Расул Гамзатов - Мой Дагестан Страница 15

Сколько писателей берутся за перо и садятся за бумагу, руководствуясь не чувствами любви или ненависти, но единственно чувством обоняния!

Ведь и гость, пришедший в аул и думающий, в какую бы саклю зайти, выбирает себе наконец саклю по запаху дыма из трубы. Один дымок пахнет кукурузной лепешкой, а другой - вареной бараниной.

Ведь и жених иногда из двух девушек, из которых одна пуста, а другая умна, выбирает пустую только за то, что у нее больше денег.

Ведь есть и писатели, которым безразлично, о чем или о какой стране писать. Они похожи на тех спекулянтов, которые думают, что, чем дальше они уедут, тем дороже продадут свой товар.

Они напоминают мне также некую Пархалше, которая считала, что в родном ауле нет для нее подходящего парня, надеялась на женихов из другого аула, но в конце концов, как нетрудно догадаться, осталась старой девой.

Притча о двух горцах, ходивших в лес. Два горца пошли из аула в лес, чтобы найти и срезать палки для ярма. Старые, как видно, износились.

Первый горец сразу же нашел подходящее дерево, срезал два великолепных сухих сучка. Однако его товарищу все казалось, что следующее дерево будет лучше, а следующее - еще лучше. Так целый день он бродил по лесу, не имея сил остановиться и выбрать то, что нужно. В конце концов он срезал два сучка гораздо хуже тех, что попадались вначале. Домой он вернулся к вечеру, когда первый горец ехал с поля, вспахав его при помощи нового ярма.

Эту притчу мне рассказал Абуталиб по случаю того, что один дагестанский поэт вернулся из далекой командировки и привез два плохих стихотворения.

- Песне, которой не научился в родном дому, не научишься вдалеке от родного дома, - заключил старый поэт свое поучение, а потом добавил: Поэты иногда подобны горцу, который целый день искал папаху, в то время как она спокойно пребывала на его дурной голове.

Еще о теме. Был день, когда я впервые покидал родную саклю, отправляясь в путь. Мать поставила на окно зажженную лампу. Я шел, оборачивался, снова шел, но огонек родной сакли мигал мне сквозь туман и мглу.

Огонек на маленьком окне мигал мне сквозь многие годы, пока я колесил по свету. Когда же я вернулся в родной дом и посмотрел в это окно изнутри дома, я увидел весь огромный мир, который мне удалось исколесить за свою жизнь.

Кто же даст писателю тему? Легче дать ему голову, глаза, уши, сердце. Писатели, которые ищут тему не по любви или ненависти, но по запаху, а еще точнее, по нюху, не могут сделаться сыновьями своего времени. Они дети не времени, а дня. А еще они похожи на глухую невесту.

Притча о глухой невесте. Жила, как говорят, в одном ауле глухая девушка. Жених из другого аула, ничего не зная о ее глухоте, прислал сватов. Дело сладилось, началась свадьба. Народу собралось видимо-невидимо. Невесте не хотелось, чтобы все пришедшие на свадьбу узнали о глухоте. Она попросила свою подругу, чтобы та все время сидела с ней рядом. И если будут рассказывать веселое, такое, чтобы смеяться, то подруга должна была ущипнуть ее за левое плечо. Если начнется печальный, грустный рассказ, то подруга щипала справа.

Говорить самой невесте на свадьбе вовсе не обязательно, даже лучше ей ничего не говорить. Поэтому некоторое время все шло хорошо. Невеста смеялась там, где нужно было смеяться, и становилась печальной, когда печалились все вокруг.

Но потом подруга забыла условие, перепутала и начала щипать справа, когда требовалось щипать слева, и наоборот. Невеста хохотала в минуты печали и задумчивой тишины и горестно стонала и вздыхала, когда всем было весело.

Жених начал приглядываться к невесте, пригляделся и решил, что она совсем глупа. И тотчас отправил ее по той дороге, по которой она приехала.

Итак, настоящий писатель не должен нуждаться в щипках то справа, то слева, подобно глухой невесте. Только боль собственного сердца, только собственная радость заставляет его браться за перо. Он смеется не потому, что другие смеются и нужно подлаживаться к другим, не потому, что другие горюют и нужно горевать заодно со всеми. Нет, он сам должен задавать тон на свадьбе. Пусть будет весело всем вокруг, когда засмеется поэт. Пусть боль сожмет сердце, когда поэт поделится болью своего сердца.

Если же кто не согласен со мной и до сих пор считает, что легче писать по подсказке, пусть ему будет поучением следующее событие, которое произошло со мной.

