Фёдор Достоевский - Бесы Страница 140

— Eh… mais je crois que c’est l’Evangile[256]; с величайшим удовольствием… А, я теперь понимаю… Vous êtes ce qu’on appelle[257] книгоноша; я читал неоднократно… Полтинник?

— По тридцати пяти копеек, — ответила книгоноша.

— С величайшим удовольствием. Je n’ai rien contre l’Evangile, et…[258] Я давно уже хотел перечитать…

У него мелькнуло в ту минуту, что он не читал Евангелия по крайней мере лет тридцать и только разве лет семь назад припомнил из него капельку лишь по Ренановой книге «Vie de Jésus»[259]{111}. Так как у него мелочи не было, то он и вытащил свои четыре десятирублёвые билета — всё что у него было. Хозяйка взялась разменять, и тут только он заметил, всмотревшись, что в избу набралось довольно народу и что все давно уже наблюдают его и, кажется, о нём говорят. Толковали тоже и о городском пожаре, более всех хозяин телеги с коровой, так как он только что вернулся из города. Говорили про поджог, про шпигулинских.

«Ведь вот ничего он не говорил со мной про пожар, когда вёз меня, а обо всём говорил», подумалось что-то Степану Трофимовичу.

— Батюшка, Степан Трофимович, вас ли я, сударь, вижу? Вот уж и не чаял совсем!.. Али не признали? — воскликнул один пожилой малый, с виду в роде старинного дворового, с бритою бородой и одетый в шинель с длинным откидным воротником.

Степан Трофимович испугался, услыхав своё имя.

— Извините, — пробормотал он, — я вас не совсем припоминаю…

— Запамятовали! Да ведь я Анисим, Анисим Иванов. Я у покойного господина Гаганова на службе состоял, и вас, сударь, сколько раз с Варварой Петровной у покойницы Авдотьи Сергеевны видывал. Я к вам от неё с книжками хаживал и конфеты вам петербургские от неё два раза приносил…

— Ах, да, помню тебя, Анисим, — улыбнулся Степан Трофимович. — Ты здесь и живёшь?

— А подле Спасова-с, в В-м монастыре, в посаде у Марфы Сергевны, сестрицы Авдотьи Сергевны, может, изволите помнить, ногу сломали, из коляски выскочили, на бал ехали. Теперь около монастыря проживают, а я при них-с; а теперь вот, изволите видеть, в губернию собрался, своих попроведать…

— Ну да, ну да.

— Вас увидав обрадовался, милостивы до меня бывали-с, — восторженно улыбался Анисим. — Да куда ж вы, сударь, так это собрались, кажись, как бы одни-одинёшеньки… Никогда, кажись, не выезжали одни-с?

Степан Трофимович пугливо посмотрел на него.

— Уж не к нам ли в Спасов-с?

— Да, я в Спасов. Il me semble que tout le monde va à Spassof…[260]{112}

— Да уж не к Фёдору ли Матвеевичу? То-то вам обрадуются. Ведь уж как в старину уважали вас; теперь даже вспоминают неоднократно…

— Да, да, и к Фёдору Матвеевичу.

— Надо быть-с, надо быть-с. То-то мужики здесь дивятся, словно, сударь, вас на большой дороге будто бы пешком повстречали. Глупый они народ-с.

— Я… Я это… Я, знаешь, Анисим, я об заклад побился, как у англичан, что я дойду пешком, и я…

Пот пробивался у него на лбу и на висках.

— Надо быть-с, надо быть-с… — вслушивался с безжалостным любопытством Анисим. Но Степан Трофимович не мог дольше вынести. Он так сконфузился, что хотел было встать и уйти из избы. Но подали самовар, и в ту же минуту воротилась выходившая куда-то книгоноша. С жестом спасающего себя человека, обратился он к ней и предложил чаю. Анисим уступил и отошёл.

Действительно, между мужиками поднималось недоумение: «Что́ за человек? Нашли пешком на дороге, говорит, что учитель, одет как бы иностранец, а умом словно малый ребёнок, отвечает несуразно, точно бы убежал от кого, и деньги имеет!» Начиналась было мысль возвестить по начальству — «так как при всём том в городе не совсем спокойно». Но Анисим всё это уладил в ту же минуту. Выйдя в сени, он сообщил всем, кто хотел слушать, что Степан Трофимович не то чтоб учитель, а «сами большие учёные и большими науками занимаются, а сами здешние помещики были и живут уже двадцать два года у полной генеральши Ставрогиной, заместо самого главного человека в доме, а почёт имеют от всех по городу чрезвычайный. В клубе дворянском по серенькой и по радужной в один вечер оставляли, а чином советник, всё равно, что военный подполковник, одним только чином ниже полного полковника будут. А что деньги имеют, так деньгам у них через полную генеральшу Ставрогину счёту нет» и пр., и пр.

