная тем, что нашелся сам собой повод уйти и немедленно вышла Из-за стола. Она зашла в свою комнату, не закрыв дверь, чтоб взять оставшиеся экземпляры автореферата и раздать друзьям, уже не садясь более за стол, так как чувствовала невыносимую усталость и неудовлетворенность собой. Наклонившись над письменным столом, она ворошила кипу бумаг, как вдруг ее обдала волна алкогольного перегара. Прежде чем она что-то сообразила, две сильные мужские руки обхватили ее сзади. Она отпрянула, повернулась и снова оказалась в объятьях Вадима. -- Инга, милая. Я люблю тебя. Я опять повторяю тебе это, как много лет назад и как все эти годы. Инга, помнишь, я тебя назвал когда-то "колдуньей". Ты меня действительно приворожила. Ты знаешь, что все эти годы я мечтаю о тебе. Я люблю тебя, как никого никогда не любил. -- Вадим осыпал ее лицо, волосы, шею горячими поцелуями, не давая ей опомниться. -- Вадим, дорогой, -- произнесла она покровительственно, пытаясь высвободиться из его объятий, -- я только что рассталась с внучкой. Понимаешь, с внучкой... Да и у тебя уже внуки. Ты выпил и не ведаешь, что говоришь. Завтра ты отрезвеешь и тебе будет неловко. Ее голова едва доставала до плеча Вадима, а тело было сжато его объятьем, и она чувствовала себя совершенно скованной. -- Инга, умоляю тебя: не гони, -- твердил Вадим, не слушая ее. -- А хочешь, поедем в другую самую шикарную гостиницу... Я осыплю тебя цветами, мы распустим твои волосы. А потом до рассвета будем кататься по Москве, ведь я знаю, как ты любишь Москву... Она была измучена этой новой неожиданно свалившейся на нее психологической нагрузкой и чувствовала, что и тело и душа отвергают ее полностью. -- Вадим, я тебя умоляю. Если ты действительно относишься ко мне так, как говоришь, прошу тебя об одном: оставь меня, -- произнесла она, не вняв ни одному его столь взволнованному и значимому для него слову. -- Мне сейчас плохо, очень плохо и в этом "плохо" ничему тому, о чем ты говоришь, нет места. -- Тебе плохо? -- продолжал он осыпать ее поцелуями еще более страстно. -- Разве может, разве имеет право быть тебе плохо. Что, что у тебя плохо? Инга, я умоляю. Позволь мне сделать чтонибудь для тебя. -- Вадик, -- сказала она тихо, совершенно ослабев, -- единственное, что мне сейчас нужно, -- побыть одной. Я говорю тебе серьезно, как другу. Если ты не поймешь меня и не уйдешь, ты станешь мне неприятен не только как мужчина, но и как человек. Вадим мгновенно выпрямился, выпустил ее из своих объятий и растерянно смотрел ей в глаза. Затем, не сказав ни слова, стремительно вышел. Инга Сергеевна быстро заперла дверь. Не раздевшись, не смыв тушь с ресниц, не расчесав волосы и не выполнив всех косметических процедур, неукоснительно ею соблюдаемых каждый вечер, она свалилась в постель. Часы показывали половину четвертого. Она завела дорожный будильник на семь часов и тут же погрузилась в тяжелый глубокий сон.

x x x

Раним утром, когда Москва только пробуждалась, Инга Сергеевна села в заранее заказанное такси и отправилась в Шереметьево встречать мужа. Как только машина двинулась с места, красота и покой утреннего города, окутанного не сдающейся осени пышной листвой, охватила ее волнением, воспоминания вчерашнего вечера нахлынули на нее. Чтоб отвлечься, она завязала ничего не значащую болтовню с таксистом о Москве и ее проблемах. Словоохотливый таксист говорил о противоречиях и трудностях столичной жизни, о неясности линии Гавриила Попова, о тупости мер, связанных с введением визиток, которые стали предметом спекуляции, ничего не решая в обеспечении столицы товарами и продуктами. С подчеркнутой тревогой сказал о росте преступности, об увеличивающемся количестве оружия в частных руках в связи с доступностю приобретения его на рынке и кражами с военных складов. Он позволял себе категорично и нелицеприятно отзываться о "Мишке с Раиской" (так называя Горбачева и его жену), о популизме не вызывающего у него доверия Ельцина. Излагая свое неверие в успех перестройки и настаивая на ее ненужности, он категорически отрицал необходимость рынка, доказывая, что "базаров у нас и так полно в каждом городе и деревне, а полки пусты, а то, чем заполнены, не купить Из-за дороговизны". Брежневские времена представлялись ему как эталон благоденствия и ясности, когда каждый знал, на что может расcчитывать.