Гайто Газданов - Том 3. Романы. Рассказы. Критика Страница 147

Григорий Аронсон (Новое русское слово. Нью-Йорк. 1959. 12 февр.) высоко оценивает роман и называет Газданова одним из наиболее крупных (вместе с Набоковым) современных русских писателей. Помимо влияния Достоевского и Пруста, рецензент усматривает также влияние Кафки – в эпизоде, где рассказчик в своих кошмарных галлюцинациях попадает в некое тоталитарное Центральное Государство.

B. Сечкарев, отметив аналогию между сценой удушения и подобным эпизодом в романе В. Набокова «Transparent Things» (1972), делает вывод о влиянии Газданова на Набокова (см. об этом.: L. Dienes. Russian Literature in Exile: The Life and Vtork of Gaito Gazdanov (Mttnchen. 1982. P. 138).

…читал заметки о путешествии Карамзина. – Путешествие двадцатитрехлетнего Николая Михайловича Карамзина (17661826), впоследствии автора многотомной «Истории Государства Российского», продолжалось с 17 мая 1789 г. по сентябрь 1790 г.; маршрут его проходил через Пруссию, Саксонию, Швейцарию, Францию и Англию. «Заметки» («Письма русского путешественника») печатались в издаваемом Карамзиным «Московском журнале» в 1791–1792 гг.; первое полное издание вышло в 1801 г. Неудивительно, что этот «исповедальный дневник русского человека, попавшего в огромный, незнаемый им мир духовной и общественной жизни европейских стран» (Макогоненко Г. Николай Карамзин и его «Письма русского путешественника» // Карамзин М. Н. Письма русского путешественника. М.: Правда, 1988. С. 16), привлек внимание Газданова.

…чувствуется только что исчезнувший солнечный луч… такое освещение я видел на некоторых картинах, и в частности на одном полотне Корреджио… – Корреджо (собств.: Антонио Аллегри; ок. 1489–1534) – пармский живописец эпохи Высокого Возрождения, глубоко лиричный, «христианин, создавший свое небо язычника и живописца» (П. Муратов. Образы Италии). Мастер тонких световых эффектов в диапазоне от «Дня» (так современники прозвали его «Мадонну Сан-Джироламо», «расплавленный металл дневного света») до «Ночи» («Поклонение пастухов» из Дрезденской галереи – возможно, именно эту картину имеет в виду повествователь романа Газданова).

…теории Дюркгейма об «общественном принуждения»… – Эмиль Дюркгейм (1858–1917) – французский социолог, философ-позитивист; преподавал в Сорбонне. Считал общество и личность различными духовными сущностями: личность организуется индивидуальной психикой, общество основано на коллективных представлениях (мораль, право, религия), которые оно принудительно навязывает каждому своему члену.

…Я думал еще о Великом Инквизиторе, и о трагической судьбе его автора, и о том, что личная, даже иллюзорная свобода может оказаться, в сущности, отрицательной ценностью, смысл и значение которой нередко остаются неизвестными, потому что в ней заключены, с предельно неустойчивым равновесием, начала противоположных движений. – Основной упрек Великого Инквизитора Христу – то, что Он «стоял за свободу, когда был на земле». Свобода, по мнению Великого Инквизитора, противоположна счастью: «Свобода их веры была Тебе дороже всего еще тогда, полторы тысячи лет назад… Пятнадцать веков мучились мы с этою свободой… Ты возжелал свободной любви человека, чтобы свободно пошел он за Тобою… Вместо твердого древнего закона – свободным сердцем должен был человек решать впредь сам, что добро и что зло, имея лишь в руководстве Твой образ перед собою, – но неужели Ты не подумал, что он отвергнет же наконец и оспорит даже и Твой образ и Твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как свобода выбора?» («Братья Карамазовы», кн. 5, «Pro и contra», гл. V, «Великий Инквизитор»). Для Газданова проблема свободы – метафизическая: свобода («бездна» Паскаля, Бодлера, Э. По) противостоит «основанию» («путь Декарта», материальная и духовная реальность мира); человек ищет «воплощения», «остановки» – но пока он не уверен в их истинности, он обречен на «путешествие» без конца. Попытка успокоиться на «основании», в истинности которого они не уверены, для героев Газданова неприемлема.

…О трагической судьбе его автора… – Возможно, речь идет о самом Достоевском, в судьбе и исканиях которого проблема свободы, истины и веры сыграла определяющую роль («через какое горнило сомнений моя осанна прошла»), а может быть, об авторе «поэмы» в романе – Иване Карамазове, оплачивающем свой выбор безумием.

