Екатерина Садур - Зеленая бездна Страница 14

-- Учительница Софии? -- переспросила я. -- А разве она еще жива?

-- Еще как жива, -- пренебрежительно ответил Егор, -- и до сих пор танцует. Она преподавала у нас танцы вместо физкультуры.

-- И ты был хорошим учеником?

-- Как видишь... Но она говорила, что Софию не затмить никому, -- и он чему-то злобно усмехнулся.

Старуха говорила про Софию восторженно, Нино с ненавистью, Егор едва сдерживал смех.

Я снова взглянула на него: он неподвижно смотрел на мой рот.

-- Ну что, -- сказала я, -- сними рубашку.

-- Да, давай...

Голый, он оказался совсем некрасивым. Детский, нежный изгиб тела и угловатые плечи. Он стоял передо мной и вдруг за

стеснялся белого пятнышка между ключицами и закрыл его рукой.

-- Скажи мне, -- с вызовом начал он, -- ведь ты любишь своего Романа?

И я засмеялась на его вопрос:

-- А что ты мне скажешь взамен?

-- Все, что захочешь, -- ответил Егор, -- во всем признаюсь.

-- И в чем же ты можешь признаться?

-- Думаешь, не в чем? -- насмешливо спросил он.

-- Ну хорошо, -- отступила я. -- Я люблю Романа и ни разу, ни на миг не переставала его любить.

-- А за что ты его ненавидишь?

-- За то, что он вырос.

-- Теперь ты спрашивай, -- сказал Егор.

-- И что же мне спросить у тебя?

Я вспомнила, как с балкона смотрела на старуху и Нино, сидящих в беседке, на их удлиненные тени в желтом свете подвесной лампы, на то, как они пьют чай из блюдечка, и подумала, что запомню их навсегда ради этого теплого вечера в маленьком саду над морем, который они забудут назавтра и который больше никогда не повторится...

-- Что ты сказал водителю грузовика, который чуть не сбил тебя, когда ты ехал на велосипеде?

-- Какому водителю? -- не понял Егор.

-- Еще Нино выбежала следом и ударила его...

-- Я сказал... -- задумался Егор, припоминая. -- Кажется, я спросил мать, почему она плачет... или нет, я сказал... Это было очень давно. Тот водитель все время повторял: "Ведь я мог убить, мог убить..." Я пытался понять, кого он мог убить, и сказал ему, чтобы он не боялся.

Он провел пальцем по моим ключицам и легко нажал на ямку под горлом. Белая рубашка с вышивкой на груди валялась на полу.

-- И больше ты ничего не хочешь узнать? -- рассмеялся он.

-- Больше ничего.

Утром в беседке я рассматривала вчерашнюю фотографию. Мы с Егором сидели на террасе кафе, за нами виднелось море. На море был легкий шторм. Обезьянка грустно перекатывала колесико.

На столе в беседке стояла голубая фаянсовая тарелка с черешней. Это старуха насобирала с утра. Ее глухая черная шаль висела на спинке стула. Несколько черешен упали со стола и закатились в расщелину между досками на полу.

Такую же тарелку я доставала из шкафчика на "Пражской", из этого шкафчика Роман когда-то таскал настойки. Это была обычная некрасивая тарелка для супа. Но уже сейчас, на юге, я представляла, как она бесконечно будет напоминать мне эту беседку, высокую спинку стула, завешенную шалью, и несколько черешен, упавших в щель на полу.

Я обернулась и увидела Нино. Она стояла позади меня и смотрела на фотографию. Я рассеянно отбросила ее на стол и даже не перевернула.

-- Я не спала всю ночь, -- сказала Нино.

-- Вы часто не спите по ночам, -- равнодушно ответила я.

-- Вы заплатили за месяц, -- сказала Нино, -- но я хочу, чтобы вы съехали на днях, сразу же, как найдете себе другое жилье.

Она стояла передо мной, толстая, в длинной ночной рубахе, в легкой кофточке, связанной старухой. Под глазами легла тень от бессонной ночи и пролилась на скулы. И мне сразу же захотелось ее утешить: "Ваш Гоги всю ночь просидел на моем подоконнике, а наутро ушел через дверь, даже не через окно..."

Я снова оглядела беседку: вздувшаяся от дождя клеенка на круглом столе, кресло Нино, стул старухи, глубокая тарелка -- и вдруг вспомнила:

-- Черешня!

-- Что? -- переспросила Нино.

-- Старая черешня, -- повторила я и, глядя на нее, засмеялась. -- Она застит свет в моей комнате, а вы каждое лето пускаете отдыхающих. Вам придется ее спилить.

-- Это не ваша комната, -- ответила Нино, вздрогнув. -- Это комната моего сына.

-- Я уеду завтра...

По дороге к морю меня догнал Егор. Мы заговорили точно так же, как раньше, пока между нами не встала ночь. Он рассказывал, как старуха по воскресеньям ездила в Ласточкино Гнездо, а потом состарилась и перестала ездить, но до сих пор хранит расписание катеров.