«Mais c’est une dame, et trés comme il faut»[261], отдыхал от Анисимова нападения Степан Трофимович, с приятным любопытством наблюдая свою соседку книгоношу, пившую, впрочем, чай с блюдечка и в прикуску. «Ce petit morceau de sucre ce n’est rien…[262] В ней есть нечто благородное и независимое и в то же время — тихое. Le comme il faut tout pur[263], но только несколько в другом роде».

Он скоро узнал от неё, что она Софья Матвеевна Улитина и проживает собственно в К., имеет там сестру вдовую, из мещан; сама также вдова, а муж её, подпоручик за выслугу из фельдфебелей, был убит в Севастополе.

— Но вы ещё так молоды, vous n’avez pas trente ans[264].

— Тридцать четыре-с, — улыбнулась Софья Матвеевна.

— Как, вы и по-французски понимаете?

— Немножко-с; я в благородном доме одном прожила после того четыре года и там от детей понаучилась.

Она рассказала, что после мужа оставшись всего восемнадцати лет, находилась некоторое время в Севастополе «в сёстрах», а потом жила по разным местам-с, а теперь вот ходит и Евангелие продаёт.

— Mais mon Dieu[265], это не с вами ли у нас была в городе одна странная, очень даже странная история?

Она покраснела; оказалось, что с нею.

— Ces vauriens, ces malheureux!..[266] — начал было он задрожавшим от негодования голосом; болезненное и ненавистное воспоминание отозвалось в его сердце мучительно. На минуту он как бы забылся.

«Ба, да она опять ушла», спохватился он, заметив, что её уже опять нет подле. — «Она часто выходит и чем-то занята; я замечаю, что даже встревожена… Bah, je deviens égoïste…[267]»

Он поднял глаза и опять увидал Анисима, но на этот раз уже в самой угрожающей обстановке. Вся изба была полна мужиками и всех их притащил с собой, очевидно, Анисим. Тут был и хозяин избы, и мужик с коровой, какие-то ещё два мужика (оказались извозчики), какой-то ещё маленький, полупьяный человек, одетый по-мужицки, а между тем бритый, похожий на пропившегося мещанина, и более всех говоривший. И все-то они толковали о нём, о Степане Трофимовиче. Мужик с коровой стоял на своём, уверяя, что по берегу вёрст сорок крюку будет и что непременно надобно на праходе. Полупьяный мещанин и хозяин с жаром возражали:

— Потому, если, братец ты мой, их высокоблагородию, конечно, на праходе через озеро ближе будет; это как есть; да праход-то, по-теперешнему, пожалуй и не подойдёт.

— Доходит, доходит, ещё неделю будет ходить, — более всех горячился Анисим.

— Так-то оно так! да неаккуратно приходит, потому время позднее, иной раз в Устьеве по три дня поджидают.

— Завтра будет, завтра к двум часам аккуратно придёт. В Спасов ещё до вечера аккуратно, сударь, прибудете, — лез из себя Анисим.

— Mais qu’est ce qu’il a cet homme[268], — трепетал Степан Трофимович, со страхом ожидая своей участи.

Выступили вперёд и извозчики, стали рядиться; брали до Устьева три рубля. Остальные кричали, что не обидно будет, что это как есть цена, и что отселева до Устьева всё лето за эту цену возили.

— Но… здесь тоже хорошо… И я не хочу, — прошамкал было Степан Трофимович.

— Хорошо, сударь, это вы справедливо, в Спасове у нас теперь куды хорошо, и Фёдор Матвеевич так вами будут обрадованы.

— Mon Dieu, mes amis[269], всё это так для меня неожиданно.

Наконец-то воротилась Софья Матвеевна. Но она села на лавку такая убитая и печальная.

— Не быть мне в Спасове! — проговорила она хозяйке.

— Как, так и вы в Спасов? — встрепенулся Степан Трофимович.

Оказалось, что одна помещица, Надежда Егоровна Светлицына, велела ей ещё вчера поджидать себя в Хатове и обещалась довезти до Спасова, да вот и не приехала.

— Что́ я буду теперь делать? — повторяла Софья Матвеевна.

— Mais, ma chère et nouvelle amie[270], ведь и я вас тоже могу довезти, как и помещица, в это как его, в эту деревню, куда я нанял, а завтра, — ну, а завтра мы вместе в Спасов.

— Да разве вы тоже в Спасов?

— Mais que faire, et je suis enchanté![271] Я вас с чрезвычайною радостью довезу; вон они хотят, я уже нанял… Я кого же из вас нанял? — ужасно захотел вдруг в Спасов Степан Трофимович.

Через четверть часа уже усаживались в крытую бричку, он очень оживлённый и совершенно довольный; она с своим мешком и с благодарною улыбкой подле него. Подсаживал Анисим.