Андрей Матвеев - Случайные имена Страница 15

Хватит нанизывать слово за словом, пора отложить сигару в пепельницу, перевести дух, осмотреться и вновь подумать: что делать дальше, куда идти, может, назначенная встреча ожидает меня здесь, может, именно там, в самом центре этого молочно-белого тумана, высится резной трон из обсидиана, и дьявол, сатана, злобный буддийский мара уже поджидает меня, потирая руки от сладострастия и готовя все для обряда посвящения и прежде всего - да, вы правы: уже упоминавшийся в самом начале моего повествования обоюдоострый кинжал и инкрустированный золотом маленький хрустальный бокальчик, по обоим сторонам от трона его ближайшие сподвижники, и кто знает, но, может, и мне выпадет честь со временем занять такое же место, пусть для этого и придется припасть устами к зловонной заднице повелителя тьмы и осквернить свое левое запястье длинным и глубоким разрезом, из которого польется кровь - не потечет, не закапает, именно польется, алая человеческая кровь, которая смешается в этом самом бокальчике тончайшей работы (как бы мне хотелось, чтобы это было изделие самого Бенвенуто Челлини!) с темно-зеленой, почти черной, но пока все это домыслы, пока еще лишь туман, через который надо пройти, как проходят сквозь строй, как пробираются долгой и искривленной линией собственных сновидений, как вновь пытаются отыскать утробу матери, будто зная, что от жизни ничего хорошего ждать не приходится, насколько женщина несет в себе бессмертие, настолько мужчина с детства принадлежит танатосу и лишь совокупление, пусть на мгновение, но дает ему ощущение вечности, и поэтому, как бы женщины ни завидовали мужским играм, им никогда не понять того страха, что владеет каждым из нас, и мной, и всеми моими братьями, ведь смерть - это то, что неотвратимо машет крылом над твоей головой и лишь вот так: пройдя сквозь туман, дойдя до кресла из черного обсидиана, я могу обрести бессмертие, и это очень хорошо понимала Сюзанна, посылая меня на гибельную прогулку. Но вновь облом, зал оказывается пуст, я прохожу до самого конца, туман остается за спиной, и никакого трона из черного обсидиана, никакого дьявола, сатаны, мары, вновь развилка дорог (штолен, тоннелей, лазов, кто подбросит еще парочку синонимов?), на этот раз выбирать сложнее, фокус со спичечной коробкой хорош лишь раз, так что я поступаю просто наобум и сворачиваю в первую же попавшуюся дыру, не понимая только одного - сколько мне еще плутать по собой же придуманному лабиринту и что ожидает меня в конце, может, Сюзанна просто пошутила, может, я давно уже подхватил болезнь имени Паши Белозерова, и единственное, что мне остается - занять местечко в палате рядом с ним, а не шастать уже который час по непонятному месту, в котором если кто-то и ждет тебя, то этот кто-то все еще предпочитает оставаться инкогнито, и проходят надежды на обоюдоострый кинжал и на хрустальный бокальчик тончайшей работы (чем черт не шутит, может, и действительно его делал сам Бенвенуто Челлини?), ведь ни одной души вокруг, теперь-то я понимаю всю надобность в Вергилии, но мой Вергилий - женщина с замечательным именем Сюзанна - внезапно исчезла, растворилась еще там, в гостиничном номере, в уютной комнатке пансионата "Приют охотников", где сейчас, вполне возможно, неторопливо ведет беседу с милой и обходительной К., которую ей все еще не удалось подсунуть мне в постель, а ведь это и было целью нашего приезда сюда, если, конечно, не считать целью вот это блуждание во тьме неведомого лабиринта, а ведь у меня даже нет нити, чтобы выбрести обратно, и кто знает, но вдруг остались считанные метры и то чудище, что древние именовали Минотавром, все же пожрет меня? Но зачем? Что толку, если плоть моя превратиться лишь в груду костей, валяющихся на дне темной и затхлой пещеры? Лучше уж трон из обсидиана и восседающий на нем властелин: мне хочется встать на колени, мне хочется биться головой об пол и так ползти, долго, метр за метром, бороздя брюхом эту дорогу скорби, но - судя по всему - все это лишь очередная иллюзия, и реальность никогда не позволит воочию увидеть князя тьмы, пусть даже Сюзанна и сделала все возможное, чтобы это случилось. Хочется кричать, хочется взорвать стены пещеры, долбануть их динамитом или какой прочей пакостью, но вокруг вновь лишь темнота, вновь сырость и тлен, есть ли ты, спрашиваю я того, тень которого давно пытаюсь увидеть, а если есть, то кто ты и как тебя зовут, скажи хоть слово, дай знак, любой, докажи, что ты есть, ну же... И тут я слышу голос, обычный, глуховатый, произносящий еще с детства до боли знакомую фразу: "Ради всего святого, Монтрезор!" И