…в убийстве гражданина Эртеля, одного из наших лучших представителей вне пределов нашей территории. – Фамилия «представителя Центрального Государства» (по своим устоям весьма смахивающего на реализацию проекта Шигалёва) созвучна фамилии одного из «наших», «маленького фанатика» Эркеля («Бесы» Достоевского). Смысловое родство этих двух персонажей очевидно: «Эркель был такой „дурачок“, у которого только главного толку не было в голове… но маленького, подчиненного толку у него было довольно, даже до хитрости… Исполнительная часть была потребностью этой мелкой, малорассудочной, вечно жаждущей подчинения чужой воле натуры – о, конечно, не иначе как ради „общего“ или „великого“ дела… чувствительный, ласковый и добрый Эркель, быть может, был самым бесчувственным из убийц… и безо всякой личной ненависти, не смигнув глазом, присутствовал бы при… убиении».

В романе картины Центрального Государства непосредственно соседствуют с размышлениями повествователя о бремени свободы, также связанными с Достоевским. Таким образом, композиционно подтверждено отсутствие альтернативы «пути Христа»: «путь Великого Инквизитора» – Центральное Государство и «маленькие фанатики» Эркели.

…я плохой философ и уж наверное не стоик. Я хочу сказать, что для философа внешние условия жизни – вспомните пример Эзопа – не должны были бы играть никакой роли в развитии человеческой мысли. – Имеется в виду этическое учение стоиков, согласно которому идеал человека – истинный философ, достигший бесстрастия (апатии) и невозмутимости (атараксии), принимающий все не зависящее от его воли и выбора (и потому не являющееся ни добром, ни злом). Человек не может изменить обстоятельства своей жизни, но в его власти – отношение к этим обстоятельствам, он может позволить им вывести себя из умеренно-радостного состояния духа или «возвыситься» над ними.

Эзоп – полулегендарный греческий баснописец VI в. до н. э., народный мудрец, для стоиков – образец атараксии и апатии: безобразный и хромой, раб по рождению, безвинно осужденный, он искал опору не во внешнем мире, а в себе. Его басни переводились и обрабатывались европейскими баснописцами от Федра и Лафонтена до И. А. Крылова.

…передо мной возник «Страшный Суд» Микеланджело, и одновременно с этим я почему-то вспомнил его последнее письмо, в котором он говорит, что не может больше писать… эта рука, которая не могла писать, высекла из мрамора Давида и Моисея… – «Страшный Суд» – фреска на алтарной стене Сикстинской капеллы (1535–1541): Микеланджело изображает не сцену суда, в которой уже произошло разделение на праведных и грешных, как это принято в канонической композиции, а предшествующий ему момент: «…восплачутся все племена земные, и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою» (Мф. 24,30,31). Происходящее в трактовке Микеланджело – грандиозная космическая катастрофа, вызывающая ужас у всех, кто в нее вовлечен: грешников не отличить от святых, ангелов от людей, все втянуты в общий поток движения, которому придан вращательный характер; центром огромного водоворота, увлекающего гроздья могучих тел, становится подъятая в грозном жесте десница Христа. Современники видели в круговом вращении фигур, в некоторых образах параллель с «Адом» Данте, «любимейшего поэта Микельаньоло». По оценке Вазари, Микеланджело удалось «способом, никому, кроме него, недоступным, изобразить подлинный Страшный Суд, подлинные проклятие и воскрешение» (Жизнеописание Микеланьоло Буонаротти, флорентийца, живописца, скульптора и архитектора). Однако «еретическая фреска» вызывала не только восторг, но и порицание.

О тяжелейшем кризисе, в котором пребывал художник во время шестилетнего труда, свидетельствуют как его письма и сонеты той поры, так и «автопортрет» на фреске в виде кожи, живьем содранной со св. Варфоломея, у ног карающего Христа.

Давид (1501–1504) и Моисей (1513–1516) – наиболее известные работы Микеланджело-скульптора. Обе статуи представляют будущих победителей в наиболее острый момент борения: Давид сосредоточен перед битвой с Голиафом, перед тем, как замахнуться пращой; Моисей сдерживает гнев, побуждающий его бросить оземь скрижали Завета.

…отчетливо видел печатную страницу, дату «Рим, 28 декабря 1563 года» и адрес: «Лионардо ди Буонарроти Симони. Флоренция». «Я получил в последнее время много писем от тебя и не ответил. Если я так поступил, то это оттого, что моя рука мне больше не повинуется». Через два месяца после этого, в феврале 1564 года, он умер. – Микеланджело не мог писать, но продолжал работать до конца своих дней. За шесть дней до смерти, 12 февраля 1564 г., он еще работал над «Пьета Ронданини», так и оставшейся неоконченной. (См.: Микеланджело: Жизнь. Творчество. М.: Искусство, 1964. С. 258; пер. А. Г. Габричевского).