Санта на велосипеде или сезон охоты на степного волка - Алексей Геннадьевич Некрасов-Вебер Страница 15

средневековую крепость из исторических сериалов. Но, в отличии от киношных декораций, стена явно испытала на себе разрушительную силу времени. Из-под облетевшей штукатурки выглядывали неотесанные валуны, в деревянной крыше кое-где зияли прорехи. Зато, торчавшие из-за стены купола сверкали позолотой. Дойдя до закрытых ворот, я упал на колени. Какое-то время стоял в этой смиренной позе. Но чувствую, как на плечи наваливается страшная усталость, лег на траву рядом с дорожной колеей. Я уже знал, что дальше никуда не пойду, чтобы не случилось. И когда глаза стали слипаться, увидел, как надо мной склоняются два бородатых монаха.

Глава 15

Закончив о злоключениях героя, автор продолжил описание его изысканий в монастыре. И чувствовалось, что эта тема интересует его куда больше:

…Опять я не мог сосредоточиться на вечерней молитве. Повторяя вместе с братьями слова святого писания, мысленно уже погружался в отсканированные тексты. Я понимал, что это сбивают меня бесы, но ничего не мог поделать. Все-таки сидел еще во мне мирской человек. А послушание, что исполнял за компьютером, этого мирского человека глубоко затронуло и заинтересовало.

Как сын своей эпохи, я не придавал большого значения литературе. И только сейчас, погружаясь в тему, понял, какой это огромный пласт человеческого опыта, откровений, знаний, порой трагичных и противоречивых. Клипы, сериалы и прочий современный развлекательный мусор часто черпали содержание из этого бездонного колодца. Однако, влияние литературы казалось куда более серьезным. Она представлялась зеркалом отражавшим реальность. Причем зеркалом, волшебным. Смотрясь в него, человечество от этого само изменялось. Происходило что-то вроде двустороннего обмена, и для меня, отслеживать это взаимодействие, было не просто праздным любопытством. Вопрос: "Как мир стал таким?!" даже здесь, в стенах обители, не давал покоя.

Накануне я поручил нейросети проштудировать произведение позапрошлого века с забавным названием "Степной волк". Электронный помощник выдал какой-то сумбур. Меня это противоречие заинтересовало. Вернувшись после вечерней молитвы, я запросил максимально полную подборку характерных цитат, и принялся за самостоятельный анализ. Хорошим подспорьем стал метод скорочтения, которому обучил брат Вавила.

Уже вскоре причина путаницы стала понятна. Автор действительно разрывается между двумя мирами. Одну часть сущности своего героя он даже персонально выделил как степного волка, и явно к этому волку благоволил. Разделенность проходила через весь роман. То герой осуждает так называемое мещанство. То объявляет, таких как он, защитниками мещанства от людей свободной воли. Но, с высоты накопленного опыта, я видел, что сам Гарри по прозвищу Степной волк мог спокойно существовать и предаваться духовным метаниям только в этой умеренной добропорядочной среде. В стае настоящих волков от него быстро осталась бы кучка обглоданных костей среди пожухшей травы под выцветшим степным небом. Справедливо характеризуя мещанство, как компромисс между плотским естеством и Богом, герой этот компромисс решительно отвергает. Существование в уютной полутени ему отвратительно. Либо наверх в свет, либо наоборот вниз! Причем, ни одному из направлений явного предпочтения не отдается. А то, что при такой установке, движение в преисподнюю гораздо более вероятно, степной волк видимо понимать не хочет.

И все же автор романа был мне симпатичен. Проникновенные слова о стремлении человека к свету могли бы занять достойное место в проповеди отца Иоана. Но уже на следующей странице он, словно божественное откровение, смаковал погружение героя в мир ночных клубов и содержанок. В итоге я охарактеризовал произведение, как свидетельство переходной эпохи, когда человечество, свергнув Бога, еще хранило тоску по искренней и чистой вере.

Из того, что попадалось дальше, я выделил целый пласт с общим названием "утверждение зла". Диапазон подходов был очень широк. Где-то носитель темной воли выставлялся романтическим героем. Вроде бы он и осуждался автором, но был куда привлекательней (особенно для женщин!) чем те, кто стоял на светлой стороне. Где-то зло, чаще всего в образе криминального мира, представлялось всемогущим, отбивая у читателя всякую охоту в реальной жизни ему сопротивляться. А в вымышленной литературной конструкции на роль борцов назначались так называемые супермены. Сам моральный облик этих особей и их поведение в быту у нормального человека должны были вызвать вопросы, однако, литература и кинематограф такой стиль закрепляли и создавали массу подражателей. Но главное, эти герои действовали всегда в одиночку. Ни о каком коллективном сопротивлении злу не было и речи.

Отдельной когортой стояли многочисленные романы про магов и магические школы, где тоже утверждалась роль некой особой личности, обладающей сверх способностями. И все это подспудно внедрялось в подсознание, особенно детское. Порождало в неокрепших умах соблазн достигнуть желаемого не упорным трудом, а взмахом волшебной палочки.

Уже ближе к моей эпохе, когда для немногих избранных замаячила перспектива бессмертия, пишущая и снимающая братия кинулась раскручивать эту тему. Человечество подготавливали к расколу. Приучали принимать грядущую реальность, как нечто естественное. И вот эта эпоха наступила! Утвердив свою власть, бессмертные уже не нуждались в ее идеологическом основании. Литература и кинематограф выродились в чисто развлекательный мусор, позволявший скоротать досуг. Насекомоядным скармливалось нечто совсем примитивное, напоминавшее репертуар средневековых бродячих театров. Для технической элиты(к которой когда-то принадлежал и я) лепился более уточенный, а порой и более извращенный репертуар. То, чем развлекали себя бессмертные, оставалась закрытым. Но было сомнительно, что их элитарное творчество могло создать что-то по-настоящему великое. Даже если представить искусство, как выросшую на навозной куче прекрасную розу, навоз тут будет необходимой компонентой. Он питает корни. А почва современного искусства на глазах иссыхала. Сократившееся в несколько раз население обитало в основном в городах, разделенных на элитные кварталы и человейники. К элите относились немногочисленные технические специалисты. В человейниках жили в основном на пособия, иногда устраиваясь в обслугу или на работы, где использование роботов было экономически неоправданно. В разбросанных по миру промышленных зонах автоматизированные заводы изготавливали все необходимое для потребления. Распределением занимались всемогущие корпорации наподобие "Глобал Виннер". Власть на местах контролировала аристократия бессмертных. Правда, кое-где сохранились еще остатки национальных структур, вроде нашего формально избираемого императора-президента. И даже ходили слухи, что он хочет ограничить произвол аристократии. Но я в это слабо верил. Мир усыхал, скукоживался, но, казалось, в этом полумертвом состоянии при отсутствии внешних толчков он еще протянет очень долго. Но все же, я почему-то верил, что Господь этого бесконечно длинного умирания не допустит. Игла, на кончике которой приютилась смерть Кощея, будет извлечена на свет и безжалостно переломана. И еще