Павел Лукницкий - Acumiana, Встречи с Анной Ахматовой (Том 2, 1926-27 годы) Страница 15

И АА сказала, что написанная Мандельштамом статья о Вагинове будет, вероятно, одной из его блестящих, но ни к чему не обязывающих "causeries".

Когда я пришел в Мраморный дворец, Шилейко сказал мне: "Попадет вам от АА за легкомысленное суждение о Вагинове!" - и сказал какую-то остроту о его книжке - остроту злую. Когда Шилейко ушел, я заговорил с АА о книжке Вагинова и говорил всю дорогу до Шереметевского дома, провожая АА туда.

Перед моим приходом в Мраморный дворец сегодня АА читала книжку Вагинова вслух, Шилейко слушал и очень зло, в прах раскритиковал ее, и АА к его мнению присоединяется, потому что он приводил совершенно справедливые и неоспоримые доводы.

И мнение АА о книжке Вагинова таково: полная несамостоятельность дурно понятые и дурно взятые Мандельштам и Вячеслав Иванов. И во всех редких - случаях, когда Вагинов не подражает буквально (в словаре, в построении образов, в сравнениях и в прочем) учителям, у него остаются "море жизни", "природа-храм", "но медленно валов благоуханье" и прочие банальности.

Отсутствие всякой композиции - стихотворение можно начинать читать с любого места и прервать его также на любом месте - от этого ничто в стихотворении не изменится.

Мертвечина. И разве можно в стихи вводить теперь такие слова, как "нощь", "зрю" и т. п. - они теперь совершенно не действуют, они никак не воспринимаются, и употребление их свидетельствует только о дурном вкусе. Такие слова в контексте современных слов можно сравнить с античной статуей, шея которой повязана розовой ленточкой. То, что Вагинов употребляет такие слова, доказывает потерю им всякого чувства слова, отсутствие бережного, любовного отношения к слову.

Вагинов употребляет такие сравнения, как "виноградарь - солнце". Да, мы знаем о древнем значении такого сравнения - в д р е в н е м контексте, у античных поэтов. Но Вагинов, по-видимому, думает, что сравнение, слово, глубоко оправданное, владеющее п р а в о м на существование в одном (в данном случае - в античных) контексте, вырванное из этого контекста и механические вставленное в совершенно неподобный, другой (его, Вагинова, современный - в данном случае), сохраняет всю свою весомость, весь свой смысл, всю соль - значимость. Нет. Это не так. В действительности такое оскопленное и механически приводимое слово или сравнение звучит только как банальность.

Вагинов идет на все, не жалеет затрат, делает демонические усилия - для того, чтобы дать что-то с в о е: он идет на отказ от смысла, он лишает свои стихи рифмы, он механически смешивает самые неслиянные понятия. И все усилия не приводят решительно ни к чему. Только резче подчеркивается мертвенность, атрофия поэтического сознания, полное отсутствие своего, отсутствие лирического чувства. И ничто не дано взамен этого. Книга оставляет самое безотрадное впечатление.

Дело не в промахах. Промахи у каждого п о э т а бывают, должны быть, и каких промахов мы ни простим поэту, если он действительно поэт. Поэт может написать очень плохое стихотворение, но сейчас же напишет и другое подлинно хорошее... Ну не читайте плохих стихов поэта - читайте его хорошие стихи. Это же не обязательно - читать плохие стихи!

И не в непонятности. АА не боится ее. АА не стесняется, как "не стесняются расстоянием", непонятностью. Когда В. Иванов бывает непонятен, то это значит только, что мы - тот, кто его не понял, - чего-нибудь не знает, чего-нибудь не прочел, что ему нужно прочесть для понимания... Какого-нибудь эллинского, византийского обряда, мифа не знает. Но стихи В. Иванова можно всегда расшифровать. Их непонятность происходит только от того, что В. Иванов много больше знает, много культурнее своего - такого не понимающего какого-нибудь намека, не видящего за ним того, что за ним подразумевается, читателя.

Но стихи К. Вагинова не имеют за собой ничего - они висят в воздухе, ни на что не опираясь, они не намекают ни на какие не дочитанные нами мифы, обряды, источники; нет и сомнения в том, что В. К. Шилейко больший знаток в античном и во всех прочих культурах, чем К. Вагинов, а, однако, он утверждает, что стихи К. Вагинова ни на что такое не опираются, ничего такого - ускользнувшего от понимания - не подразумевают.

А самое главное - стихи Вагинова не непонятны. Они насквозь прозрачны, и в них пустота. В них не над чем даже задуматься, потому что они ничего в себе не таят. Они механично набраны. Они мертвы.

