Евгений Козловский - Киносценарии и повести Страница 14

Так он, кажется, и уехал: убежденный в своей преступности и в существовании московских ведьм. А ведь когда-то он говорил о Боге, что, мол, Он - талантливый Генеральный Конструктор, и, творчески разрабатывая узлы и агрегаты Его замечательной Машины, хоть до конца ее и не понимаешь, подчиняешься Его Идеям, Его Воле с истинным наслаждением, с наслаждением и удовольствием еще и от сознания, что в своем-то узле, в своем агрегате разбираешься лучше, чем Он Сам, и без твоей помощи, без помощи таких, как ты, Генеральный, может, просидел бы над Чертежами Своей Машины так долго, что они устарели бы много прежде, чем реализовались в материале.

Из Вены Водовозов позвонил, из Рима прислал пару открыток, письмо и цветные фотографии себя на фоне Колизея и Траяновой колонны, из Штатов тоже пару открыток с интервалом месяцев, кажется, в семь и посылку с джинсами для меня и для Натальи - на этом корреспонденции его закончились. Время от времени доходили слухи о нем, противоречивые, как всякие слухи вообще: то ли устроился где-то инженером, то ли, продав несколько изобретений, основал небольшое покуда, но собственное дело, однако, кажется, не целиком автомобильное, а только моторное или чуть ли не карбюраторное, но, возможно, это и обыкновенная ремонтная мастерская. И еще: будто бы собрался жениться, но не смог из-за импотенции и будто все свободное время и деньги тратит на врачей - психоаналитиков и прочих подобных; во всяком случае, у одного из психоаналитиков, русско-еврейского эмигранта, он вроде бы был точно.

И зачем так манит свет иных земель? еще две тысячи лет назад горько вопросил Гораций. От себя едва ли бегством спасемся.

15. ПОСЛЕСЛОВИЕ КРИВШИНА

А, впрочем, я не знаю. Ничего не знаю. Не имею понятия. Надо

уезжать, не надо уезжать! Хотя, вопрос на сегодняшний день почти

академический, ретро-вопрос: выпускать-то, в сущности, перестали.

И все-таки - каждый представляет собственный резон, с каждым

поневоле соглашаешься. Даже с теми, кто перестал выпускать.

Вот недавно прошла у нас картина. Немецко-венгерская. "Мефистофель", по Клаусу Манну. Там прямо и однозначно утверждается, что в тоталитарном государстве оставаться безнравственно, что это приводит к гибели, духовной или биологической. Им-то хорошо утверждать сейчас, исторически зная, что национал-социалистической Германии отпущено было всего-навсего тринадцать лет: срок с человеческой жизнью соизмеримый. А ежели позади более полувека интернационал-социализма и неизвестно сколько впереди?..

Одна итальяночка-славистка, специалистка по русскому арго, моя приятельница, посидев на московской кухне и наслушавшись этих вот споров и бесед, приподняла южноевропейские бровки и тихо, на ухо, чтоб непонятных славян ненароком не обидеть, шепнула: что за вопрос? У вас ведь жрать нечего! Конечно, надо линять. Свалить да переждать.

Переждать!

Не-ет! Мы, русские, если даже и евреи - мы люди исключительно духовные, мы так, по-западному прагматично, проблему ни ставить, ни решать не можем, мы погружаемся во тьму метафизики, оперируем акушерско-гинекологическим понятием "родина", словами "национальность", "свобода", "космополитизм" и поглощаем при этом огромные количества бормотухи за рубль сорок семь копеек бутылка. Нам заранее грезятся ностальгические березки, которых, говорят, что в ФРГ, что во Франции, что в Канаде - хоть завались, да ночная Фрунзенская набережная. Я вот тут однажды, излагает толстенькая тридцатилетняя девица, на которой чудом не лопаются по всем швам джинсы "Levi's", я вот тут однажды четыре месяца в Ташкенте провела - тк по Красной площади соскучилась - передать нельзя. Приеду, думала, в Москву - первым делом туда. Ну и как? Что как? Красная площадь. Какая там площадь! До площади ли? Закрутилась. Дела.

Евреям хорошо, евреям просто, философствуем мы. Евреям ехать можно. Им даже нужно ехать. Особенно кто к себе, в Израиль, воссоздавать историческую, так сказать, родину. Это и метафизично, и благородно, и высоко. Высоко?! Да что вы об Израиле знаете? Егупец! Касриловка! Провинциальное местечко хуже Кишинева! Ладно-ладно, успокойтесь! Если и не Израиль - тоже и можно, и метафизично: вы ведь тут, в России, все равно гостили. Двести - триста лет погостили тут, следующие двести - триста погостите там, а дальше видно будет. Могилы предков? А в какой стране их только нету - могил еврейских предков?! И потом: дедушка ваш где-нибудь, скажем, под Магаданом похоронен (это если повезло, если знаете, что под Магаданом и где именно под Магаданом). Так ведь до Магадана-то что из Москвы, что из Парижа - приблизительно одинаково. А из Калифорнии - так, пожалуй, что еще и ближе. А что из Парижа или из Калифорнии не впустят так из Москвы и сами не поедете: дорого да и глупо. Закрутитесь. Дела.

