Евгений Федоровский - Посылка от Марта Страница 14

* * *

Коссовскн раскрыл конверт и расправил бумагу. Сверху стоял гриф "Совершенно секретно" и чуть ниже - штамп дешифровального отдела. "От Марта Центру, - значилось в телеграмме. - Работы над "Альбатросом" продолжаются успешно. Как и раньше, задержка за надежными двигателями. Над ними работает фирма ЮМО. Наиболее результативной работой для меня считаю попытки скомпрометировать общую идею развития реактивной авиации. Основание: гитлеровцы применяют в нынешних боях основные типы истребитель Ме-109, штурмовик-пикировщик Ю-87 и бомбардировщик Ю-88. Перед авиапромышленностью они ставят главную задачу - дать как можно больше этих самолетов. Поэтому есть возможность пока тормозить работу Мессершмитта над реактивным самолетом. Март". Эта телеграмма была зашифрована новым кодом и теперь прочитана. Коссовски встал и нервно прошелся по кабинету. После того как он узнал от Лахузена о существовании Марта и его радиостанции в Аугсбурге, Коссовски немедленно связался с Вальтером Флике из функабвера и попросил его лично разыскать подпольную станцию. Мониторы были закрыты брезентовыми кузовами и вот уже полмесяца утюжили аугсбургские улицы и окрестности. Но пока Флике не мог напасть на след. Март выходил на связь редко и в разное время суток, что трудно поддавалось анализу и разработке какой-то определенной системы. В тот же день Коссовски составил список лиц, имеющих доступ к секретнейшей информации в фирме Мессершмитта. Получился он довольно внушительным - сам Мессершмитт, Зандлер, Ютта Хайдте, Зейц, механик Гехорсман, Вайдеман, Пихт, Эвальд фон Регенбах и он сам - Коссовски. Не сомневался Коссовски и в том, что точно такой же список мог составить любой сотрудник контрразведки абвера, люфтваффе, гестапо и СД. И разумеется, пристальней присмотрится к Коссовски. Напротив фамилий условными значками Коссовски обозначил, кто из них и какую информацию мог получить и передать в Москву. Мессершмитт отпадал сам собой. Русские не преминули бы его повесить за истребитель, который уничтожил тысячи тысяч жизней. Зандлер? Труслив, малоопытен в таких делах, и вообще ему нет никакого смысла работать на русских весьма сомнительным методом. Гораздо проще передать им всю документацию того же "Альбатроса". Ютта Хайдте? Умная, сообразительная девушка. Но она не может знать многого, о чем сообщают телеграммы. Зейц? Зейц - черный рыцарь рейха... Коссовски много прожил и видел всякое. Иногда интуитивно он угадывал жизнь и желания других. Он привык думать и делать как угодно, но не шаблонно. Шаблон - враг любого человека, тем более контрразведчика. Внутренне Зейц всегда чем-то неуловимым раздражал Коссовски. Но раздражение, настороженность в этом случае плохие союзники. Стало быть, Зейц вряд ли может быть тем самым загадочным Мартом. В противном случае он оказался бы суперразведчиком, строя для надежности отличную крышу в Швеции и Испании... Механик Гехорсман? Коссовски раскрыл его дело. Нет, Гехорсман не может. Правда, Зейц пытался связать его имя с пропажей радиостанции у самолета Ю-52. Но у Гехорсмана оказалось надежное алиби. Вайдеман? С послужного списка на Коссовски глянуло широкое и волевое лицо Альберта. Отчаянный парень, твердый товарищ... Далеко же в таком случае пошел капитан Альберт Вайдеман! Пихт? К Пихту Коссовски относился как-то двойственно. Он вообще недолюбливал баловней судьбы. Пронырлив, легкомысленно весел, смел до безрассудства, но не слишком умен. Пихт не может быть разведчиком. Ему не хватило бы терпения и логики, той логики и последовательности, с какой работает Март, водя за нос всю контрразведку. Регенбах? Милейший салонный Эви... В последнее время Коссовски даже сдружился с Эвальдом - с ним можно было работать, не опасаясь подвоха. Несколько раз Регенбах даже защищал Коссовски, давая самые лестные характеристики своему подчиненному. А это для начальника - редкое качество. А вдруг Эвальд - русский агент? Но откуда тогда у него потрясающая осведомленность о деятельности Мессершмитта в далеком Аугсбурге? Что-то Коссовски не помнит, чтобы Регенбах просил какие-либо материалы, касающиеся работы над реактивными самолетами... В дверь постучали. Коссовски машинально прикрыл газетой бумаги на столе. Вошел Регенбах. - Что нового, Зигфрид, сообщает пресса? - улыбнувшись, спросил Регенбах. - Ерунду, - махнул рукой Коссовски. - Эхо, так сказать, московской битвы. Американцы пишут: "На обагренных кровью снежных полях России сделан решительный шаг к победе". Англичане выражаются еще лестней: "Мощь русских Вооруженных Сил колоссальна и может сравниться только с мужеством и искусством их командиров и солдат. Русские войска выиграли первый тур этой титанической борьбы, и весь свободолюбивый мир является их должником". - Я не люблю газет, - зевнул Регенбах, - но любопытно, что пишут наши? Коссовски пододвинул "Фолькишер беобахтер" с речью Геббельса. - "Наши доблестные войска оказались раздетыми. Нельзя было учесть много мелочей, в которых нуждаются теперь германские солдаты. Немец должен отдать не только то, что у него лишнее, но и те вещи, которые ему самому нужны..." Регенбах усмехнулся. - Да, из мелочей складываются и победы и поражения. - И, помолчав, положил руку на плечо Коссовски. - А вас не насторожило, Зигфрид, что одна из телеграмм, посланная раньше из Брюсселя, была тоже подписана Мартом? - Мне кажется, что Март пользовался несколькими станциями - и в Брюсселе, и в Аугсбурге, и в Лехфельде. Меня не удивит, если скоро мы перехватим его берлинскую телеграмму и тоже расшифруем. - Да, вы правы, капитан. - Регенбах отошел к окну и долго стоял, глядя на низкое лиловое берлинское небо. В этот момент Коссовски успел положить бумаги в стол. До конца дня оставалось немного, и Регенбах, как всегда, не даст ему больше работать. - Я плохо еще разбираюсь в ваших делах, Зигфрид. Ужасно скучная работа. Но скажите, могут быть Перро или Март не русскими, а, скажем, немцами? - Могут, - глядя прямо в глаза Эвальда, ответил Коссовски. - Но это особые немцы, которых нам с вами трудно понять. Московское сражение - это еще малая неудача. Большинство немцев уверены в нашей абсолютной победе. Они идут на смерть, гибнут от ужасной зимы и русских пуль, но знают - после победы получат много хорошей русской земли, леса, заводы, моря... - Н-ну, а те ваши особые немцы? Коссовски насторожился. Ответ может показаться Регенбаху слишком смелым. И все же, помедлив, Коссовски сказал прямо: - Особые немцы сидят в концлагерях или расстреляны. Но кто остался, верят в другое устройство мира, более радужное, чем обещанное фюрером, и они будут работать на русских...

