Новый Декамерон. 29 новелл времен пандемии - Коллектив авторов Страница 14

Ты умираешь по сигаретке, но пачку забыла дома. Когда солдаты вошли и заорали, что пора выходить, ты едва успела схватить ключи и кошелек, даже про солнечные очки позабыла. И можно бы, конечно, попробовать вернуться в квартиру, но солдаты все еще там, нетерпеливо стучат в соседские двери, и потому ты заходишь в угловую лавчонку и обнаруживаешь, что в кошельке-то у тебя всего одна монетка, пять шекелей. Продавец, высокий парень, от которого разит потом, отбирает у тебя пачку сигарет, которую только что тебе протянул, и говорит: «Я тут придержу ее для вас возле кассы», и когда ты спрашиваешь, можно ли заплатить кредитной карточкой, он улыбается, мол, ну и прикол. Он забрал эту пачку, а рука волосатая и шмыгнула по тебе, как крыса. 120 дней прошло с тех пор, как кто-то к тебе прикасался. Сердце у тебя стучит от страха, воздух в легких свистит, и ты не знаешь, как все это вынести. У банкомата сидит истощенный старик в грязных обносках и рядом с ним жестяная кружка. Но что делать в подобных случаях, это ты как раз помнишь. Ты быстро проходишь мимо него, и когда он надтреснутым голосом говорит тебе, что уже два дня крошки во рту не держал, ты очень умело отводишь взгляд в сторону. Никаких встреч глазами. Тут бояться нечего. Это как езда на велосипеде, тело, оно само все помнит, и сердце, что размякло, пока ты сидела в одиночестве, за пару секунд вновь твердеет.

Памятные подарки

Эндрю О’Хаган

Лофти Броган торговал рыбой на Солтмаркет. Говорили, он быстрее всех в Глазго чистит рыбу, но с чувством юмора у него было плоховато. Та маньячка приходила в лавку каждое утро и просила копченой селедки.

– Я Гита с Парни-стрит, – сказала она в тот день. – Мое имя означает «песня».

– Вы пришли по адресу, – ответила Илейн, начальница. – Наш Лофти чудесно поет, правда, дорогой?

Он завернул рыбу в промасленную бумагу. У начальницы на зубах отпечаталась помада.

– Гита, а почему бы сегодня вам не внести некоторое разнообразие? Нам завезли все необходимое для рыбного рагу.

– Каччуко, – уточнил Лофти.

– Барабулька. Немного камбалы. Моллюски.

– Я не умею обращаться с дорогой рыбой, – был ответ.

Илейн намекнула покупательнице, что та совершает ошибку.

– Вы превосходный кулинар, но если будете и дальше так питаться, то сами превратитесь в селедку.

Гита открыла кошелек и достала обычную сумму.

– Она владела лучшим индийским рестораном на Аргайл-стрит, – сказала Илейн, когда дама, взяв сумку, вышла. – Жаль ее.

Слишком много истории, подумал Лофти. Он неплохо чувствовал себя в сети «Фиш плейс», но это не для него. В свое время Лофти работал плотником. Ему нравилась Илейн, вот и все, а стройки стали кошмаром. Больше всего его интересовали европейские города. Он копил скудную наличность, чтобы иметь возможность туда летать; чем меньше народу, тем лучше. На работе он почти не разговаривал. Разбирался в мидиях и морских улитках, знал, сколько варить японского солнечника, и умел красиво оформить поддоны со льдом. Илейн называла его Глаза Ангела. На рынке торговали как рыбой, так и птицей, и Лофти наловчился продавать цыплят так же споро, как и осьминогов, поэтому она не жаловалась. Кой-чему, говорил он, его коллеги так и не научились. За день до локдауна Лофти начесал свои светлые волосы в кок и написал объявление, что ищет партнера. Илейн заинтересовалась, но он ответил, так, ерунда, всего-навсего краткая анкета.

– Ты симпатичный, Лофти, – сказала она ему во время перерыва. – И высокий. Тебе стоило покорпеть в школе. Тогда не пришлось бы снимать комнаты и платить грабительскую аренду.

– Вы забрали все дома. И все перспективы.

Илейн стояла под вывеской: «Хотите свежую рыбу? Купите лодку».

– Ты о чем?

– О вас, старейшинах. Вот мы и корпим.

– Я тебе покажу старейшин, – сказала она, а потом заговорила про его мать: – Вот образованная женщина. Как тебя угораздило вырасти таким избалованным?

– О да, еще какой избалованный. За десять лет нам выпало два кризиса из тех, которые случаются «раз в поколение». Избалованный на всю голову.

Зоомагазин закрылся на следующее утро. Парень и без того ничем не торговал. Животными там были только его кореша. Но он сказал, по «Ньюснайт» сообщили: скоро всех закроют на карантин. Поэтому, нарушая правила, выпустил своих канареек в парке Глазго Грин.

– О, господи, – вздохнул Лофти. – Ты выбрасываешь свою золотую рыбку в Клайд?

За зоомагазином «Пет Эмпориум» находился бар «Эмпайр», он сначала держался до обеда, потом закрылся. К концу недели улица опустела, и на «Гриндр» все затихло. Квартира, которую снимал Лофти, выходила на парк, и странно было видеть, что около здания суда нет ни одного человека. Выветрился и дым из печей Палмади.

Он не любил звонить матери. Половину разговора она вспоминала прошлое или ныла про деньги.

– Ты как будто гордишься своей неповоротливостью, – сказала она ему в тот вечер. – И никогда ни в чем не виноват.

– Что?

– Тебе, наверно, так удобно.

– Моя жизнь – результат твоих решений.

– О, да возьми же ты наконец себя в руки. Тебе двадцать семь лет.

– Я не хотел быть плотником. И не думал, что задержусь на рынке.

– Ты вечно опаздываешь в гости, – сказала она. – Почему бы не пригласить к себе? Созвать дорогих тебе людей, продемонстрировать твою к ним расположенность?

– Потому что ты выпила все шампанское, – ответил Лофти.

Он не звонил ей следующие десять дней, а когда позвонил, ответила сиделка. Она сказала, мать не может подойти к телефону, дела плохи, и он в тот же день отвез ее в Королевский госпиталь. Конец наступил очень скоро. Сначала он ничего не мог сделать, а потом, что ни делай, было уже поздно. Врач звонил его старшему брату в Лондон, брат перезвонил Лофти, но тот, дескать, не подходил к телефону. Дэниэл ничего не значил для него уже много лет – он кончился. Вычеркнут из жизни.

Когда в 2015 году умер отец, между ними произошла размолвка. Лофти обвинил брата в краже портфеля из квартиры родителей. «Самое безумное обвинение, которое я когда-либо слышал», – послал ему тогда СМС Дэн, но Лофти его попросту проигнорировал. Потом Дэн вопил, орал на мать, та его заблокировала, и Лофти испытал ощущение победы. Ясно, Дэн не владеет собой и виноват не только в краже, а во всем. Он всегда вел себя так, как будто семья тянула из него жилы. Один раз Лофти поехал с ним повидаться, так они чуть не подрались прямо посреди Ноттинг-Хилл-Гейт. Сначала они что-то пили в закрытом клубе, а потом Дэн начал кричать на