после этого вновь ощущаю на своем лбу руки Сюзанны. - Надо же так спать! - говорит она с порога, улыбаясь мне нежно и понимающе. - Я уже думала, что ты продрыхнешь до вечера. - Когда я лег? - нейтрально спрашиваю я. - Сразу после ресторана, ты слишком много выпил, чем, честно говоря, порушил все мои планы! - И она начинает смеяться, а я же абсолютно ничего не понимаю и только смотрю на нее широко открытыми глазами . - Так, значит, ничего не было? - А что должно было быть? - интересуется Сюзанна. - Ну, - мямлю я, - мне кажется, что я ночью катался с К. на лодке... Сюзанна смеется еще громче, а потом неторопливо говорит, что уже в ресторане я начал клевать носом, когда же мы вышли, то я просто не мог идти, хорошо еще, что К. помогла ей довести меня до кровати, раздеть и уложить в постель, я захрапел сразу же, как рухнул, ей даже пришлось ночевать у К., так как я уснул наискосок постели, и она не могла меня подвинуть, впрочем, она чудесно выспалась, и они с К. уже успели погулять после завтрака, который я, соответственно, проспал, хотя это ее и не удивляет: я редко напиваюсь, но когда напиваюсь, то всерьез - и она вновь начинает смеяться. - Значит, - продолжаю допытываться я, - так ничего и не было? - А вот этого ты никогда не узнаешь! - вдруг очень серьезно говорит Сюзанна и предлагает быстрее завтракать, а то на кухне еду для меня и так грели во второй раз. 11 Отчего-то мне кажется, что завершенность круга - всего лишь возможность для дальнейших попыток в поисках выхода (рука Сюзанны, выводящая из мрака тоннеля), хотя меня все больше и больше начинает занимать иная тема: а стоит ли его, этот выход, искать? В самом деле. Если предположить, что все, происходящее со мной, не есть лишь бред моего подсознания, то вполне возможно, что я могу стать самым счастливым из смертных, ведь тогда мне будет дана возможность увидеть, понять и пережить нечто такое, что дано далеко не каждому. И тут опять надо подойти к отправной точке, к тому самому пункту "А", из которого узкая, извилистая дорожка ведет к дальнейшим, соответственно, "В", "С" и так далее, в одном из которых меня и ожидает давно обещанная встреча (все же будем считать, что она еще впереди), на которой столь настаивает таинственная женщина со смешным и нерусским именем Сюзанна, хотя я-то знаю, как ее зовут на самом деле, но вспомним лишь обезличенные "н" и "с" да еще раз повторим, что все это не имеет никакого отношения к развертывающемуся прямо на глазах сюжету. Но прежде чем продолжить его изложение (и кто знает, куда он еще может завести), надо немного поразмышлять, и прежде всего над тем, почему именно такое пари предложила мне жена. Как уже было сказано, разговор о пари зашел в ту ночь, когда я узнал, что роман "Градус желания" выдвинут на премию Хугера. Сюзанна давно уже поговаривала, будто мой писательский труд не является чем-то богоугодным, более того, она считала, что пером моим по большей мере двигает лукавый, ведь иначе - цитирую - "ты не создавал бы в своих книгах столь мерзких созданий и такие непристойные ситуации, как это обычно у тебя получается". Я не собираюсь вдаваться в дискуссию "автор-читатель" и долго и нудно размышлять о том, на что пишущий имеет право, а на что нет. Да, собственно, все это имеет очень отдаленное отношение к той истории, что произошла (происходит, произойдет, опять зеркала, опять мерцающая невнятица иллюзий) со мной и в попытках рассказать которую (естественно, что преобразив, переведя с языка жизни на язык текста) я провожу уже не первый день (неделю, месяц), но ведь каждый проводит свой досуг так, как ему заблагорассудится, что же касается меня, то с этим все ясно. Дело в ином, в самой сути пари, ибо - если следовать логике Сюзанны - человек, занимающийся чем-то таким, в чем гораздо больше от сил тьмы, чем от (естественно, сил) света, должен им (силам тьмы) и продаться со всеми потрохами. Тут прежде всего не ясно, отчего Сюзанна вообразила, что все, что я делаю - всерьез, то есть абсолютно непонятно, откуда моя жена взяла, что именно дьявол двигает моим пером, а не - скажем так - некая интерпретация дьявольского сознания, то есть попытка встать на сторону того, кому и решила Сюзанна предложить мою душу. Второе. Собственно говоря, кого она имеет в виду? Если рассмотреть эту проблему, отталкиваясь от того, что дьявол - не кто иной, как падший ангел, то есть ангел света, Люцифер, сброшенный Господом за прегрешения в ад, то сразу надо отметить наличие довольно серьезных расхождений, касающихся непосредственно самой фигуры князя Тьмы. И главным здесь будет то, что кроме всем известного владетеля