Не скажите! Это если вы торговый, положим, работник, ну, врач на худой конец, инженер там, архитектор - а если писатель? артист? Мефистофель, словом? Ведь существуют же язык, культура, среда! Культура?? Здесь?! Ради детей, ради детей надо ехать! И что что писатель? Писатель может работать и в эмиграции. Даже еще и лучше. Возьмите Гоголя, возьмите Тургенева! А Бродский! А Солженицын!! Для будущей свободы! Работали уже в эмиграции для будущей свободы, знаем. Такую свободу устроили шестьдесят шестой год не можем в себя прийти!

И тут у каждого из кармана фирменного вельветового пиджака или (смотря по полу) из березочной сумочки появляется потертый на сгибах конверт с иностранными марками, а то и пачка конвертов, и наперебой, взахлеб зачитываются опровергающие друг друга цитаты из письма Изи, из письма Бори, из письма Эммы! что, дескать, во всем Нью-Йорке ни одного такого шикарного кинотеатра нету, как "Ударник", но что зато, наоборот, круглый год и почти даром всякие бананы и ананасы, однако, увы, грязь, мусор, шпана - прямо Сокольники двадцатых годов, и от негров и пуэрториканцев не продохнуть! пока кто-нибудь безапелляционно не изречет всепримиряющую мудрость: те, кто едет туда - тем там плохо, а те, кто уезжает отсюда тем другое дело, тем там отлично!

Ах, эти московские кухоньки! Может, их-то больше всего и боятся потерять немолодые наши философы - не березки (разве "Березки"), не Красную площадь и не Фрунзенскую набережную, а вот именно кухоньки, на которых, будь за стеною хоть пятикомнатная квартира, по почти генетической коммунальной привязанности проводят они в разговорах долгие темные ночи, и снег танцует где-то далеко внизу, в желтом свете одинокого заоконного фонаря, и дождь гулко барабанит по жестяному подоконнику, и бесконечно бубнит радио: универсальное средство против вездесущих подслушивающих устройств зловещего кай джи би, которому, разумеется, только и дела, что интересоваться занудными разговорами - может, их, эти кухоньки, больше всего и боятся потерять наши философы. А, может, и не их. Я не знаю.

Я, повторяю, не знаю! Надо уезжать, не надо! До сих пор не могу составить окончательного мнения, действительно ли спасти пытался Волка, намекая Людмиле Иосифовне, джеку-потрошителю, чтобы нажала на дочку в смысле алиментного заявления в ОВИР, или поддался власти темных, отвратительных сил, которые, несомненно, присутствуют в моей психике, как и в психике каждого истинно русского человека. Во всяком случае, поступил я искренне, хоть, может, скажу еще раз - не Бог весть как порядочно - но вот счастливее ли жилось бы Водовозову, сохрани он сына, останься на Родине, или нет - я не знаю. Не знаю. Не имею понятия.

Несколько дней назад позван был в гости на иностранцев хозяйкою известного светского салона Юной МодеСтовной. Стол ломится: икра, рыбка, все такое прочее. Бастурма из "Армении". Водка с винтом из "Розенлева" холодная, запотевшая. "Белая лошадь". "Камю Наполеон". Иностранцы: новый французский культуратташе с женою. Бездна обаяния, живости: прямо Жан-Поль Бельмондо и Анни Жирардо. По-русски чешут лучше Юны Модестовны. Выясняется история: семья Бельмондо сто двадцать

какими-то русскими даже роднились; с французами, с соотечественниками, так сказать - воевали дважды: в двенадцатом и в пятьдесят четвертом. Восемьсот, разумеется. Кто-то из боковой линии в кружке Буташевича-Петрашевского состоял, после чего был разжалован в солдаты и погиб на Кавказе. А Жирардо ни много ни мало - внучка того самого Голицына. Наполовину русская, наполовину! представьте, еврейка. Вот так. Такая вот эмигрантская история. Ну, и чего тут поймешь? Надо ехать, не надо!

А водовозовский случай рассказал я потому только, что был ему свидетелем. Рассказал просто так. Без выводов.

1982-1983 г.г.

ОЛЕ В АЛЬБОМ

четвертая книга стихов

Евгений КОЗЛОВСКИЙ

МОСКВА 1985

1.

Не разомкнуть над листом уста

не измарать листа...

Так же вот ночь без тебя пуста.

Так же, спросишь, чиста?

Я от тебя еще не отвык.

Синяя дверь - капкан,

и поворачивает грузовик

прямо на Абакан.

Ты покачнулась на вираже,