Петр Краснов - Подвиг Страница 15

XVI

Съ кѣмъ согрѣшила Топси такъ и осталось невыясненнымъ. Во всякомъ случаѣ врядъ ли съ косматымъ и колючимъ Марсомъ. Щенята родились темненькiе, темнѣе матери и такiе, нѣжные и пушистые, точно кроты. Съ тоненькою, короткою, бархатистою шерсткою.

Топси ощенилась утромъ въ саду. Въ этотъ день она не принесла полковнику газеты, но по одному перетаскала всѣхъ шесть щенятъ въ зубахъ и положила ихъ на коврикѣ подлѣ печки.

Всѣ любовались ими. Даже полковникъ не разсердился на то, что онъ остался безъ газеты. Ольга Сергѣевна, какъ сѣла надъ ними, такъ и свой кофе позабыла и чуть не опоздала на службу. Такiе они были забавные, слѣпые и безпомощные. Такъ славно чмокали они, уткнувшись въ грудь матери. Топси съ благосклонною гордостью показывала ихъ всѣмъ, и заботливо тыкала мордою тѣхъ, кто не сразу находилъ, гдѣ сосать.

Въ этотъ день, кажется, первый разъ полковникъ съ Ольгой Сергѣевной обмѣнялись двумя словами, когда расходились у вокзала Invalides.

— Что же мы будемъ съ ними дѣлать? — сказалъ полковникъ.

— Они прелестные, — сказала Ольга Сергѣевна. Ея грудной голосъ звучалъ тою молодою красотой. которою она нѣкогда покорила Георгiя Димитрiевича.

И супруги разошлись. Въ этотъ день солнце ярко свѣтило. Сена была въ золотистыхъ искоркахъ и крыша на grand Palais нестерпимо сверкала. Зеленоватые бронзовые кони на ея углу несли колесницу съ голымъ богомъ въ голубыя дали. По небу плыли розовые барашки. Само небо походило на тѣ яркiе плафоны, что украшаютъ Версальскiй дворецъ. Казалось, что вотъ вотъ раздвинутся шире розовыя облака, обратятся въ раковины, въ гирлянды цвѣтовъ, и изъ за нихъ проглянетъ въ серебряномъ хитонѣ торжественно шествующая Аврора, окруженная трубящими въ золотыя трубы генiями.

Дѣлать что то со щенятами было нужно. Въ тѣсныхъ комнатахъ они мѣшали. Хозяинъ сказалъ, чтобы ихъ не было. Онъ и Топси не разрѣшалъ держать, но только терпѣлъ ее.

— II faut debarrasser, — сердито, тономъ, не допускающимъ возраженiя сказалъ онъ. — II faut!

Нордековы знали цѣну французскаго «il faut»…

«II faut payer»… «II faut vivге»… «Quand meme»… «Mais — alors…»

— Что же, топить ихъ развѣ придется, — сказалъ раздумчиво Нифонтъ Ивановичъ.

— Зачѣмъ топить?… Ну, сказали тоже?… По людямъ раздадимъ, — вмѣшался Фирсъ.

Ho раздать no людямъ оказалось не такъ то просто. Напрасно предлагала ихъ Ольга Сергѣевна въ церкви пѣвчимъ и отцу дiакону и самому батюшкѣ. Всѣ сочувствовали ей. Нѣкоторые даже приходили полюбоваться на нихъ, находили ихъ удивительными. Одна хористка, и тоже полковница, безъ конца цѣловала ихъ, прижимала къ груди, тискала, выбирала, кого возьметъ, разглядывала, кто мальчики, кто дѣвочки, а взять такъ никто и не рѣшился.

— Знаете, у насъ хозяинъ, ни за что не позволитъ.

— Мы отъ жильцовъ комнату имѣемъ… Намъ никакъ нельзя.

— Рада бы, милая, взять, да консьержка у насъ чистая вѣдьма…

И топить ихъ тоже не смогли.

Сказали Нифонту Ивановичу. Тотъ руками замахалъ.

— Ну что вы, ваше высокоблагородiе… Никакъ это невозможно. Божiя тварь вѣдь… Это все одно, какъ дите потопить.

Отказался и Фирсъ.

Мишель Строговъ посмотрѣлъ своимъ неломающимся взглядомъ узко поставленныхъ глазъ и проворчалъ:

— Мараться то не охота.

Такъ и жили они, приговоренные къ смерти, жили потому, что оказалось приговорить то ихъ къ смерти приговорили, а привести приговоръ въ исполненiе никто не рѣшался: не было палача.

A y собачекъ между тѣмъ уже прорѣзались глазки. Черными блестящими изюминами смотрѣли на свѣтъ Божiй, и такая была въ нихъ радость бытiя, что у всѣхъ обитателей виллы «Les Coccinelles» нестерпимо болѣли сердца и тяготила тяжкая дума, какъ бытiе это отъ нихъ отнять.

XVII

Весною у полковника было такъ много воспоминанiй и поминальныхъ дней. И тяжелыхъ, печальныхъ и героическихъ. Ледяной походъ… Атака Екатеринодада… Смерть Корнилова… Все это заставило полковника соприкоснуться съ былыми боевыми друзьями соратниками. Къ огорченiю Ольги Сергѣевны было много выпито и еще болѣе произнесено хорошихъ, бодрыхъ рѣчей о побѣдахъ прошлыхъ и о побѣдахъ будущихъ…

«Борьба продолжается»…

Размякшiй полковникъ наприглашалъ на ближайшее воскресенье гостей.