преисподни есть еще один, известный как "серый ангел", проще говоря, если представить картину мироздания как постоянную борьбу добра со злом (то, что именуется "массовой концепцией"), те место серого властелина - между, как бы на границе, вне, серый ангел - существо (не знаю, как обозвать его точнее), не занимающее ничью сторону, а ведь именно этим (на мой взгляд)он наиболее близок любому творцу, ибо истинный творец никогда не встает на сторону лишь одного из созданных им образов, а значит, борьба добра со злом как таковая теряет смысл и вопрос, что есть добро и что есть зло, ассоциируется тут для меня с великим парадоксом уже упоминавшегося создателя "Амфатриды", князя Фридриха Штаудоферийского: что есть Бог и что есть Дьявол? Не думаю, чтобы Сюзанна разделяла мою точку зрения, да - если говорить на полном серьезе - я никогда не пускал ее в те тайники души (пусть критик подчеркнет мое пристрастие к банальным и клишированным идиомам), в которых можно отыскать размышления на подобные темы, хотя опять же! - я глубоко убежден в том, что размышлять - не дело пишущего человека, его задача проще: создавать то, что до него не существовало, а какие силы призывает он себе на помощь - Света, Тьмы или же серого ангела пограничья - в этом нет разницы, ибо для построения мира сгодится любой кирпичик. Вот поэтому-то я и согласился принять пари, ведь для меня продать душу дьяволу намного проще, чем бросить писать, так как, сделав последнее, я преступлю против того, что дал мне Господь, - против собственного дара и, соответственно, тех умений, которыми Он наделил меня, ведь это (априори) в любом случае от Бога, а не от Дьявола, значит... моя встреча с последним богоугодна, как бы парадоксально это ни звучало! А вот бедная Сюзанна не понимает этого, хотя если довериться моему же собственному открытию и допустить, что она сделала то же, что предлагает мне, только намного раньше, то вероятна еще одна точка зрения: она просто провоцирует меня для того, чтобы я был намного решительнее в своем выборе (трон из обсидиана, обоюдоострый кинжал, темная, почти черная, чужая кровь). Сюзанна специально создает такие ситуации, избегнуть которых, зная, что главный писательский бич - любопытство, невозможно, и этим сама подталкивает меня туда, где бывал мало кто из смертных. Но я добьюсь правды, любой ценой, чего бы мне это ни стоило. Не может быть, чтобы все это был лишь сон. Я хорошо помню эти часы, проведенные в странном тумане, я прекрасно вижу лицо жены, сладострастно связывающей мои ноги. Иллюзии и реальность, реальность и иллюзии, можно было бы, конечно, привлечь в свидетели К., но стоило ли, когда проще подняться к себе в номер, распахнуть дверь и... - Что с тобой? - спрашивает (добавлю: удивленно) Сюзанна, когда я беру ее за руку и стаскиваю с кровати (все та же любимая поза: поджав крестом голые ноги). - Ты делаешь мне больно! - Еще не так сделаю! - бормочу я и волочу ее из комнаты, она упирается, кусает меня в запястье, но я продолжаю волочить ее за собой как безжизненный куль, и она понимает, что сопротивляться бесполезно, как бесполезно и кричать, все равно я настою на своем, добьюсь того, чего должен добиться (иллюзия и реальность, туман, так и не увиденный трон из черного обсидиана), хотя сам еще плохо понимаю, что всем этим преследую и куда пытаюсь увести Сюзанну. Куда? Открою тайну: ведь здесь, на берегу, рядом с пансионатом, я знаю каждую щель, и отнюдь не в будку лодочника (что можно предположить) веду жену. Не собираюсь я и увозить на противоположный берег, нет, все это слишком сложно, да и потом мне не нужны свидетели, то, что я собираюсь проделать (а я уже хорошо понимаю, что), касается лишь двоих - меня и моей жены, но тогда почему (предположим) не в номере? На это тоже есть ответ. Вспомните ту ночь, правду о которой я пытаюсь добиться сегодня с самого утра (точнее, с полудня), и вы поймете, что в номере мне ничего не удастся, ибо он полон подвластными Сюзанне духами, и я проиграю, еще не выйдя за канаты. А ведь гонг прозвучал, рефери взмахнул рукой, что, вам все еще непонятно, куда я веду Сюзанну? Слушайте. Неподалеку от пансионата, стоит лишь пройти будку лодочника и повернуть в сторону гор, начинаются густые заросли репейника, крапивы и иван-чая, посреди которых расположены развалины то ли амбара, то ли сарая, то ли какого еще подсобного помещения. Потолок просвечивает, да потолка-то, собственно, и нет, деревянный настил, из щелястых досок, сразу над которыми трухлявые стропила, поддерживающие дырявую, крытую рваным толем крышу. Видимо, раньше здесь хранили сено, может, что это вообще был хлев, но - судя по всему - уже много лет никто не пользуется этим прелестным строением, за исключением, правда, забулдыг и подгулявших парочек, впрочем, несколько раз во время своих экскурсий по окрестностям я забредал в эту развалившуюся хибару, и ни один человек мне не встретился, лишь ветер дул сквозь щели в стенах, да пустые осиные гнезда хрустели под ногами. Вот в это-то райское пристанище я и тащил Сюзанну, хотя внешне это выглядело так, будто супружеская пара решила прогуляться и мило направляется в сторону от пансионата, цель же прогулки не интересна никому, кроме самой парочки, и не стоит провожать их глазами, мало ли что собираются делать эти двое добропорядочных и милых людей? Сюзанна покорно шла рядом, поняв, что я не шучу, и не стоит сопротивляться, да и потом - кто знает, что думала моя жена о цели нашей прогулки? Главное, что она не подозревала о конечной цели - уже упомянутом полуразвалившемся (полу, полностью - какая разница, это просто антураж, декорации для сюжета, не больше) амбаре (это определение развалюхи нравится мне больше всего), окруженном почти непроходимыми зарослями репейника, крапивы и иван-чая, то есть таком месте, куда нормальный человек по своей воле не пойдет, как никогда не пошла бы она сама, но вот вынуждена продираться, царапая и обжигая ноги, да еще подталкиваемая мною в спину: быстрее, как бы говорю я, быстрее! Но вот цель достигнута, я вталкиваю Сюзанну под зияющую дырами крышу и, не говоря ни слова, тащу в дальний угол, где давно уже приметил два столба, поддерживающих - по замыслу неведомого мне пейзанского архитектора - то, что когда-то давно можно было назвать потолком. - Что ты собираешься делать? - в ужасе спрашивает Сюзанна. Я молчу, я молчу сегодня весь день, но это не значит, что я не знаю, что собираюсь сделать. Заранее приготовленная бухточка крепкой веревки лежит под ногами, привязать же брыкающуюся Сюзанну к одному из столбов - как бы она ни сопротивлялась дело нескольких минут, и я привязываю ее, внезапно ощущая не только тело, уже забытое за последнее время, но и странное желание овладеть им прямо тут, в дурно пахнущем сарае (амбаре), но ведь не ради этого затеял я все описываемое безумие, и вот я срываю с Сюзанны кофту, снимаю лифчик (нежно-розового цвета, с большими и твердыми чашечками, в которых она так любит покоить свои груди) и беру широкий кожаный ремень с тяжелой металлической пряжкой, настоящий ковбойский ремень, которым можно не только изуродовать, но и убить. - Ты сошел с ума, - кричит Сюзанна, - ты еще пожалеешь об этом! - Не думаю, - медленно и спокойно отвечаю я, поигрывая ремнем перед ее лицом, - мне терять нечего, а от тебя лишь и требуется, что сказать правду! - Но ведь ничего не было, - испуганно кричит она, - ты и так все знаешь, так какую правду тебе надо? Я подхожу ближе и осторожно провожу кончиком ремня по голому животу. - Ты сама знаешь, какую, - говорю я, - расскажи мне правду о прошедшей ночи, о том, сон это был или явь, и я отвяжу тебя. Но пока... - И я взмахиваю ремнем, правда, вполсилы, но Сюзанна вскрикивает, испуганно, беззащитно, по плечу - куда я попал ремнем - проходит широкая розовая полоса, в ее глазах появляются слезы, ты безумен, кричит она, ты сошел с ума, мне жаль ее, мне безмерно жаль ее, но я должен добиться ответа, мне надо узнать правду, всю правду, и я снова взмахиваю ремнем, но не успеваю ударить, ибо чья-то сила, намного превосходящая мою, задерживает руку в воздухе. Я оглядываюсь, но никого не вижу, лишь приоткрытая, поскрипывающая под ветром дверь сарая, и больше ничего. Я вновь пытаюсь взмахнуть ремнем, и снова ничего не получается, я чувствую мучительный спазм в желудке и вдруг начинаю блевать, прямо тут, стоя перед привязанной к столбу Сюзанной, на коже которой все еще виден след от удара ремнем, меня выворачивает мерзко и долго, не знаю, что откуда взялось, ведь сегодня я почти не ел, но я блюю и блюю зелено-желтым месивом, слишком густым для того, чтобы быть желчью. - Развяжи, - спокойно говорит Сюзанна, - видишь, для тебя это может плохо кончиться! Я валюсь на землю, нет даже желания отодвинуться от кучи той мерзости, что извергнулась из меня мгновение назад, хотя от нее несет смрадной вонью, будто тут испражнялась стая злобных и хищных тварей, питающихся лишь гнильем, трупами да отбросами. - Развяжи меня! - уже совсем твердым и властным тоном говорит Сюзанна, но я не могу встать, и тогда она вдруг напрягает мышцы рук, и крепкая - я ведь специально проверял! - веревка рвется, как тоненький бумажный шпагат, лишь глухо хлопают разлетающиеся концы. Сюзанна разминает затекшие руки и, даже не