Воспоминание. Тогда я учился во втором классе в начальной школе Хунзахской крепости. За одной партой со мной сидела синеглазая девочка, дочка русской учительницы, Нина. Она мне очень нравилась, но я не осмеливался сказать ей об этом. Наконец я решил написать записку. Но и это было не просто, потому что в то время я еще не умел написать по-русски ни одного слова. Я обратился со своей заветной просьбой к приятелю. Он говорил мне какие-то непонятные русские слова, а я записывал их русскими буквами. Я думал, что пишу прекрасные слова о любви, какие мне хотелось бы сказать Нине. Дрожащими руками я передал записку своей соседке, дрожащими руками она развернула ее и вдруг покраснела и убежала из класса, и больше не хотела сидеть со мной за одной партой. Оказывается, вся моя записка состояла из мерзких, отвратительных непристойностей.

Вспоминаю еще один случай. Я учился уже в Литературном институте, а Нина - в Педагогическом имени Ленина. Однажды в декабре она пригласила меня в гости. Я знал, что этот день - день ее рождения. Конечно, я позаботился о подарках, но лучшим подарком, мне казалось, будет, если я напишу стихи об имениннице и прочту их вслух, а потом торжественно преподнесу.

Итак, я написал поздравительное стихотворение, уговорил моего однокурсника, тоже молодого поэта, перевести его на русский язык. Целую ночь мой товарищ трудился над переводом. Когда же он прочитал мне его, я не узнал стихотворения. Там были сентиментальные излияния, порывы роковой страсти, но не было ничего из того, что я хотел сказать Нине.

Теперь меня трудно было провести. Я уже был стреляный воробей, я сказал:

- Ладно, это стихотворение ты прочтешь своей любимой, когда у нее будет день рождения, потому что это твое стихотворение, а не мое.

Еще о теме. Тема не плавает на поверхности брюхом кверху, как уже уснувшая рыба. Она в глубине, на быстрине, в самой светлой и упругой струе. Сумей поймать ее там, сумей выхватить ее из водоворота, из-под водопада. Разве одна цена деньгам, заработанным долгим, тяжелым трудом и случайно подобранным на тротуаре?

Горцы говорят: можно много зверей поймать, но все это будут шакалы или зайцы. Лучше одного зверя поймать, но чтобы это была лиса. Неизвестно, где ее поймаешь. Не обязательно самый хороший зверь живет в самом дальнем ущелье.

Один охотник всю жизнь мечтал поймать черно-бурую лису. Всю жизнь он охотился за ней, исходил все горы вдоль и поперек. Под старость ему тяжело стало делать большие переходы, и он стал охотиться в ближнем ущелье, почти около сакли. И вот ему попалась черно-бурая красавица. Охотник спросил у лисы:

- Где же ты пряталась до сих пор, я искал тебя всю жизнь?

- А я всю жизнь живу в этом ущелье, - ответила лиса, - но разве ты не знаешь, что, если даже на поиски потратить всю жизнь, все равно для находки нужен один день и даже одно мгновение?

Да, у каждого писателя бывает один день, когда он открывает самого себя, находит свою главную тему. Такой теме писатель не должен потом изменять. Если же он изменит, то с ним может случиться то же, что случилось с одним моим знакомым.

Итак, о пьесе моего знакомого. Один дагестанский писатель написал пьесу из колхозной жизни. Но как ни важна была тема, театр все же не принял пьесу, объясняя отказ самой неуважительной причиной: пьеса, мол, попросту не понравилась.

Может, для кого другого эта причина и могла показаться уважительной, но только не для самого драматурга. Драматург обиделся и написал заявление куда следует. Тотчас была создана комиссия для изучения вопроса и принятия мер. При изучении обнаружилось следующее содержание пьесы: распевая веселые песни, две бригады соревнуются одна с другой на уборке богатого урожая пшеницы.

Такое содержание вполне устроило бы комиссию, и пьеса пошла бы как по маслу, но тут примешалось дополнительное обстоятельство: к этому времени было принято решение сеять в кумыкских степях (а именно там веселые бригады, соревнуясь, собирали урожай) вместо пшеницы хлопок. В этих "хлопковых" условиях ставить "пшеничную" пьесу было никак нельзя. Драматург, не долго думая, уселся за переработку своего произведения. Не успел вновь посеянный хлопок зацвести, как все было сделано в лучшем виде. Пьесу снова начали читать в театре. А пока ее читали, было принято новое решение. В нем говорилось, что хлопок в кумыкских степях еще невыгоднее, чем пшеница, и что нужно выращивать кукурузу.

Работоспособный драматург вновь принялся за переделку пьесы. Не знаю, чем кончилось бы дело, но в это время сгорел театр. Мой знакомый разозлился на свою неудачу, пошел на крутой берег реки и в досаде швырнул свою пьесу в бурные воды. Теперь он о пьесе не жалеет.