Николай Гумилев - Шестое чувство Страница 15

«Когда, изнемогши от муки…»

Когда, изнемогши от муки,Я больше ее не люблю,Какие-то бледные руки

Ложатся на душу мою.И чьи-то печальные очиЗовут меня тихо назад,Во мраке остынувшей ночиНездешней мольбою горят.

И снова, рыдая от муки,Проклявши свое бытие,Целую я бледные рукиИ тихие очи ее.

«Я сам над собой насмеялся…»

Я сам над собой насмеялсяИ сам я себя обманул,Когда мог подумать, что в миреЕсть что-нибудь, кроме тебя.

Лишь белая, в белой одежде,Как в пеплуме древних богинь,Ты держишь хрустальную сферуВ прозрачных и тонких перстах.

А все океаны, все горы,Архангелы, люди, цветы —Они в хрустале отразилисьПрозрачных девических глаз.

Как странно подумать, что в миреЕсть что-нибудь, кроме тебя,Что сам я не только ночнаяБессонная песнь о тебе.

Но свет у тебя за плечами,Такой ослепительный свет,Там длинные пламени реют,Как два золоченых крыла.

«С тобой мы связаны одною цепью…»

С тобой мы связаны одною цепью,Но я доволен и пою,Я небывалому великолепьюЖивую душу отдаю.А ты поглядываешь исподлобьяНа солнце, на меня, на всех,Для девичьего твоего незлобьяВселенная – пустой орех.И все-то споришь ты, и взоры строги,И неудачней с каждым днемЗамысловатые твои предлоги,Чтобы не быть со мной вдвоем.

«Ветла чернела. На вершине…»

Ветла чернела. На вершинеГрачи топорщились слегка,В долине неба синей-синейПаслись, как овцы, облака.И ты с покорностью во взореСказала: «Влюблена я в вас», —Кругом трава была, как море,Послеполуденный был час.Я целовал пыланья лета,Тень трав на розовых щеках,Благоуханный праздник светаНа бронзовых твоих кудрях.И ты казалась мне желанной,Как небывалая страна,Какой-то край обетованныйВосторгов, песен и вина.

Акростих

Аддис-Абеба, город роз,На берегу ручьев прозрачных,Небесный див тебя принес,Алмазной, средь ущелий мрачных.

Армидин сад… Там пилигримХранит обет любви неясной,Мы все склоняемся пред ним,А розы душны, розы красны.

Там смотрит в душу чей-то взор,Отравы полный и обманов,В садах высоких сикомор,Аллеях сумрачных платанов.

Акростих

Ангел лег у края небосклона,Наклонившись, удивлялся безднам:Новый мир был синим и беззвездным,Ад молчал, не слышалось ни стона.

Алой крови робкое биенье,Хрупких рук испуг и содроганье,Миру снов досталось в обладаньеАнгела святое отраженье.

Тесно в мире, пусть живет, мечтаяО любви, о свете и о тени,В ужасе предвечном открываяАзбуку своих же откровений.

Поэма начала

Книга первая

Дракон

Песнь первая

Из-за свежих волн океанаКрасный бык приподнял рога,И бежали лани туманаПод скалистые берега.Под скалистыми берегамиВ многошумной сырой тениСеребристыми жемчугамиОседали на мох они.Красный бык изменяет лица:Вот широко крылья простер,И парит огромная птица,Пожирающая простор.Вот к дверям голубой кумирни,Ключ держа от тайн и чудес,Он восходит, стрелок и лирник,По открытой тропе небес.Ветры, дуйте, чтоб волны пели,Чтоб в лесах гудели стволы,Войте, ветры, в трубы ущелий,Возглашая ему хвалы.

Освежив горячее телоБлаговонной ночною тьмой,Вновь берется земля за дело,Непонятное ей самой.Наливает зеленым сокомДетски-нежные стебли травИ багряным, дивно-высоким,Благородное сердце льва.И, всегда желая иного,На голодный жаркий песокПроливает снова и сноваИ зеленый, и красный сок.С сотворенья мира стократы,Умирая, менялся прах,Этот камень рычал когда-то,Этот плющ парил в облаках.Убивая и воскрешая,Набухать вселенской душой,В этом воля земли святая,Непонятная ей самой.

Океан косматый и сонный,Отыскав надежный упор,Тупо терся губой зеленойО подножие Лунных гор.И над ним стеною отвеснойРазбежалась и замерла,Упираясь в купол небесный,Аметистовая скала.До глубин ночами и днямиАметист светился и цвелМногоцветными огоньками,Точно роем веселых пчел.Потому что свивал там кольца,Вековой досыпая сон,Старше вод и светлее солнца,Золоточешуйный дракон.И подобной чащи священнойДля вина первозданных силНе носило тело Вселенной,И творец в мечтах не носил.

Пробудился дракон и поднялЯнтари грозовых зрачков,Первый раз он взглянул сегодняПосле сна десяти веков.И ему не казалось светлымСолнце, юное для людей,Был как будто засыпан пепломЖар пылавших в море огней.Но иная радость глубокоВ сердце зрела, как сладкий плод.Он почуял веянье рока,Милой смерти неслышный лёт.Говор моря и ветер южныйЗаводили песню одну:– Ты простишься с землей ненужнойИ уйдешь домой, в тишину.О твое усталое телоПритупила жизнь острие,Губы смерти нежны, и белоМолодое лицо ее.

