Виктор Клюшников - Марево Страница 14

Что-то пришибенное, покорное свѣтилось въ его прищуренныхъ глазкахъ.

— Очень пріятно, проговорилъ Русановъ, садясь къ столу, покрытому изрѣзаннымъ, закапаннымъ чернилами, зеленымъ сукномъ. — Присутствіе собралось?

— Нѣтъ-съ, раньше одиннадцати у васъ рѣдко кто пріѣзжаетъ, развѣ когда докладъ. Позвольте, торопливо проговорилъ онъ, замѣтивъ, что Русановъ положилъ локти на столъ:- тутъ пыльно!

И въ самомъ дѣдѣ локти и обшлага были всѣ въ пыли.

— Развѣ у васъ только одинъ писецъ? спросилъ Русановъ, разсматривая молодаго человѣка съ безсмысленными, оловянными глазами и желтымъ, гемороидальнымъ лицомъ, навалившагося всею грудью на столъ.

— Нѣтъ-съ, да тѣ на телеграфъ пошли….

— Это зачѣмъ же?

— Вы не извольте удивляться; это у васъ погребокъ такъ прозывается; по лѣстницѣ-то вмѣсто перилъ веревочка протянута; ну, они и выражаются такъ, что мордомоченіе, дескать, совершаемъ по телеграфу.

— А-а-а! И часто это бываетъ?

— Какъ случится, наивно отвѣтилъ Чижиковъ

— Ну-съ, указы сегодня есть?

— Никакъ нѣтъ-съ.

Русановъ подошелъ къ шкафу.

— Что это? Ревизія была?

— Никакъ нѣтъ-съ.

— Да что жь это, и аппелляціонныя, и частныя, и доклады, и рѣшенныя, и мелкія бумаги, все какъ попало?

— Это у васъ всегда такъ, чтобы подъ рукой ближе было.

— Нѣтъ, ужь сдѣлайте одолженіе…. Это какой-то хаосъ; тутъ чортъ ногу переломитъ…. Давайте разберемъ.

Стали разбирать. Русанову попалась купчая, помѣченная вступавшею за два мѣсяца.

— Почему жь это до сихъ поръ не доложено, спросилъ онъ, уже нахмурясь.

Помощникъ мгновенно струсилъ и съежился.

— Завалилось какъ-нибудь.

— Это ужь и новое не хорошо, сказалъ Русановъ, откладывая ее въ сторону.

Тутъ къ нимъ подошелъ другой столоначальникъ, старичокъ. Стриженые, бѣлые съ желтизной волосы торчали вверхъ, плутоватые глазки такъ и бѣгали; онъ все помаргивалъ, да подергивалъ губами…

— Занялись горяченько, сказалъ онъ съ сладенькою улыбочкой:- извѣстно, новая метла чисто мететъ…

— Вы развѣ находите, что я похожъ на метлу? спросилъ Русановъ, которому эта личность почему-то сразу не понравилась.

— Нѣтъ-съ, какъ можно! Это такъ пословица…

— Ну тутъ, кажется, никакія пословицы не помогутъ, говорилъ Русановъ, отыскавъ просроченный указъ.

— Горячо вы очень къ сердцу принимаете, не обтерпѣлись еще, не настоящій чиновникъ! увѣщевалъ старичокъ.

— Съ такимъ, какъ вы говорите, терпѣніемъ и до взятокъ не далеко, рѣзко замѣтилъ Русановъ.

— Хе, хе!.. Молода еще…

— Что?

— Въ Саксоніи не была… Эхъ, молодой человѣкъ! Кто же беретъ взятки? Это запрещено закономъ, за это лишаютъ чиновъ, дворянства…

— А все-таки берутъ…

— Да не взятки же: благодарность за труды! Если вы, примѣрно, ночь просидите за какимъ-нибудь дѣломъ, изготовите къ докладу, какая же это взятка? Развѣ вы обязаны сидѣть ночь? Въ Сводѣ Законовъ полагается присутствовать только до двухъ часовъ…

И старичокъ, доставъ красный фуляръ, высморкался съ полнымъ сознаніемъ неотразимаго аргумента…

— Да почтеннѣйшій collega, перебилъ Русановъ, — если предлагаютъ деньги, такъ вѣрно не на очередное: то и безъ того доложится… Стало-быть взятка!

— Погодите, послужите; попривыкаете къ нашему порядку…

— Ну, ужь это дудки! Это вамъ придется къ нашему порядку-то приглядываться…

— Какъ вы находите новенькаго-то? спрашивалъ пріѣхавшій между тѣмъ секретарь, солидный мущина въ золотыхъ очкахъ у отошедшаго старичка.

— Это… это революціонеръ какой-то.

— Экъ вы вѣдь хватите-то всегда, словно чортъ въ лужу…

— Да, помилуйте, я думалъ, онъ на новоселье позоветъ; а онъ чуть не ругается…

— Ничего, умается! Видали мы слетковъ-то и почище! сказалъ секретарь, и оба засмѣялись.

Такъ и прошелъ денъ въ переборкѣ бумагъ. На слѣдующіе пошла спѣшная работа, и Русановъ пожалѣлъ, что ухлопалъ на первыхъ порахъ свои капиталы на омеблированіе своей квартиры. Оказывалось, что штатныхъ писцовъ не хватаетъ на переписку докладныхъ записокъ; онъ долженъ быть принанять своего и значительно урѣзалъ у себя жалованье. Мало-по-малу косо стали посматривать на него сослуживцы.

— Что-жъ это, говорили пожилые:- просителей на домъ не принимаетъ, даже бумагой казенною не пользуется? Чѣмъ онъ жить будетъ?

— Говорятъ, пишетъ по ночамъ, должно-быть въ Колоколъ…

Съ своей стороны Русановъ сталъ открыто въ разрѣзъ съ канцелярскою братіей.