* * *

У Эриха Хайдте уже давно зажила нога, но на людях он ходил, по совету Перро, тяжело опираясь на трость. По мере того как все глубже и глубже уводил его лес, он ускорял шаги. В том месте, где автострада описывала дугу, была пивная "Добрый уют", на опушке рос старый дуб. Если тщательно обследовать потрескавшуюся, пепельно-серую кору, то опытный глаз заметил бы крохотную шляпку ржавого гвоздя. Стоит потянуть ее ногтем, и одна из коринок отделится от ствола, открыв дупло. Лес посветлел. Скоро будет опушка. Эрих огляделся и пошел медленней. По автостраде с шумом проносились машины, но здесь было тихо. Тяжелый, нагретый солнцем лес, приглаженный и вычищенный от листьев служителями, безмолвствовал. Эрих опустил руку в дупло и извлек маленькую пластмассовую коробочку, обклеенную красной липучей лентой. Между концами ленты оставался зазор. Эрих приложил спичку. Зазор скрылся. Значит, никто посторонний коробку не брал. Он натянул резиновые перчатки, которыми пользовался, проявляя снимки, и снял крышку. Записка была предельно краткой: "Сообщите Перро для Центра: испытание в июле прошло неудачно, новое испытание назначено на 11 августа. Для меня не позднее десятого достаньте тепловую мину1 или с часовым механизмом. Оставьте здесь же. Март". "Придется ехать к Перро", - подумал Эрих. С тех пор как Эрих приехал в Лехфельд, с Перро он встречался дважды. В первый раз передал пленки с заснятыми боевыми самолетами люфтваффе. В другой - большое зашифрованное письмо от Марта. "Все-таки интересно было бы встретить Марта. Кто он такой? Как выглядит?" - подумал Эрих. В ту же ночь он выехал на последнем поезде в Берлин.

