Марк Поповский - Семидесятые (Записки максималиста) Страница 14

Сам я видел его только дважды в редакции "Нового мира", куда ходил вести переговоры о "Тысяче дней академика Вавилова", и в магазине на Аэропортовской, возле писательских домов. В магазине А. Т. покупал водку. И если первый разговор почти не оставил у меня воспоминаний, то встреча в магазине отпечаталась очень ясно. Запомнились совершенно пустые глаза хронического алкоголика, глаза белые, мертвые и в то же время алчущие. В толпе алкашей у прилавка он решительно ничем не отличался. Разве что ростом. Очень горькое воспоминание. То, что Твардовский не вышел весь через водочные разговоры, говорит об огромной духовной потенции этого человека. Недаром говорят: "Кто пьян, да умен — два угодья в нем". В Александре Трифоновиче было более чем два угодья.

21 декабря

В Дубулты приехал Булат Окуджава, человек, которого я давно и безотчетно люблю, хотя мы с ним никакие не друзья, и даже не товарищи, просто знакомые. Он мил мне двумя своими чертами: независимостью и скромностью. Независимость его чувствуется во всем, начиная от стихов и романов — до манеры сидеть, ходить, беседовать с людьми. Он остается независимым без шума, крика, позы, несмотря на огромную популярность. Великая сила должна быть в человеке, сила самоуважения, чтобы не поддаться разлагающему влиянию всеобщей любви и всеобщего преклонения. Я боюсь проявить свое чувство к нему.

30 декабря

Радио сообщило об исключении из Союза писателей Александра Галича и рязанского поэта Маркова. Росийскому писателю всегда приходилось несладко на родимой земле, но почему-то особенно горька судьба людей с гордым именем Александр. Вспоминается Рылеев, Грибоедов, Пушкин, Радищев, Герцен, Полежаев, Блок. А ныне — Солженицын, Твардовский, и вот теперь — Галич.

31 декабря

Новогодний вечер. Шум, бестолковщина, душевный лед, который люди пытаются растопить вином и шутками. Наш стол как будто самый пристойный и приятный — Булат Окуджава, Вл. Корнилов, Ю. Левитанский, Эдлис, Ю. Абызов, Хмелик. И жены. За соседними столами — какие-то благородные дамы в сногсшибательных туалетах. Жены наши тоже не в лаптях (кстати, все очень миловидные), но без шику. Куролесили (впрочем, очень пристойно) до 4-х утра. Кажется, главное приобретение этого вечера — две шутки Левитанского: "Вся наша фронда за счет Литфонда" и "Будем лживы — не помрем!"

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Для автора этих дневников семидесятые годы в Советском Союзе закончились осенью 1977-го. Точнее, 6 ноября, за день до того, как держава отметила свое шестидесятилетие. "Мы не желаем отмечать эту великую годовщину вместе с вами", — любезно заметил высокопоставленный чиновник ОВИРа и дал нашей семье десять дней на сборы.

Дневники 1974-77 годов составят вторую книгу «Семидесятых». Что именно достойно внимания в жизни автора в эти годы?

Я познакомился и некоторое время был близок с Андреем Дмитриевичем Сахаровым (1976-77). Год спустя он написал предисловие к моей книге об академике Николае Вавилове.

Чины КГБ произвели обыск в моей московской квартире и унесли те рукописи, что я годами писал "в стол". Вслед за этим было сфабриковано на меня «уголовное» дело по обвинению в краже дневников акад. Вавилова.

В 1975 году издательствам и редакциям дана была команда не печатать М. Поповского. И не печатали.

В эти годы мы все более сближались со священником о. Александром Менем. Он консультировал меня, когда я писал книгу о епископе-профессоре Войно-Ясенецком. Мы вместе подготовили к печати рукопись самого Войно-Ясенецкого "Дух. Душа. Тело" и послали ее за границу. Книга вышла в Брюсселе в 1978 году. В доме о. Александра познакомился я и беседовал с Надеждой Яковлевной Мандельштам.

В те же годы в качестве корреспондента "Комсомольской правды", «Известий» и других изданий побывал на Дальнем Востоке, в новосибирском Академгородке, в Эстонии, Одессе, Ленинграде, Крыму. Кое-что написал для прессы, но, в основном, собирал материалы для своих книг и впечатления для своего понимания мира.

Последним из путешествий было то, когда самолет из аэропота Шереметьево взял курс на Вену. (Далее Рим и Нью-Йорк.)

Но главный путь, который удалось проделать за эти годы, был путь к Богу. Пример покойного архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого) и о. Александра Меня дал мне силы преодолеть всезнайство и самоуверенность, впитанные не столько в пионерско-комсомольской юности, сколько в писательско-интеллигентской зрелости.

Обо всем этом и многом другом пойдет речь во Второй книге.

Примечания

1

В эти-то горячие годы жизни писались предлагаемые ныне читателям дневники. Будут ли они интересны тридцать лет спустя людам XXI столетия, не знаю. Больно уж в шумное время живет сегодняшний российский читатель.

2

Речь идет о выпущенной Детиздатом книге "Надо спешить!", посвященной путешествиям ученого. О трагической судьбе его там — ни слова.

3

В окончательном виде книга эта под названием "Дело академика Вавилова" опубликована была в Америке в 1983 году и переиздана в России в 1991 году.

4

Любовь Лазаревна Радомысльская — мать моего расстрелянного школьного товарища, Роберта Радомысльского (1923–1942). Единственная вина этого 19-летнего студента Ленинградского университета состояла в том, что он был племянником Григория Зиновьева (Радомысльского).

5

В. Д. Иванов — писатель, член СП СССР, автор книг "Русь великая", "Русь изначальная" и др.

6

Ю. Галансков умер 4 ноября 1972 года от перитонита после неудачной операции, проведенной в лагерной больнице (примечание 1972 г.).