А с востока из мглы белесой,Где в лесу змеилась тропа,Превышая вершину лесаЯрко-красной повязкой лба,Пальм стройней и крепче платанов,Неуклонней разлива рек,В одеяньях серебротканыхШел неведомый человек.Шел один, спокойно и строгоОпуская глаза, как тот,Кто давно знакомой дорогойМного дней и ночей идет.И казалось, земля бежалаПод его стопы, как вода,Смоляною доской лежалаНа груди его борода.Точно высечен из гранита,Лик был светел, но взгляд тяжел,Жрец Лемурии, Морадита,К золотому дракону шел.

Было страшно, точно без брониВстретить меч, разящий в упор,Увидать нежданно драконийИ холодный, и скользкий взор.Помнил жрец, что десять столетийКаждый бывший здесь человекВидел лишь багровые сетиКрокодильих сомкнутых век.Но молчал он и черной пикой(У мудрейших водилось так)На песке пред своим владыкойНачертал таинственный знак:Точно жезл, во прахе лежавший,Символ смертного естества,И отвесный, обозначавшийНисхождение божества,И короткий, меж них сокрытый,Точно связь этих двух миров…Не хотел открыть МорадитаЗверю тайны чудесной слов.

И дракон прочел, наклоняяВзоры к смертному в первый раз:– Есть, владыка, нить золотая,Что связует тебя и нас.Много лет я провел во мраке,Постигая смысл бытия,Видишь, знаю святые знаки,Что хранит твоя чешуя.– Отблеск их от солнца до медиИзучил я ночью и днем,Я следил, как во сне ты бредил,Переменным горя огнем.– И я знаю, что заповеднейЭтих сфер, и крестов, и чаш,Пробудившись в свой день последний,Нам ты знанье свое отдашь.Зарожденье, преображеньеИ ужасный конец мировТы за ревностное служеньеОт своих не скроешь жрецов.

Засверкали в ответ чешуиНа взнесенной мостом спине,Как сверкают речные струиПри склоняющейся луне.И, кусая губы сердито,Подавляя потоки слов,Стал читать на них МорадитаСочетанье черт и крестов:– Разве в мире сильных не стало,Что тебе я знанье отдам?Я вручу его кряжам горным,Стражам косного бытия,Семизвездию, в небе черномИзогнувшемуся, как я.Или ветру, сыну удачи,Что свою прославляет мать,Но не твари с кровью горячей,Не умеющею сверкать!

Только сухо хрустнула пика,Переломленная жрецом,Только взоры сверкнули дикоНад гранитным его лицомИ уставились непреклонноВ муть уже потухавших глазУмирающего дракона,Повелителя древних рас.Человечья теснила силаНестерпимую ей судьбу,Синей кровью большая жилаНалилась на открытом лбу,Приоткрылись губы, и вольноПрокатился по берегамГолос яркий, густой и полный,Как полуденный запах пальм.Первый раз уста человекаГоворить осмелились днем,Раздалось в первый раз от векаЗапрещенное слово: – Ом!

Солнце вспыхнуло красным жаромИ надтреснуло. МетеорОторвался и легким паромОт него рванулся в простор.После многих тысячелетийГде-нибудь за Млечным ПутемОн расскажет встречной кометеО таинственном слове Ом.Океан взревел и, взметенный,Отступил горой серебра, —Так отходит зверь, обожженныйГоловней людского костра.Ветви лапчатые платанов,Распластавшись, легли в песок,Никакой напор урагановТак согнуть их досель не мог.И звенело болью мгновенной,Тонким воздухом и огнемСотрясая тело Вселенной,Заповедное слово: – Ом.

Содрогнулся дракон и сноваУстремил на пришельца взор,Смерть борола в нем силу слова,Незнакомую до сих пор.Смерть, надежный его союзник,Наплывала издалека,Как меха исполинской кузни,Раздувались его бока.Когти лап в предсмертном томленьеБороздили поверхность скал,Но без голоса, без движеньяНес он муку свою и ждал.Белый холод последней болиПлавал по сердцу, и вот-вотОт сжигающей сердце волиЧеловеческой он уйдет.Понял жрец, что страшна потеряИ что смерти не обмануть,Поднял правую лапу зверяИ себе положил на грудь.

Капли крови из свежей раныПотекли, красны и теплы,Как ключи на заре багрянойИз глубин меловой скалы.Дивной перевязью священнойЗаалели ее струиНа мерцании драгоценнойЗолотеющей чешуи.Точно солнце в рассветном небе,Наливался жизнью дракон,Крылья рвались по ветру, гребеньПетушиный встал, обагрен.И когда без слов, без движенья,Взором жрец его вновь спросилО рожденье, преображеньеИ конце первозданных сил,Переливы чешуи далечеОзарили уступы круч,Точно голос нечеловечий,Превращенный из звука в луч.

«Из букета целого сирени…»