прикрыв голую грудь, подходит ко мне. - Идиот, - мягко и нежно говорит она, - чего ты лезешь не в свое дело, видишь, чем все кончилось! Я смотрю на нее снизу вверх и вновь давно не испытываемое желание овладевает мною, хотя - надо прямо сказать - это более, чем странно сейчас, ведь некто вычерпал всю мою силу, заставил сложиться непристойно-прямым углом, извергнув из меня прорву дурно пахнущей желто-зеленой дряни. Я сижу на земле у ее ног, мне хочется плакать от собственных слабости и никчемности, но одновременно я хочу прямо здесь и сейчас войти в Сюзанну и насладиться ею так, как у меня этого не получалось с нашей первой ночи, с той самой, которая была много лет назад, в большой и странной трехкомнатной квартире с круглым некрашеным столом, старым креслом и тенью тетушки, отъехавшей в неведомые Карталы. Парки, Парки, что вы делаете со мною! И Сюзанна понимает, что происходит с ее мужем, она нежно стирает блевотину с моего лица, потом валит на спину и укладывается на меня так безмятежно, будто это не я только что пытался избить ее в кровь, привязав перед этим к столбу толстой и крепкой веревкой, украденной из каморки лодочника и предусмотрительно занесенной в хибару (я понимаю, что противоречу сам себе, несколькими страницами ранее признавшись в спонтанности замысла и воплощения, но только не спрашивайте меня о том, как все было на самом деле, повторю: мерцания, зеркала, иллюзии...). Она ложится на меня, расстегивает мои джинсы, лицо ее становится успокоенным, глаза закрываются, я чувствую влажную глубину, и Сюзанна кричит, только вот крик этот совсем не похож на тот, что я слышал сколько-то минут назад, когда мой ремень оставил все еще не проходящий след на ее красивом, полном, смуглом плече. Этот крик совсем другой, он полон сладкой истомы, и я сам закрываю глаза и проваливаюсь во что-то мягкое и покачивающееся, меня уже не интересует правда той ночи, что толку, если я и узнаю ее, каким образом может это повлиять на мою дальнейшую судьбу, о, Парки, Парки, шепчу я про себя, так и не пригодилась мне ваша очередная тоненькая ниточка, из лабиринта нет выхода, а значит, его не стоит и искать, хотя не вечер, думаю я, еще не вечер, и пусть прозвучал финальный гонг и рефери засчитал мне поражение, это ничего не значит, как ничего не значит и то, что Сюзанна сладко заходится на мне, пытаясь продлить феерическое ощущение и три раза оглашая стены - щелястые, грязные, дощатые стены - торжествующим воплем, превращаясь в тень грозного каманча, содравшего скальп с врага, и враг этот распластан под ней, но это ничего не значит, как я уже говорил несколькими строчками выше, ибо я так и не узнал всей правды о минувшей ночи, а теперь к этой загадке примешалась еще одна - кто задержал мою руку в тот момент, когда я хотел вновь хлестнуть Сюзанну ремнем, и откуда в моей жене взялась такая сила, что она смогла - и это ей ничего не стоило! - порвать крепкую и толстую веревку, которой я спеленал ей руки и плотно привязал к столбу, к тому самому столбу, что различим сейчас за обнаженным Сюзанниным плечом, чуть вправо, то есть вправо над плечом, если быть точным, но тут Сюзанна сползает с меня, одевается и говорит: пойдем, пора! - Куда? - недоумеваю я. - Обратно в номер, тебе надо лечь. - Я нормально себя чувствую. - Ты так считаешь? Я улыбаюсь. Ведь я действительно чувствую себя нормально и разве только что не доказал это Сюзанне? - Да и потом, - говорит жена, - мы с тобой совсем забыли про К., а это не по правилам. - Ты еще не отказалась от залога? - интересуюсь я. Сюзанна не отвечает, лишь мотает головой, будто говоря, что она никогда и ни от чего не отказывается. 12 И она действительно не отказывается, ибо в последний вечер нашего пребывания в пансионате вновь приглашает К. составить компанию, и стоит ли объяснять, кому? На этот раз мы облюбовываем не ресторан - стоит ли дважды входить в одну и ту же воду (правда, хитросплетения сюжета все время подталкивают меня к опровержению Гераклита), и не успевший поднадоесть берег с будкой лодочника, пирсом и прочими озерными радостями, и не нашу с Сюзанной комнату - но только не надо считать, что она больше не будет использована как декорация финального акта, ее черед наступит в последней сцене, но еще не время, напеваю я, бреясь перед маленьким переносным зеркальцем, так как ванная с настенным зеркалом оккупирована Сюзанной, которая тоже наводит предгостевой марафет, ибо: да, мы званы на прощальный ужин, К. пригласила нас с ответным визитом, кошмар минувших дней остался позади, хотя это, как водится, абсолютно ничего не значит, ведь история наша так же далека от конца, как