Татьяна Толстая - Двое (рассказы, эссе, интервью) Страница 16

- Снежана.- Девушка протянула мягкую, как тряпочка, руку.- Мы с Майклом английским языком занимаемся.

Лера молча ушла в свою комнату и закрыла дверь. Неужели на ночь останется? Мы так не договаривались. С другой стороны, сдала комнату и не возникай. Уплочено.

Из комнаты англичанина доносился смех. Чем она его так рассмешила? В коридоре зажегся свет. И опять послышался смех. Пошел провожать, слава Аллаху, вздохнула Лера, засыпая.

Майкл вернулся домой только утром. Веселый. Уже не одинокий.

- Я теперь буду жить не здесь. Изменились обстоятельства, извините.- Он протянул конверт.

- Плачу, как договаривались, за весь срок. Лера так растерялась, что спросила:

- И русский язык вам больше не нужен?

- Не беспокойтесь. Нет проблем.

Больше вопросов Лера не задавала. В опустевшей квартире ничего не хотелось делать. Стыдно было вспоминать, как спешила с дачи, от плачущей дочки,- завтра урок!- в электричке, в тамбуре, зажатая между рюкзаками, придумывала упражнение на числительные: пятьюстами шестьюдесятью четырьмя мальчиками, о девятистах сорока девяти девочках...

- Нельзя привязываться к жильцам,- возмутилась Лерина подруга, та, которая работала в квартирном бюро.- Ты бы еще в них влюблялась. Не переживай. Бери карандаш и записывай: первое, супружеская пара из Новой Зеландии, миссионеры. Лечат вензаболевания словом божьим. Им нужна комната на месяц и чулан для миссионерской литературы. Второе, чемпионка Кракова по армрестлингу, с подругой. Просят комнату на все лето без мебели, и чтоб на полу два тюфяка. Думай, только быстренько. Ответ - завтра.

1997 год

Наталия Никитична Толстая

Отцепленный вагон

Когда родился Федя, младший брат, Миша обрадовался. Теперь жизнь переменится. Мама будет сидеть дома, одумается и снова полюбит его, старшего сына. Мишин папа с ними не жил, но иногда приходил и сидел на кухне.

Наливал маленькую рюмку водки, сразу не пил. Гладил рюмку, трогал. Предвкушал. При этом курил и рассказывал маме про своего начальника, которого называл "одноклеточный". Он спрашивал Мишу одно и то же:

- Ну что, Михаил, много двоек нахватал?

В этом вопросе не было ни угрозы, ни участия. Миша копил ответы, которые никогда не произносил. "Тебе-то что до моих двоек". Или: "Откуда ты знаешь, может быть, я отличник". Но больше всего хотелось холодно посмотреть на отца и уйти в свой угол.

Миша жил с мамой и дедушкой. Теперь вот придется жить с Федей. Федин папа был иностранцем. Когда мама вышла из больницы, он привез восемь коробок бумажных пеленок и миксер. Миша ждал, что Анжело купит еще много чудесных вещей или даст денег, но этого не случилось. Итальянец больше не появлялся.

Мама работала в отделе редкой книги, а платили ерунду. Из разговоров взрослых Миша узнал, что пенсия у дедушки Кузьмы Исаковича - сносная. Дедушка сорок пять лет проработал на секретном заводе, в отделе комплектования и сбыта, а теперь, к восьмидесяти годам, нашел дело: занялся литературным творчеством. "Играю со словом",- говорил он по телефону бывшим сослуживцам.

Дедушка вставал рано и не мог дождаться, когда все проснутся и можно будет стучать на машинке. Если рифма не шла, дедушка рисовал гуашью. Последняя работа - большой круг, а под ним маленький - называлась "Домбай перед сходом лавины". Дедушкин закрытый завод теперь закрыли по-настоящему, и Миша думал, что жизнь дедушки Кузьмы прошла неинтересно: полвека комплектовать и сбывать неизвестно что, а потом, состарившись, надеть тренировочные штаны и писать неинтересное про природу.

До редкой книги мама нигде долго не задерживалась, и дедушка говорил про нее: богема. Мама снималась в массовках, однажды играла политзаключенную, которую везут на Колыму в арестантском вагоне. А на самом деле вагон был отцеплен и стоял среди бурьяна на задворках Финляндского вокзала. В перерывах между съемками политические ходили за пивом. Пели птицы и не верилось, что была на свете Колыма. Мама рассказывала про съемочную группу: полдня люди маются без дела, потом, ругаясь, ищут пропавший кабель и ссорятся по пустякам: "Сволочи, кто мой чай выпил? Отвернуться нельзя".

Работала мама и гидом-переводчиком, ездила с итальянскими туристами по Транссибирской магистрали и в Среднюю Азию. Это было, когда все советские народы жили вместе и дружили. Мама вспоминала сказочные страны - Бухара, Хива. Утомленные жарой туристы ложились отдохнуть у арыка, местные девочки в шароварах услаждали их узбекскими танцами, а служанки угощали гостей плодами. Но и с этой работы маму попросили: вела себя не так, как положено по инструкции. Эту инструкцию мама повесила в прихожей, в рамке, а то знакомые не верили, думали, мама шутит.