* * *

В пять часов утра 11 августа 1942 года инженеры и техники стали готовить к полету новый "Альбатрос". На этот раз самолет испытывался в Рехлине - на имперском аэродроме. Мессершмитту не терпелось показать самолет высшим чинам люфтваффе, чтобы заручиться поддержкой и получить кредит на продолжение работ над своим реактивным чудом. В шесть должны приехать Вайдеман и его дублер Франке. Было семь, но пилотов не было. Зандлер, руководивший полетом, мял в пальцах сигареты, ходил из угла в угол по застекленной диспетчерской, уставленной полевыми приемниками, микрофонами, пультами сигнализации. То и дело он останавливался у окна, надеясь увидеть "оппель" Вайдемана. "Неужели придется откладывать полет? А может, он у врача?" Перед вылетом летчики проходили медицинское обследование и допускались к испытаниям только с разрешения главного врача имперского аэродрома. Зандлер позвонил в санитарную часть. - Да, у нас, - ответил врач. - Почему задерживаете? - У Вайдемана повышенное давление... - Видимо, парень волнуется, и, естественно, у него повысилось давление, проговорил Зандлер как можно более спокойно - он хотел, чтобы сегодня испытывал "Альбатрос" Вайдеман, а не второй пилот Франке. Он постарался уговорить врача, чтобы тот дал летчику-испытателю "добро" на вылет. Но врач заупрямился: - Сейчас мы снимаем кардиограмму, хотя Вайдемана я все равно не допущу к работе. - Тогда мы рискуем сорвать испытания в присутствии столь высоких наблюдателей! - взорвался Зандлер. - Почему же! Пилот Франке здоров и скоро будет у вас. Вы же отлично знаете порядки, утвержденные рейхсмаршалом. Зандлер бросил трубку. Техники вывели самолет из ангара на взлетную полосу и заправляли баки горючим. Зандлер включил радио. - Франке ко мне! Через минуту летчик-испытатель Франке появился в диспетчерской. - Что с Вайдеманом? Серьезно? - Просто немного повысилось давление. - Он бурно провел ночь? - Нет. Отдыхал. - Тогда полетите вы, Франке. Инструкцию и план испытаний усвоили? Главное, вам надо оторваться от земли и поскорей забраться на высоту... От удачи сегодняшнего полета зависит вся наша работа. Посмотрите, всю трибуну заняли генералы. - Понимаю. - А эта машина пока единственная годная в полет! - почему-то разозлился Зандлер. - Идите одеваться! Франке, обескураженный суровым тоном профессора, вышел. В восемь утра Зандлеру доложили, что самолет и летчик к испытаниям готовы. - Франке, включите рацию! - Я готов, - отозвался летчик. Красный свет маяка в конце взлетной полосы сменился на зеленый. - Пожарным и санитарной машинам быть наготове! К запуску! - скомандовал Зандлер. Турбореактивные двигатели техники запустили при помощи аэродромного электростартера. Послышался мягкий вибрирующий звук - это заработал компрессор. Через минуту раздался громкий выхлоп. Из турбин вырвались облако белого дыма и струи сине-алого пламени. Они взвихрили пыль на полосе, оставив след копоти. - Создаю давление, - передал Франке. На этот раз "Альбатрос" взлет совершал на тяге двигателей, которые испытывались на стендах в моторостроительном цехе. Инженеры и техники бросились к автомашинам, чтобы сопровождать самолет во время разбега и следить за работой турбин. Напряжение нарастало. Истребитель с грохотом двинулся вперед. Двигатели нуждались в скорости, в воздушном потоке, чтобы обрести необходимую для взлета силу. Вот машины отстали - самолет заметно прибавил скорость. - Франке, дайте полную тягу! - закричал Зандлер в микрофон. - Тяга полностью, - хриплым, голосом передал Франке. - В конце полосы убирайте шасси! "Альбатрос" тяжело повис над землей, вяло качнул крыльями. И вдруг в этот момент сильная белая вспышка кольнула глаза Зандлера. Через несколько секунд долетел грохот взрыва - стекла в диспетчерской со звоном рассыпались по полу. Завыли сирены. Пожарные машины рванулись к месту катастрофы. "Альбатрос" горел, окутываясь черно-желтым пламенем. - Франке! Франке! - тряс микрофон Зандлер, не отдавая отчета в том, что летчик уже погиб. И когда понял это, он уткнулся в пульт управления и судорожно сжал виски. Все, что вынашивалось днями и ночами неимоверно напряженной работы, превратилось в облако пламени и дыма. Придя в себя, Зандлер увидел, что пожар удалось потушить. Вокруг обломков толпился народ. Там же, в толпе, белела санитарная машина. Дверь в диспетчерскую отворилась неслышно, но Зандлер спиной почувствовал присутствие другого человека. Он оглянулся и увидел Зейца, он вместе с Мессершмиттом и Зандлером приезжал в Рехлин. Гауптштурмфюрер положил ему руку на плечо. - Успокойтесь, профессор. В конце концов в поиске нового неизбежны беды... Трясущимися руками Зандлер взял сигарету. - В этом полете должен участвовать Вайдеман? - спросил Зейц. - Да, но у него что-то плохо с давлением. Врач имперского аэродрома не допустил его к полету. - Но почему у Вайдемана как-то странно повысилось давление перед этим роковым полетом? Он ясновидец? Или... - Я конструктор, а не ищейка, господин гауптштурмфюрер! Освободите меня, пожалуйста, от этих обязанностей. - Конечно, я займусь Вайдеманом сам, - зловеще проговорил Зейц. В толпе спускающихся с трибуны генералов, которые молча расходились по своим машинам, понуро шел Мессершмитт. Главный конструктор понимал, что теперь ни поддержки, ни тем более кредитов он не добьется. Хуже того, могут запретить вообще работы над несчастным "Альбатросом".