Однажды послѣ присутствія подошелъ къ нему Чижиковъ.

— Позвольте надѣяться, Владиміръ Иванычъ, что вы не откажете мнѣ въ покорнѣйшей просьбѣ откушать у меня сегодня….

Проговоривъ эту очевидно приготовленную фразу, помощникъ столоначальника совсѣмъ сконфузился….

Они пошли, разговаривая, на самый конецъ города. Чижиковъ заботливо обходилъ лужи и рытвины, стараясь при этомъ уступать Русанову лучшую дорогу.

— Вотъ моя обитель, проговорилъ онъ, переходя черезъ улицу къ крошечному деревянному домику съ мезониномъ. Въ открытыя окна свѣсились вѣтки герани, бальзамина, слышалось разбитое фортепіано; хлопнула низенькая калитка, со двора пахнуло сырыми дровами, фортепіано замолкло…

— Кто жь это у васъ играетъ?

— А вотъ сейчасъ познакомитесь, отвѣчалъ хозяинъ, вводя Русанова въ низенькую гостиную.

Мебель была обтянута коленкоровыми чехлами; пестрыя занавѣски по окнамъ; по стѣнамъ обиліе литографій въ домодѣльныхъ рамкахъ. На столѣ лежали разобранные стѣнные часы и прошлогодній нумеръ Отечественныхъ Записокъ. Каковы были прочіе апартаменты, предоставлялось фантазіи гостя, такъ какъ хозяинъ, вошедши въ нихъ, старательно притворилъ дверь. Русановъ заглядѣлся на гравюру Татьяны, чертящей завѣтный вензель на стеклѣ, когда Чижиковъ снова вошелъ, облеченный въ покойное пальто, расправляя спину и потягиваясь; за нимъ вышла молодая особа лѣтъ двадцати, подстриженная въ скобку, въ черномъ фартукѣ сверхъ шерстянаго платья.

— Прошу любить, да жаловать… Ну-ка угости насъ, чѣмъ Богъ послалъ…

— Я насъ ждала, Владиміръ Иванычъ, я была увѣрена…

— Это ваша сестрица? спросилъ Русановъ.

Молодые люди переглянулись, улыбаясь.

— Это жена моя, Катерина Васильевна, урожденная Ишимова. Такъ дѣвчонкой и осталась: стрижка! Вы мнѣ позволите съ вами здѣсь запросто?

— Какъ вамъ не совѣстно…

" Фууу! Отлегдо! Ну, значитъ "громъ побѣды раздавайся, веселися храбрый Россъ!" Не хотите ли папиросъ, прибавилъ хозяинъ, развеселившись и подвигая Русанову пачку жиденько набитыхъ патроновъ. — Табакъ не взыщите незавидный, что называется самъ-панъ-тре.

Катерина Васильевна принесла суповую чашку, и горячій варъ борща пріятно защекоталъ обоняніе проголодавшихся служакъ.

— Милости просимъ! Опять таки не взыщите. За моею женой три су, а за мной и тѣхъ нѣтъ. Какъ намъ жить съ тобою въ мірѣ, а?

— Ну, ну, какъ нибудь проживемъ… Вѣчно у него шуточки! обратилась она къ Русанову.

— Нѣтъ, не вѣрьте, ничто не вѣчно подъ луною. Небось, какъ хворала-то, досталось ему и отъ меня на орѣхи…

— Кому это?

— Да вотъ братцу-то любезному…

— Ну, полно; Богъ съ нимъ…

— Вина у насъ не водится, говорилъ Чижиковъ, подвигая графинъ:- а вотъ наливкой я васъ угощу такой, какую только Катенька и умѣетъ приготовлять.

Обѣдъ пролетѣлъ какъ на рельсахъ. Служаки закурили самъ-панъ-тре и расположились на диванѣ. Катенька понесла куда-то хлѣбныя крошки въ фартукѣ.

— Скажите, какъ это вы въ самомъ дѣлѣ живете?!..

— Да такъ?

— Сколько, бишь, вы получаете жалованья?

— Четыре рубля въ мѣсяцъ…. что не дурно? Да вотъ къ слову, посмотрите!

Русановъ выглянулъ въ окно, выходившее на палисадникъ съ клумбами малины, крыжовнику и нѣсколькими яблонями. Катенька сидѣла на самомъ припекѣ и бросала крошки тремъ бѣлымъ, какъ снѣгъ, королькамъ; пѣтушка можно было узнать только по гребешку. Они путались мохнатыми ножками и, кудахтая, подбирали крошки.

— Такъ-то, сказалъ Чижиковъ, — курочка по зернышку…

— Нѣтъ, серіозно?

Чижиковъ задумался на минуту.

— По правдѣ сказать, Владиміръ Иванычъ, я не безъ задней мысли и пригласилъ васъ поглядѣть на наше житье-бытье… Я васъ побаивался…

— Меня-то?

— Вы вѣдь того-съ… изъ нынѣшнихъ, сказалъ Чижиковъ, посмѣиваясь:- а я… лучше ужь разомъ покаяться… я беру взятки…. А вы погодите, вы не сразу казните… Я и уроки даю, получаю рублей пятнадцать въ мѣсяцъ; ну мезонинъ доставляетъ пятьдесятъ ежегодно. Этимъ бы можно и жить, да вы возьмите то: начальство требуетъ, чтобъ являлись въ своемъ видѣ, не оборвышемъ; ну и сапоги… хотя съ высшей точки зрѣнія, казалось бы, что такое сапоги! А тутъ благодарятъ двумя, тремя рубликами… Не бралъ-съ, ей-Богу не бралъ, пока оставалось кой-что у жены; все надѣялся на повышеніе, а вышло вотъ что…