- Форма одежды женщины-переводчика: белый верх, черный низ. Обувь строгая.

- Переводчик имеет при себе два носовых платка.

- Переводчик не ест и не пьет во время перевода.

- От переводчика не должно исходить резких запахов (пота, духов, лекарств, спиртного).

В чем провинилась мама? Может быть, вышла на работу без носового платка? Наверное, мамина вина была в том, что она влюбилась в туриста, Фединого отца. Мама всегда прожигала - огненной точкой через увеличительное стекло - того, кого любила. И там больше ничего не росло.

Миша часто сидел на кровати и думал: зачем надо жить? "Займись делом",раздавалось с небес, как только он погружался в раздумья. Чтобы не приставали, Миша утыкался в книгу, делал вид, что читает. И начал читать. В дедушкином шкафу он нашел дореволюционные брошюры: "Гигиенические этюды о браке", "Страх смерти по Гагену", "Коза и ее значение для русского народа".

- Отведи дедушку в туалет, а то он упадет по дороге!- кричала мама из другой комнаты.

Начитавшись брошюр за 1909 год, Миша стал вести наблюдения над домашними. Мысль завести картотеку появилась еще в четвертом классе, когда девочка в колонке у окна - Денисюк - показала Мише учетные карточки, которые она составляла на мальчишек из класса. В каждой карточке было четыре графы: 1. Фамилия. 2. Имя. 3. С кем дерется. 4. Чем дерется. В карточке, заведенной на Мишу, в пунктах 3 и 4 были прочерки. И от этих прочерков на Мишу впервые повеяло ветерком социальной ущербности.

Наблюдать за дедушкой было просто - он не выходил из дома. Весь был на виду. Миша купил общую тетрадь и расчертил ее. Появился раздел: посещение дедушкой уборной. Время захода и время выхода. Отдельно - в будни и в выходные. Следующий раздел он озаглавил: "Кривая маминой раздражительности". Ниже перечислялись раздражители:

"а) Невынесенное помойное ведро;

б) Потеря ключа;

в) Чтение дедушкой вслух его мемуаров "Огненные годы"".

Третий раздел назывался: "Сравнительная характеристика пернатых, питающихся из дворовых помоек (воробьи, голуби, вороны, чайки). По личным наблюдениям". С зарисовками птиц и помойных баков.

После рождения Феди гости стали ходить редко. Но один писатель, Стигматов, все-таки захаживал. Раньше его не печатали и никуда не пускали, а теперь все чудесно переменилось. Все напечатано, и за границу приглашают, вот недавно вернулся с Аляски, прочел там курс лекций "Энергия зла в русской истории". Про других писателей Стигматов говорил:

- Однояйцевые близнецы.

Миша начал читать стигматовскую повесть "Торговец удлинителями" и бросил. Написано непонятно, без знаков препинания, а повесть между тем получила Гомеровскую премию (для слабовидящих писателей).

По вечерам появлялась Рахиль, которую мама раньше терпеть не могла, а теперь подружилась. Они вызывали духов. Это было просто и не требовало материальных затрат: алфавит в круге и тяжелая игла на длинной нитке. Рахиль водила иглой по алфавиту и разговаривала с духами, а мама молча слушала. Вызывали духов наших, отечественных: Мичурина, Калинина, Павлика Морозова. Вызванный народ отвечал кратко, хорошим русским языком. Один только Троцкий матерился, и его вызывать перестали. Однажды вызвали дух князя Курбского и спросили: "Стоит ли эмигрировать?" Курбский ответил: "Сидите дома, дуры". Рахиль на Курбского обиделась, а мама сказала, что сам дурак, отстал от жизни.

Школу Миша разлюбил, когда впервые столкнулся с предательством; в диктовке пропустил букву "р", и получилось: "В лесу какала ворона". Любимая учительница, Руфина Магомедовна, прочла про Мишину ворону всему классу. Обида была так невыносима, что Миша в мечтах сбрасывал вероломную Руфину со скалы в море. Потом, подумав, сменил тактику и стал смеяться вместе со всеми: "А что же, ворона в школьную уборную должна была лететь?"

Домой он никого не приглашал: неприветливая мама, дедушка, всегда неприбранный. И, главное, проходная комната.

Федя оказался болезненным, кричал по ночам. А когда он затихал, мама ложилась на диван и лежала с открытыми глазами: уйдите. Оставьте меня в покое. Нет, после рождения Феди жизнь лучше не стала. Можно, конечно, относиться ко всему, как бабушка: на все воля божья. Если бы бабушка была жива, то Миша спросил бы ее: а что дворовый мучитель Рыгаев не дает мне проходу, это тоже воля божья? Нет, бабушкины заповеди и догматы в современных условиях не работали.