Вячеслав Софронов - Кучум (Книга 2) Страница 16

Если и после этого противник не согласится на союз, то следует вызвать возмущение в его землях, заслав туда своих людей.

Из древнего восточного манускрипта

ЯБАЛАК СЕРАЯ СОВА

Проводив бухарских послов, Кучум призвал к себе Карачу-бека и Мухамед-Кула. Он внимательно поглядел на визиря, смотревшего, как всегда в сторону, прячущего свои мысли, зато племянник, наоборот, ловил каждое его слово, стремясь понять, чего хотят от него, и спешил высказать свое мнение. Был он худощав и строен, как молодая лоза, но в походке мягкой и стелющейся угадывались черты, которые позже обозначатся и выявятся. Кучуму вспомнился барс, живший в отцовском зверинце. У него была такая же мягкая поступь и чуть вытянутая вперед шея. Он подолгу кружил в своей клетке, словно не замечая людей, стоящих рядом, а потом одним прыжком кидался на прутья, стараясь зацепить лапой человека, отскакивал в сторону, рычал и, утратив интерес к недосягаемой жертве, начинал снова и снова кружить по клетке. Но при этом хитро косился желтыми глазами на толпившихся людей, прикидывая расстояние для нового прыжка. И нет более коварного зверя, сильного и ловкого всегда готового к броску.

"Такого лучше не дразнить, опасно. Что-то он унаследовал от отца, а что-то от деда. Пока я силен -- не тронет. Но придет полоса неудач, берегись, сломает хребет".

И Карача-бек, и Мухамед-Кул поняли, что неспроста призвал их хан, будет серьезный разговор и опустились на войлок перед ним, склонив головы.

-- Слава Аллаху, послов проводили и будем ждать, что ответит хан Абдулла, -- начал Кучум издалека, -- но надеяться на помощь от него особо не стоит. Он сам думает как бы с нас побольше урвать.

-- Пусть попробует,-- горячо откликнулся Мухамед-Кул, -- наши нукеры пока еще крепко держат оружие.

-- Не об этом речь, -- прервал его Кучум, -- у него своих забот хватает и воевать с нами он и не думает, иначе не направил бы послов. Но нам нужны и друзья. Одним в этом мире жить трудно.

Карача-бек согласно кивнул головой, но промолчал.

-- Мы -- в центре сибирской земли и нам надо собирать вокруг себя всех живущих по сибирским рекам князей. Они должны понять, что вместе мы сильней. Но им надо забыть о прежних раздорах и покориться нашей воле.

-- Пойдут ли они на это, -- в задумчивости проговорил Карача-бек, -северные князья привыкли жить сами по себе и наша дружба им не нужна. К тому же половина из них платит дань московскому царю.

-- Да, длинные руки у царя Ивана. Вон куда дотянулись. Но если они ему платят дань, то пусть и нам дают. Московский царь далеко, а мы -- рядом.

-- У Московского царя сильное войско. Он покорил уже многие ханства и княжества и лучше не становиться ему поперек дороги, -- возразил хану Карача-бек.

-- А я пока не хочу ссориться с московским царем. Он хозяин на своей земле, а я -- здесь на этой земле.

-- Чтобы иметь друзей, надо платить, -- не сдавался Карача-бек, -- и нам надо направить послов в Московию, уведомить о своей дружбе.

-- Все, что можно отправить, мы отправили в Бухару хану Абдулле, -громко и не сдерживаясь, рассмеялся Кучум, -- правда, послов можно еще нагнать и забрать у них меха. Объясним, что ошиблись.

-- Зачем,-- Карача-бек говорил с ханом как с неопытным в государственных делах ребенком и, это злило Кучума, -- в Московию отправим то, что должны послать северные князья. Только вместо них поедут наши послы.

-- Это как? -- уставился на Карачу-бека Мухамед-Кул. -- Отобрать?

-- Зачем отобрать. Их надо сделать нашими подданными. Мы будем охранять их от врагов, а они пусть платят нам за это.-- Кучум, выслушав его, надолго задумался и, помолчав, кивнул:

-- Да, у моего визиря голова работает хорошо. Лучше и не придумаешь. А чтобы северные князья особо не возражали, отправим к ним наших послов, а с ними и воинов для большей убедительности. Ты, Мухамед-Кул, поведешь их. Я так решил. Через два дня и выступите. Иди, готовься к походу.

Радостный юноша так и подпрыгнул, не прощаясь, выскочил из шатра. Кучум, не сдержавшись, улыбнулся вслед ему. Но Карача-бек, оставаясь спокойным, негромко заметил:

-- Молод он еще сотни водить.

-- Молодость быстро проходит. Пусть покажет себя в деле. Тебя же хочу послать в Казанское ханство. Нам нужны мастера по оружию. То, что сделали наши кузнецы, никуда не годится. После двух выстрелов стволы разрывает. Как хочешь, а мастеров из Казани привези.