Всѣ позванные имъ были люди твердые, вѣрующiе въ окончательную побѣду, не «свернувшiе знаменъ», честные, славные и бодрые люди и потому, — полковникъ это отлично понималъ — особенно ненавистные Ольгѣ Сергѣевнѣ.

Но, назвался груздемъ — полѣзай въ кузовъ. Ольга Сергѣевна была нѣкогда полковой дамой хоть куда и обычаи гостепрiимства знала. Сцена была только домашняя — до прiема — акъ самому прiему гроза и буря миновали. «Мамочка» и Леночка были мобилизованы. На кругломъ обѣденномъ столѣ тонко катали тѣсто и рюмкою отбивали кружки для разсыпчатаго печенья «совсѣмъ, какъ въ Россiи». Нифонтъ Ивановичъ съ Фирсомъ — не ударить же въ грязь лицомъ виллѣ «Les Coccinelles» — носили бутылки блѣднаго бѣлаго «ординера» и толстыя пузатыя бутылки краснаго вина съ этикеткой, гдѣ былъ изображенъ румяный красный почтальонъ въ сѣромъ цилиндрѣ…

По словамъ полковника готовился еще и сюрпризъ, и Ольгѣ Сергѣевнѣ было сказано, что особенно думать о закускѣ не приходится: — гости сами принесутъ закуску.

Погода выдалась замѣчательная. Сирень въ палисадникѣ цвѣла. Въ клумбахъ хозяинъ натыкалъ какихъ то цвѣтовъ. И, если что смущало — такъ это категорическое приказанiе хозяина, чтобы завтра никакихъ щенятъ ни подъ какимъ видомъ не было. А они, какъ на зло, такъ уморительно, весело и безпечно кувыркались и рѣзвились подлѣ своей мамаши…

Вечеръ обѣщалъ быть теплымъ. Рѣшено было прiемъ устроить въ палисадникѣ. Co всего дома вынесли столы и стулья, приспособили скамьи. Посуда была разнокалиберная: — ее занимали черезъ дачу у знакомыхъ Русскихъ. Столы были безъ скатертей. He всѣмъ было на что сѣсть, — но всякiй же долженъ понимать, что это не мирный прiемъ у царскаго полковника Нордекова, a прiемъ на походѣ («война продолжается») — и потому: — a la guerre comme a la guerre — эта старая избитая поговорка, какъ нельзя болѣе подходила къ обстановкѣ прiема у Нордековыхъ.

Въ восьмомъ часу Нифонтъ Ивановичъ сталъ хлопать пробками, откупоривая бутылки. Неонила Львовна торжественно принесла большое блюдо тонко нарѣзанныхъ сандвичей, а Леночка, сiяя красотою своихъ девятнадцати лѣтъ и новаго Парижскаго платья, разставляла стаканы и рюмки. Ольга Сергѣевна съ Зосей и Фирсомъ на двухъ газовыхъ плиткахъ въ двухъ этажахъ кипятили большiе чайники. Полковникъ похаживалъ, поджидая гостей и о чемъ то таинственно перешептывался съ Нифонтомъ Ивановичемъ.

Первыми пришли Парчевскiе и съ ними безрукiй инвалидъ, молодой и молодцеватый капитанъ Ротовъ. Они принесли съ собою небольшой чемоданчикъ.

— Что это, господа, — говорила, цѣлуясь съ Лидiей Петровной Парчевской, Ольга Сергѣевна, — развѣ такъ полагается со своей закуской въ гости ходить?… Совсѣмъ это напрасно такое баловство.

Парчевскiй, нарядный, въ прекрасномъ сѣромъ костюмѣ, съ большими «гусарскими» усами на холеномъ бритомъ лицѣ, изящно склоняясь и цѣлуя руку, сказалъ:

— Это все Кавказъ надумалъ. Его и вините.

— Ольга Сергѣевна, дорогая, шашлыкъ будемъ готовить, — сказалъ безрукiй капитанъ. Онъ говорилъ съ легкимъ кавказскимъ акцентомъ. — У васъ тутъ великолѣпно… А я мастеръ по этой части… И только, господа, прошу мнѣ не мѣшать… Кто помогаетъ — тотъ мѣшаетъ — это основное правило… Никогда не надо этого забывать.

— Но, позвольте… Вѣдь шашлыкъ, кажется надо на угольяхъ?…

— На угольяхъ, дорогая… Уголья несетъ Ферфаксовъ.

— Но гдѣ же?… Какъ же?…

— Это не безпокойтесь, пожалуйста… Все соорудимъ… Мнѣ бы только нѣсколько кирпичей достать… Больше ничего и не нужно…

— Гдѣ же вы думаете это дѣлать? — уже съ безпокойствомъ сказала Ольга Сергѣевна.

— Въ саду, дорогая Ольга Сергѣевна… Здѣсь прямо прекрасно въ затишкѣ.

— Но это же костеръ надо разводить?

— Никакой не костеръ… Немного угольковъ, чтобы жаръ былъ.

— Но, господа, что вы такое придумали? Вы знаете французскихъ хозяевъ… да насъ завтра съ квартиры погонятъ, если мы здѣсь въ ихъ садикѣ костеръ будемъ раскладывать.

— Мы все приберемъ послѣ, дорогая Ольга Сергѣевна, пожалуйста, не безпокойтесь… Станичникъ, — обратился Ротовъ къ Нифонту Ивановичу, — нельзя ли у васъ тутъ нѣсколькими кирпичами разжиться?