и от начала, но стоит ли возвращаться к первым страницам моего рассказа, начинающегося, если не изменяет память, с того самого дня двадцатого июля, когда приблизительно в одиннадцать часов утра раздался телефонный звонок и... Опустим все, что идет после многоточия. В данный момент (в сию минуту, в настоящее мгновение, сейчас, то есть в сей - конкретно этот проходящий, проистекающий - час) меня гораздо больше интересует то, что еще лишь должно произойти, а именно уже упомянутый ответный визит к милой и все еще не определившей свое истинное место среди двух других героев столь неторопливо развивающегося действа К., так что надо поторопить Сюзанну, а то есть у нее такая привычка - всегда и везде опаздывать, впрочем, женские сборы на рауты, суаре и банкеты, а также на прочие званые мероприятия, как и в прочие же присутственные места, вещь, не подвластная мужской логике, а значит, можно поставить точку, ибо я уже стучу в дверь, за которой и обитает наша (повторю) милая конфидентка. К. встречает нас и приглашает пройти, комнатка чуть поменьше той, что досталась нам с Сюзанной, маленькая такая комнатенка на одного постояльца, с кроватью, небольшим столиком, креслом и стулом, стол подвинут к кровати, на нем разложены красивые кружевные белые салфетки, которые - в свою очередь - уставлены круглыми пластмассовыми тарелочками с разнообразной холодной снедью, да высится посреди них этаким залетным мастодонтом бутылка замороженного (холодильник в дальнем левом углу) шампанского, полусладкого, местного разлива, вот только пить его придется из пластмассовых же кружечек, ибо откуда здесь взяться томным фужерам на тонких ножках, радостно звенящим, когда сдвигаешь их в эйфории застольного экстаза, бликующих и переливающихся всеми цветами спектра, как живой пример к игре в "каждый охотник желает знать, где сидит фазан". Вот только кто из нас охотник, а кто фазан? Но пока вопрос этот остается без ответа, что же касается милой троицы, то она занимает отведенные каждому места: Сюзанна садится в кресло, мы же с К. - на кровать, столик (вновь полюбившаяся разноголосица скобок, справа налево и слева направо) оказывается между нами (случайно выпавший из предыдущей строчки оборот "таким образом"), дамы просят открыть шампанское, что я и делаю с превеликим удовольствием, ибо пора - наконец-то! - тронуться с мертвой точки (и на этот раз всего-навсего избитая идиома). - За что будем пить? - спрашивает К., глядя, как я разливаю пенящийся (иначе не обзовешь) напиток по трем аккуратным пластмассовым кружечкам, составляющим, судя по всему, единый комплект с пластмассовыми же тарелочками, вопрос, надо сказать, воистину глобальный, ибо от ответа на него во многом зависит то, как дальше будет развиваться сюжет. То есть налево пойдешь сами понимаете, направо - будет еще хуже, ну а если прямо... - За исполнение желаний! - поднимает свою кружечку (ей досталась посудина легкомысленно-желтого цвета) Сюзанна, отправляя этим всю нашу компанию как раз прямо, то есть в тартарары, к черту на кулички, то бишь на дорогу, мощенную грубым кирпичом и ведущую, что совершенно естественно, в ад. Мы с К. послушно присоединяемся к тосту, а потом К., дождавшись, пока я разолью по кружкам еще одну порцию достойного хрусталя (так и хочется к хрусталю добавить определение "баккара") напитка, тихо просит кого-нибудь из нас (она так и говорит: "прошу кого-нибудь из вас") толково объяснить ей, что, все же, происходило в последние дни, ибо она совершенно ничего не понимает и ей бы не хотелось уезжать с тяжелым чувством на сердце, тем паче (уже мой оборот, не ее) она к нам, то есть ко мне и к Сюзанне, привязалась, более того, ей бы хотелось и впредь поддерживать отношения, и тут вдруг она смотрит на меня странным, немного отсутствующим взглядом, хотя слово "немного" можно вычеркнуть. - Что тебя интересует конкретно? - улыбаясь, спрашивает Сюзанна, вновь поднимая свою легкомысленную кружку, на этот раз уже безо всякого тоста. К. мнется, она боится спросить конкретно, ибо как спросишь о том, что есть полный, абсолютный бред, и действительно: не бред ли, если законная жена предлагает тебе стать любовницей ее законного (замечательный оборот, не так ли?) мужа, но при том ведет все таким образом, что это смахивает на розыгрыш, хотя кто кого разыгрывает - одному Богу известно, впрочем, скорее всего, не Богу, а тому, имя чье столь часто произносится среди их милой компании (судя по всему, К. не исключает себя из нашего треугольника, то есть мы для нее уже как бы стали единым целым, точно так же, как в свое время единым целым был наш треугольник с Пашей, хотя