-- Хорошо, мой господин, все выполню.

-- Семью привез в Кашлык?

-- Да, мой господин. Они здесь.

-- Мне доносили, будто русские люди стали строить свои крепости на склонах гор, что русские зовут Уралом. Побывай у них. Осмотри все сам. Сколько их и надолго ли пришли. Понял?

-- Все сделаю.

-- Тогда, прощай. И выступай, не мешкая. Оставшись один, Кучум ощутил некое беспокойство от предстоящих событий, которые сам же и торопил. Но не мог он, сидя в шатре, ждать, когда окрепнут соседи и придут под стены Кашлыка. Надо торопиться самому, пока жизнь не станет торопить тебя.

Он вышел из шатра и прошел на обрыв, вгляделся в противоположный берег. Там пасся табун коней, и все излучало покой и безмятежность.

* * *

Утром Мухамед-Кул, сопровождаемый двумя десятками своих нукеров, половина из которых были такие же юноши, дети местных беков и мурз, оглашая пробуждающийся от сна лес громкими криками, покинули городок. В ближайшем улусе к ним присоединилась сотня Януша, находившаяся на отдыхе. К полудню они достигли городка Атик-мурзы, где их поджидал сам мурза с тремя сыновьями и родичами, а вместе с ним было еще полторы сотни воинов. Вечер застал их неподалеку от Девичьего городка.

Вместе с Мухамед-Кулом в поход шли и его молодые друзья -- родичи знатных беков: Айдар -- сын Кутая и Дусай -- сын Шигали-хана. Для них это тоже был первый поход, и они намеревались показать свою удаль и доблесть, омыть сабли кровью врагов.

Айдар ехал по правую руку от ханского племянника и зорко посматривал по сторонам, время от времени поправляя шлем на голове, гордо оглядываясь на идущие следом сотни. Его пухлые щеки со следами юношеского румянца не были иссечены ветрами походов, но в глазах светилась радость от предстоящего сражения, а тонкие ноздри втягивали дурманящий запах конского пота, столь привычный воину. В голове рисовались картины схваток и победного возвращения обратно, когда за стены ханского городка их выйдут встречать все жители и с восхищением будут разглядывать победителей. Себя же он видел едущим впереди своей сотни с перевязанной левой рукой, с пятнами крови на одежде. "Герой, каков герой",-- будут показывать пальцами старики, а девушки, ах, девушки! -- прятать в цветастые платки смущенные лица, посверкивая темными глазами. И Айдар улыбался, представляя радость встречи, пришпоривал коня, но тут же натягивал повод, когда оказывался впереди Мухамед-Кула, зорко следившего за строем.

По левую руку от ханского племянника ехал на белой невысокой кобылке вялый и медлительный Дусай, чей отец, Шигали-хан, доводился дальним родичем тестю Кучума и год назад вместе с несколькими нукерами перебрался в Кашлык, бежав от мести ближайших соседей. Он правильно рассчитал, что сибирский хан, остро нуждающийся в поддержке, и такой же пришелец как он сам, будет рад каждой сабле, поднятой в его пользу. Посылая старшего сына, Дусая, в поход с ханским племянником, Шигали-хан надеялся стать со временем наместником Кучума на вновь завоеванных северных землях. Сам же он, опытный рубака и наездник, посчитал ниже своего достоинства участвовать в походе, где башлыком был поставлен безусый юнец, ханский племянник. Под его началом Шигали-хан сражаться не станет. Вот, если бы башлыком поставили его... Но Кучум посчитал, что поход будет легким и непродолжительным. Хан не верил, будто северные князья смогут оказать сопротивление его сотням, потому и послал Мухамед-Кула башлыком, впрочем, приставив к нему опытных воинов для присмотра.

Мечты Дусая не были столь честолюбивы как у Айдара. Он думал лишь, как быстрее вернуться из похода и отправиться со старыми воинами на соколиную охоту за утками, где можно вечером у костра вволю слушать рассказы стариков о злых духах, о набегах, оставшись без пристального внимания отца. Тот постоянно посмеивался над медлительностью и нерасторопностью Дусая, придумывал обидные прозвища, а он, скрывая обиду, делал вид, будто безразличен к упрекам и насмешкам, что еще больше лило Шигали-хана.

Единственное живое существо, которое любил и доверял,-- его белая кобылка, с ней он были неразлучен последние два года. Холодными вечерами Дусай укрывал ее теплой попоной, подкармливал вкусными лепешками. И кобылка платила ему тем же, всегда радостно встречая своего хозяина. Дусай никогда не пользовался шпорами и ногайкой, а чтобы подбодрить, нежно шептал ей в ухо: "Быстрей, милая, быстрей!" -- и та, послушная хозяйской воле, стелилась в стремительном беге, переходя с тряской рыси на галоп, и не отставала даже от рослых жеребцов, словно понимая, что хозяин ее не должен быть последним.