И нельзя говорить о старых итальянцах - будто бы источнике Вагинова (как я сказал АА). Мы немножко знаем старых итальянцев. И они нисколько не непонятны. Когда у старого итальянца попадается широко развитый образ сердца, вынутого из груди и переданного возлюбленной, которая его ест, - это значит только, что в основе его, кажущегося таким сложным, лежит простая народная поговорка о "сердцеедке". Эта сложность имеет о с н о в у - и необычайно простую основу. Никакой основы нет в сложности стихов Вагинова в неоправданном нагромождении распущенных и пестрых слов, употребляемых им.

А ставка за звуковую значимость, на музыкальность, на музыкальное воздействие стихов, ставка Вагинова (о которой я заговорил с АА) - не достоинство. Это недостаток. Это Игорь Северянин - как конечный итог. Прошло то время, время неудавшихся опытов, когда поэты, художники пытались смешивать и соединять различные виды искусства в одном. Когда поэт стремился вложить живопись в стихи, когда восклицали о каком-нибудь Брюсове - "ах, как он скульптурен", о другом - "ах, как он архитектурен". Сейчас это порицание. Сейчас сказать про живописца "он так литературен" - это значит выругать его и упрекнуть. Нельзя вводить один вид искусства в другой, потому что у каждого есть свой материал, свои средства, своя стихия - только ему свойственные. Когда говорят о том, что в поэзии - музыкальность, скульптурность, живописность, хочется сказать: "А где же поэтичность? Где же поэзия в стихах? Дайте нам поэзию... Музыкальность оставьте музыке, живописность - живописи...".

Ездила к Ланге, там сделали рентгеновский снимок.

Сегодня приехала А. С. Сверчкова и остановилась у Кузьминых-Караваевых.

Н. В. Гуковская.

Говоря о книжке Вагинова, АА сослалась, кроме ссылки на мнение В. К. Шилейко, и на мнение Гуковских, которые считают, что книжка "скучна" и что ее поэтому "невозможно читать".

При этом АА добавила, что Гуковские - одни из редких теперь знатоков поэзии.

Шилейко, когда я пришел в Мраморный дворец, заговорил о книжке Вагинова и стал "стилизовать грубость" по отношению к АА: "Очень плохо, Анечка, что у вас недостаточно смелости, чтобы иметь собственное суждение...".

АА передала мне расчетную книжку и доверенность Шилейко на получение для него денег в университете. Я получил 119 р. 20 к. Принес в Шереметевский дом. Шилейко все взял себе, и когда АА стала просить, чтоб он дал часть ей, потому что она хочет купить ему панталоны, а иначе он все растратит и сам не купит, Шилейко все же забрал все.

АА говорила со мной о Шилейко, и по поводу моей фразы о его нестеснительности сказала, что Шилейко "может стилизовать грубость", но что в действительности, в глубине, он очень деликатный человек.

Б. Томашевский.

Я заговорил о Томашевском, на поэтическом семинаре которого сегодня случайно был. Осуждал его критику в семинарии. АА заметила, что не думала этого, а знает его как пушкиниста и считает его хорошим пушкинистом.

23 или 24.03.1926

В 12 1/2 мне позвонил Пунин и сказал, что АА сейчас придет ко мне. У меня кто-то сидел, и я выпроводил его, но тут подошла и АА и, не заходя ко мне, пошла со мной в Мраморный дворец - я ее проводил.

Поехал в университет, получил деньги для Шилейко и вернулся в Мраморный дворец в пятом часу - застал и АА, и Шилейко. Шилейко поднял разговор о книжке Вагинова, которую АА только что читала для себя и для него - вслух. Разговор прервался, потому что Шилейко скоро ушел, а вслед за ним и АА со мной вышли, чтобы идти в Шереметевский дом. Шли и всю дорогу говорили о книжке Вагинова, которую АА считает плохой - и нисколько не талантливой, и эпигонской. Проводив АА до Шереметевского дома, я с ней расстался.

АА чувствует себя неважно, хотя и утверждает обратное. Думаю, что встала она сегодня только потому, чтобы позаботиться о Мраморном дворце с его Шилейками и Тапами.

24.03.1926

О комнате в Мраморном дворце: "Здесь так тихо, так спокойно, так далеко от людей!". Говорит, что не может понять людей, которые могут жить в комнате "обще-гражданского" типа.

25.03.1926

Вечером был у АА в Шереметевском доме. Лежит на диване, но сегодня в очень хорошем настроении, тихая веселая, "благостная". Разговаривая, шутит, но и юмор примиренный какой-то.

На стуле лежит том Гонкуров на французском языке - том, которого она еще не читала. Собралась его читать.

Читала недавно статью к "Vita Nuova" - по-итальянски.

Говорили много - о работе и на все темы, которые являлись по ассоциации с чем-нибудь связанным.

В девять часов я ушел домой и сейчас посмотрел на первую редакцию стихотворения "Слоненок", как АА просила меня (она нашла сходство в ней с итальянским стихотворением, цитируемым в статье к "Vita Nuova", но сравнивала текст по памяти и не могла точно вспомнить одной строчки "Слоненка").