стоит ли об этом вспоминать?), да и вообще, говорит К., я что-то перестала понимать общий смысл происходящего, такое ощущение, будто то ли автор, то ли вы сами, любезные друзья, позабыли о моем существовании, хотя и вытащили на свет, уж лучше бы, Сюзанна, я действительно переспала с твоим мужем, даже с тобой в его присутствии, с вами обоими сразу тогда я хоть немного поняла бы суть моего появления на этих страницах. Но вот так... Да и все эти постоянные разговоры о том, что кто-то уже продал душу, а кто-то только собирается, ну не синдром ли Кандинского-Клерамбо все это? - спрашивает К., выказывая недюжинные познания в области психиатрии и одновременно прокладывая еще одну возможную тропинку в развитии лабиринта сюжета, но оставим ее на будущее, сказав лишь... - А чего тут непонятного? - удивляется Сюзанна. Она допила очередную порцию шампанского и приятно раскраснелась, глаза ее увлажнились, и одновременно в них возник - так и хочется написать "инфернальный" - блеск. - Если ты чего-то не понимаешь, дорогая, то это еще не значит, что ничего не происходит. Есть определенная цепь событий, пусть она и кажется кому-то (тебе, милая К., только тебе) странной, но в ней заключена своя логика, не так ли? - внезапно обращается она ко мне. - Не знаю, - говорю я, - по крайней мере, я не вижу тут никакой логики, а главное, мне самому не всегда ясно, кто же вовлекает нас во все эти развлечения... - Хотите еще шампанского? - растерянно спрашивает К. Мы киваем, и К. отправляется к холодильнику, дав нам с Сюзанной незапланированную возможность обменяться краткими репликами по ходу действия. - Чего ты добиваешься? - тихо спрашиваю я у Сюзанны. - Справедливости, - так же тихо отвечает она и радостно приветствует еще одну бутылку охлажденного шампанского. - Так значит, - продолжает моя жена прерванный К. разговор, вам бы хотелось узнать не только смысл происходящего, но и то, кто стоит за всем этим? Сие несложно, вопрос в ином - а нужно ли? Скажу лишь одно: даже в том, что ты, моя милая К., именуешь бредом, есть совершенно жесткая причинно-следственная связь, что же касается дьявола... - Да, - продолжает она, помолчав минуту, - что же касается дьявола, то ты можешь спросить о нем моего мужа, дорогой (вот и моя очередь, кассир уже готов выписать билет, пришла пора залезть в карман и достать толстую пачку замусоленных купюр), довелось ли тебе с ним встретиться? Что я могу ответить? Что обещанная встреча не состоялась? Что я долго ползал по непонятным штольням, дырам, тоннелям, плутал в лабиринте, в самом центре которого должен был находиться обсидиановый трон? Что я слышал смех, сопровождавший меня, хотя, может, это был всего-навсего смех Сюзанны? Что я должен говорить? Что я сошел с ума и место мое - среди моих собственных героев, ведь если они являются твоими созданиями, так это не значит, что они не воздействуют на тебя точно так же, как и ты на них, иллюзия есть реальность, а реальность есть иллюзия, это уже не гипотеза и. не теорема, это аксиома, а дьявол... Видел ли я его? Я смотрю на Сюзанну, смотрю долго и пристально и понимаю, насколько все же мне дорога эта женщина, пусть даже жизнь моя с ее появлением стала еще безумнее, чем всегда. Мы разные, мы абсолютно разные, я - человек плоти, человек крайностей, любитель рискованных затей и всяческих экспериментов. А она... И кто, кроме меня, виноват в том, что ее душа давно продана, дана в залог, ведь ради моего спасения сделала она это, Сюзанна, милая, хочется воскликнуть мне, прости за все, прости за иезуитскую пытку, которой я подвергаю тебя все эти долгие, мучительные годы, прости за то, что я пытался избить тебя в этом дурацком сарае, хотя, надо сказать, ты прекрасно отомстила мне, унизив и надругавшись так, как это только можно сделать с мужчиной - взяв его слабого и беспомощного, покрытого собственной блевотой, а тот, кто стоит за тобой - я все же хочу этой встречи, я готов к ней, но вот когда, хочется спросить мне Сюзанну, но она не отвечает, я вдруг замечаю, что лицо ее начинает белеть, грудь учащенно вздымается, руки дрожат, зрачки неестественно расширяются, она начинает хрипеть и хвататься руками за горло, вот ее корежит, она складывается пополам, голова начинает трястись как у эпилептички, хотя ничего подобного за ней никогда не наблюдалось, мне становится страшно, милая К. вообще приходит в ужас и вскакивает с места, стремясь, по всей видимости, броситься за помощью к кому-нибудь, кто поблизости, но ведь поблизости никого, будем считать, что "Приют охотников" пуст, только наша троица, наш треугольник, да еще тот, кто за - за мной, за Сюзанной, да