От тепла небо казалось мягким, бледно-синим. Его синева не резала глаз. Мы спускались с горы, и иногда из-за поворотов открывался вид на море. Море, напротив, казалось глубоко-синим, как будто бы с неба вся синева перетекла в него и осела на дне. Иногда по поверхности пробегали белые гребешки, это означало, что поднимается шторм.

За одним из поворотов показалась школа, обнесенная чугунной оградой. Школа стояла на холме, на самой его вершине, и ограда, скорее, окружала не школу, а основание холма. Перед входом почти у самого крыльца росли три сосны. Одна из них погибла. Ее иглы стали бурыми и густо засыпали ступеньки.

Мы прошлись по пустым коридорам мимо классов. Двери в классах были из двух половин с медными ручками. Я остановилась у прошлогоднего расписания, Егор встал напротив меня и, как всегда, глядя за мое плечо, приблизил свое лицо почти вплотную к моему и бегло прочел перечень предметов.

-- Это здесь тебя научили танцевать?

-- В спортзале, -- ответил он, и мне показалось, что ему стыдно.

Мы спустились в спортзал. В зале репетировала старая танцовщица. Ее фигура, обтянутая черным трико, смешивала в себе старушечью худобу и стройность балерины. Если всмотреться в балетные тела, то кажется, еще один шаг, и они будут стариковскими, и в ее случае этот шаг был сделан.

Поверх трико она надела газовую белую юбку до щиколоток и старательно, как девочка из училища, тянула носок. И вдруг, в два прыжка, перелетала к соседней стене или футбольным воротам.

-- Гоги, -- заметила она и остановилась. -- Рада тебя видеть, -- и церемонно кивнула мне. -- Давно ты не заходил. Еще с выпускного бала.

Егор молчал. Я видела, он стыдится старухи в балетной пачке, и старуха видела то же, но хотела казаться величественной.

-- Он очень похож, -- обратилась она ко мне, -- очень похож на Софию.

-- А где сейчас София? -- спросила я, чтобы перевести разговор.

Старуха внимательно посмотрела на меня.

-- У меня есть ее недавняя фотография. Могу показать, если вам угодно. София вышла замуж за одного французского трагика.

Она открыла дверь в маленькую комнату, прилегающую к спортзалу, и достала газету из ящика письменного стола.

-- Она была самой способной среди моих учениц. Все в театре с выражением проговаривали текст, а она играла по-настоящему. Вот здесь статья про "Комеди Франсез".

В газете была фотография какого-то французского актера сразу же после спектакля. Он стоял вместе с режиссером в окружении труппы.

-- И где же тут София?

Старуха удивилась:

-- Неужели вы думаете, что я не узнаю ее?

На фотографии спиной к камере стояла женщина с сигаретой в руке. Она к кому-то обращалась, слегка повернув голову, поэтому виден был только висок и абрис щеки. Ее собеседник даже не вошел в кадр.

-- Видите, "Комеди Франсез", -- перечитала она подпись, -- я всегда предрекала ей славу!

-- А вы бы хотели играть? -- спросила я, возвращая ей газету.

-- Я слишком стара, -- ответила старуха, -- я уже ничего не помню, ни одной роли. Могу только танцевать понемногу. Иногда тело помнит гораздо больше, чем голова. А что, -- оглядела она нас, -- на вас, наверное, смотрит вся Набережная, особенно старухи?

Егор пожал плечами. Я промолчала.

-- Вы только ничего не подумайте, -- смутилась она. -- Старухи всегда любопытны, особенно на море. Они пристально вглядываются в юные пары и в одно мгновение ослепительно проигрывают собственную юность и сразу же отводят глаза... Не сердитесь на нас... -- И нетерпеливо закончила: -Прощайте!

Мы спустились к морю.

Егор улыбался так, будто ему предстояло узнать что-то важное, но что именно и когда, он еще не понимал и просто улыбался предчувствию.

На скамейке у расписания катеров сидели приморские мальчишки. Они напряженно рассматривали толпу, и никто из них не оборачивался на море. Учительница Софии зачем-то научила их вальсу, представляя, как каждый из них, хорошо или плохо, танцевал бы с Софией. В этом году они закончили школу. Через несколько месяцев их оденут в военную форму, и они, свесившись с верхних и багажных полок общего вагона, будут смотреть в окно на проносящуюся дорогу. София о них не узнает.

Егор встретился глазами с кем-то из них, но тут же отвернулся. Иногда, едва уловимо, в нем проскальзывали черты этих парней. Он видел, что я замечаю сходство, и тяготился. Но у подростков с Набережной не было предчувствия будущей жизни.

Егор купил два билета на катер. На море был легкий шторм, но мы стояли на палубе, и я смотрела, как медленно удаляются Набережная и напряженные спины подростков на скамейке. Ни один не обернулся.