Оркестр меньшинств - Чигози Обиома Страница 15

– Вы живете один, Нонсо?

– Да, я живу один. Только я. Моя сестра не появляется, разве что дядюшка иногда, – быстро проговорил он.

Ее кивок не означал, что она внимательно слушает: он говорил, а она направилась на кухню. Когда он подумал о состоянии кухни, сердце у него упало. Все четыре стены под потолком были покрыты паутиной, почерневшей от сажи, отчего казалось, что пауки сплели там себе гнезда. В раковине стояла куча грязных тарелок, ни к одной из них не прикасалась губка, вырезанная из плетеного мешка, в сеточке, съежившись, лежал кусок зеленого мыла. Но еще более позорным казалось кое-что, в чем не было его прямой вины: кран на раковине. Он давно вышел из строя и не использовался, верхняя часть была с него удалена и заменена черным полиэтиленовым пакетом. На черной доске стояла почерневшая от грязи керосиновая плитка, на ней оставались обгоревшие кусочки куриной шкурки, которую он поджаривал, вывернув фитиль на полную, а вокруг по периметру были разбросаны зернышки сухого риса и что-то похожее на засохшие шкурки помидора. Хуже того, в дальнем углу за дверью, которая вела во двор, стоял мусорный бачок, до самого верха заполненный отбросами и издававший гнилостный запах.

Эгбуну, он бы умер от стыда, если бы она задержалась на кухне чуть подольше, после того как включила свет и над грязными тарелкам поднялся рой мух. Он испытал облегчение, когда увидел, как москитная дверь чуть приоткрылась, потом ее пружина уступила нажиму, и она распахнулась в задний двор.

– У вас много кур! – сказала она.

Он подошел к ней. Одна ее нога стояла на пороге, другая – во дворе. Она подалась назад на кухню, к нему.

– У вас много кур, – повторила она, словно удивляясь.

– Да, я фермер-птицевод.

– Ух ты! – воскликнула она.

Выйдя во двор, она принялась во все глаза разглядывать птиц в курятниках. Потом, не сказав ни слова, вернулась в гостиную и снова села на диван рядом со своей сумочкой. Он прошел за ней, и, когда она садилась, расставив ноги, перед его взором на миг мелькнули ее трусики. Он подсел к ней, обеспокоенный тем, что увиденное может отпугнуть ее. Некоторое время она молчала, но продолжала смотреть на него взглядом, от которого он чувствовал себя настолько неловко, что ему хотелось спросить, не презирает ли она его из-за того, в каком состоянии он держит дом, но слова лежали в его рту, как пушечное мясо в ожидании выстрела. Чтобы она не отправилась на еще одну экскурсию по дому, он попытался завязать с ней разговор.

– Что случилось с вами в тот вечер? – спросил он.

– Я собиралась умереть, – сказала она, опустив глаза в пол.

Ее слова смягчили его стыд.

– Почему?

Она без колебаний рассказала ему, как проснулась утром предыдущего дня и обнаружила, что мир, который она с таким трудом строила, обрушился, от него остались одни руины. Ее на целых два дня сокрушило письмо от человека, с которым она была обручена, он извещал ее, что женился на британке. Она объяснила моему хозяину, почему этот удар так сильно подействовал на нее: она отдала этому человеку пять лет жизни, собирала все, что удавалось сэкономить, даже крала у отца, чтобы помочь ему воплотить в жизнь его мечту – получить степень кинорежиссера-постановщика в Лондоне. Но не прошло и пяти месяцев со дня его отъезда в Лондон, как он женился. Она говорила голосом, полным боли, которую чувствовал даже мой хозяин, объясняла ему, что жизнь никак не подготовила ее к тому удару, который она получила.

– Не за что ухватиться, совершенно не за что… нет ничего. Предыдущим днем, перед тем как я увидела вас на мосту, я была без сил, потому что я пыталась, пыталась, пыталась дозвониться до него, но безрезультатно, Нонсо.

Она отправилась на реку не потому, что у нее были силы или воля убить себя, а потому что она только о реке и могла думать, когда прочла в сотый раз электронное письмо. Она не знала, спрыгнула бы она с моста или нет, если бы не он.

Мой хозяин внимательно слушал ее историю, заговорил только раз – попросил ее не обращать внимания на кур, которые начали жалобно квохтать.

– То, что случилось с вами, очень больно, – сказал он, хотя всего и не понял.

Она настолько хорошо владела языком Белого Человека, что ее словарь содержал больше слов, чем он мог понять. Например, его разум завис над словом «обстоятельства», как коршун над стайкой цыплят и курочек, не в силах решить, какую из них и как атаковать. Но я понял все, что она сказала, потому что каждый цикл существования чи подразумевает образование, в ходе которого чи приобретает разум и мудрость своих хозяев. Так чи может познать, например, тонкости искусства охоты, потому что когда-то, сотни лет назад, этот чи обитал в хозяине, который был охотником. В моем предыдущем цикле я сопровождал необыкновенно одаренного человека, который читал книги и писал рассказы, Эзике Нкеойе, который был старшим братом матери моего нынешнего хозяина. К тому времени, когда он достиг возраста моего теперешнего хозяина, он знал почти все слова языка Белого Человека. И бо́льшую часть того, что я знаю теперь, я приобрел от него. И даже сегодня, когда я свидетельствую от лица моего нынешнего хозяина, я облачаюсь в его слова с такой же легкостью, как и в свои, смотрю на мир его глазами, так же как и моими, и иногда одно и другое сливается в неразрывное целое.

– Это очень мучительно. Я так говорю, потому что и сам немало страдал. У меня нет ни отца, ни матери. Никакой семьи.

– Ай-ай! Это очень грустно, – сказала она, приложив руку к широко раскрытому рту. – Я вам сочувствую. Очень сочувствую.

– Нет-нет-нет. Я в порядке. В полном порядке, – сказал он, хотя голос его совести и укорял его за то, что он не упомянул сестру Нкиру.

Он смотрел на Ндали, которая наклонилась к столику между ними, переместив центр тяжести на бедра. Ее глаза были закрыты, и он подумал, что она исполнена сочувствия к нему. Он опасался, как бы она не заплакала из-за него.

– Я теперь в порядке, мамочка, – сказал он еще решительнее. – У меня есть сестра, но она в Лагосе.

– Ой, младшая или старшая?

– Младшая, – сказал он.

– О'кей, так вот, я пришла, потому что