даже милейшая К. не избежала этой силы за своей гибкой, мальчишеской (и это несмотря на неполные тридцать лет ) спиной, трое плюс один, где ты, хочется воскликнуть мне, ну покажись, выйди из тьмы, яви свой лик свету! Молчание, все так же изгибается в безумном болевом приступе Сюзанна, все так же готова броситься за помощью К., но я-то прекрасно понимаю, что все бесполезно, игра проиграна, герои вышли из подчинения, даже я уже не принадлежу сам себе, это долгое мотание там, в красном, желеобразном тумане, сменившемся туманом цвета лунного камня, здорово изменило меня, пусть так и остался не найденным трон из черного обсидиана и острое лезвие кинжала все еще не коснулось моего левого запястья, хотя кто знает, иллюзия есть реальность и наоборот, Сюзанна продолжает хрипеть, не хватало еще, чтобы ее начало рвать, и тогда все поменялось бы местами - вчера стало сегодня, а сегодня превратилось во вчера, что с тобой, хочется спросить жену, но нет голоса, горло перехватил неведомый ужас, наверное, такой же, какой написан сейчас на лице у К., которая хочет тронуться с места, но не может и только и способна, что смотреть, как Сюзанне становится все хуже и хуже, конвульсии делаются сильнее, вот она уже бьется головой об стол, и тут я нахожу в себе силы прекратить не мной навязанное течение сюжета, встаю с места и крепко сжимаю Сюзанну в объятиях. Она успокаивается, конвульсии замедляются, а потом исчезают, как исчезают хрипение и дрожь. Она обмякает в моих руках, глаза ее закрываются, она теряет сознание. К. находит в себе силы помочь мне довести Сюзанну до дверей, а потом, когда я уже веду жену по коридору, внезапно спрашивает: - Ты вернешься? - Не знаю, - честно отвечаю я, почувствовав вдруг оглушительную усталость и только одно желание - чтобы все это поскорее кончилось, наступило утро, мы сели в катер, который доставил бы нас (донес, довез, домчал) до противоположного берега, где бы уже поджидал автобус, чертово озеро, проклятый пансионат, ударение на первом, а не на втором слоге, а потом домой, как можно скорее домой, но пока еще ночь только начинается, я довожу Сюзанну до номера, открываю дверь, помогаю дойти до постели, раздеваю сам, как маленькую, заснувшую на ходу девочку, закутываю одеялом и сажусь рядом, держа ее руку в своей. - Ты на меня не сердишься? - вдруг спрашивает Сюзанна (глаза у нее опять закрыты, так что я не вижу той бесконечной, пугающей пустоты, что столь потрясла меня в момент ее припадка, но голос, но ставшее теплым дыхание дают понять, что жена приходит в себя). - За что? - Мне там так одиноко, - продолжает, все так же не открывая глаз, Сюзанна, - разве ты не можешь составить компанию, ведь мы уже столько лет вместе... И тут я начинаю кое-что понимать, но понимание пока еще не оформилось во что-то конкретное, так, ощущение, не больше. Я глажу Сюзанну по руке и жду, чтобы она заснула, но она никак не может уснуть и все продолжает и продолжает куда-то звать с собой, в какую-то неведомую землю с невнятным названием, называя меня отчего-то при этом Александром, Сашей, Александром Сергеевичем, Алехандро, и фамилию называет - Лепшин, странная такая, смешная фамилия, Александр Сергеевич Лепшин, кто такой и куда она зовет меня в этот ночной час, такая родная сейчас (час-сейчас, естественно, что непреднамеренная игра окончаний) и несчастная, что чувствую себя виноватым, но опять же - отчего, Александр Сергеевич, милый вы мой Алехандро, спрашиваю сам себя и чувствую, что жена заснула, а значит, надо встать и пойти к К., ибо еще не утро и разговор не то что закончен, он еще и не начат, сюжет развивается так, как и должен: поступательно, неумолимо преодолевая все препятствия, заставляя меня оставить спящую жену в номере, быстро и тихо добраться до комнатушки К. и отрывистым, резким стуком поднять ее с постели. - Это ты? - спрашивает она. - Да, - приглушенно отвечаю я, и К. открывает дверь, впускает меня за порог и долго и пристально смотрит мне в глаза, будто пытаясь понять, что последует за ночным визитом и случится ли то, ради чего она возникла на этих страницах. - Нет, - отвечаю я, - как бы мне этого не хотелось, но наш с тобой поезд прошел мимо, я просто хочу поговорить... - О чем? - спрашивает К. Я прохожу в комнату, горит настольная лампа, столик прибран, вот только початая бутылка с шампанским сиротливо стоит на оокне у кровати, да рядышком приютились две пластмассовые кружечки, синяя и красная, где-то потеряв свою третью подружку легкомысленно-желтую посудинку, из которой пила шампанское моя жена. - Наверное, о том, что я прежде всего должен попросить у тебя прощения. Ведь в