Рустам Гусейнов - Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе) Страница 16

От южного конца набережной, оттуда, где кончаются фонари, и деревья растут уже в беспорядке, отходит, как бы продолжая ее между деревьями, неровная тропинка. Если пойти по ней, то метров через двести тропинка приведет к глухому зеленому забору, резко свернет вдоль забора под откос и вскоре стушуется. Если в этот сумеречный час не окажется желания карабкаться сквозь заросли вниз к реке, то придется вернуться.

Глухой зеленый забор над лесистым откосом - единственная доступная постороннему взгляду часть особого охраняемого квартала города Зольска, квартала, сложенного из четырех больших земельных участков, в недрах каждого из которых стоит по огромному дому.

С противоположной стороны к этому кварталу ведет грунтовая дорога, и там в заборе имеются на значительном расстоянии друг от друга четверо ворот - железных и всегда запертых. Ни номеров, ни иных опознавательных знаков на воротах этих не найти. За четырьмя воротами живут четверо людей, представляющих собой верхушку, или лучше сказать - острие партийно-государственной пирамиды района. Именно: первый и второй секретари Зольского райкома ВКП(б), председатель Зольского исполкома и начальник Зольского райотдела НКВД Степан Ибрагимович Баев. Ворота Степана Ибрагимовича последние, если считать от набережной. Справа от ворот в заборе есть еще и калитка. Она была в тот субботний вечер не заперта.

Изнутри над калиткой подвешен медный колокольчик, звенящий при входе в нее, однако от калитки до дома дистанция еще очень большая - метров пятьдесят, не меньше, - так что слышно его в доме едва ли. В сгущающихся сумерках дом не сразу можно и разглядеть, войдя в калитку - настолько плотно обсажен он деревьями и кустарником.

Архитектура его не совсем обычна: дом одноэтажный, с почти совершенно плоскою крышей, но очень большой по площади - вместе с хозяйственными пристройками и огромной террасой - сотки в три. Основной вход в него - прямо на террасу, с небольшого крылечка под фонарем, обращенного в сторону ворот. От калитки к крылечку выложена красным кирпичом дорожка среди кустов шиповника. На бескрайнем участке вокруг дорожки отменные порядок и чистота: ровно подстриженные кусты и газоны, ухоженные клумбы с цветами. Каждый предмет в усадьбе - от белой ажурной беседки среди деревьев до самодельного устройства из трех обувных щеток у крыльца - внушает представление о достатке и аккуратности.

Впервые в тот вечер медный колокольчик над калиткой подал свой голос без четверти восемь. И словно по уговору на огромной террасе до этой минуты почти невидимого дома зажглись одновременно несколько ламп. Белый электрический свет пролился сквозь стекла на ближайшие к дому деревья, а вся усадьба от этого как будто глубже погрузилась в сумерки.

У начала кирпичной дорожки стоял первый гость Степана Ибрагимовича - седой, стриженный ежиком мужчина лет пятидесяти, с суровыми чертами лица. Мужчина одет был в военный френч без знаков различия. В одной руке нес объемистый сверток, предназначенный, как видно, в подарок, другою вел под локоть наряженную в нечто блестящее супругу. Мужчину звали Василий Сильвестрович Мумриков - капитан Мумриков, заместитель начальника РО НКВД, начальник СПО - секретно-политического отдела.

Не успел Василий Сильвестрович дойти до крыльца, как колокольчик зазвенел снова. Один за другим стали подходить гости.

Если бы откуда-нибудь из-за кустов шиповника проследить за движением их по кирпичной дорожке к дому, то уже только по этому можно было бы составить представление о значительности предстоящего здесь торжества. Самые разные на вид - очень молодые и весьма почтенного возраста люди, с заметной военной выправкой и вполне гражданского вида, нарядные и скромно одетые, с женами и без жен - все без исключения несли они на лице особенное - радостно-взволнованное выражение, свойственное гостям, собирающимся к действительно большому празднику. Мужчины ощупывали на ходу галстучные узлы, женщины помадили губы. Многие, судя по тому, как с интересом оглядывались вокруг, пришли сюда впервые.

Вера Андреевна и Харитон появились у ворот усадьбы без пяти восемь. Харитон подмышкой нес сверток, обернутый пестрой бумагой, у Веры Андреевны в руке были цветы.

Они познакомились в самом начале этой весны - в первых числах марта. Он тогда пришел к ней в библиотеку под вечер, в форме, представился очень серьезно и сказал, что ему необходимо просмотреть полное собрание сочинений Ленина. Это было первый раз за все время ее работы, когда в библиотеку к ней пришел сотрудник НКВД.

- Да, конечно, - кивнула она ему чуть растерянно. - Вы хотите взять сразу все тома?

- В этом нет необходимости, - покачал он головой; из шкафа, где отдельно от прочих книг содержались собрания классиков марксизма, достал первый том, сел в кресло и стал переворачивать страницу за страницей, бегло просматривая каждую.

Прошло часа два прежде чем, наконец, он перевернул последнюю страницу последнего тома. Шел уже десятый час. Вера Андреевна, конечно, не решилась сказать ему, что рабочий день ее давно закончен, сидела у себя за столом, читала.

- Простите, - сказал он ей, вставая. - Я, кажется, задержал вас. Давайте, я провожу вас домой.

Потом еще несколько раз он заходил к ней в библиотеку перед самым закрытием. Брал почитать какую-нибудь книгу и провожал ее до подъезда. Потом пригласил в кино. Он был хорош собой - высокого роста, с правильными тонкими чертами лица. Он был всегда уверен в себе, интересовался только теми вопросами, на которые знал ответы, и военная форма шла ему. Недели через две-три, когда потекли по Зольску первые весенние ручьи, а он стал приносить ей в библиотеку букетики мимоз и подснежников, Вера Андреевна стала понимать, что в планах у него, очевидно, присутствует большее, чем прогулки по вечернему Зольску.

Он интересно умел рассказывать об архитектуре, и отчасти увлек ее именно этим. По его совету она прочитала даже пару книжек по истории градостроительства и архитектурных стилей. Но построек, к которым можно было бы знания эти применить, в Зольске было наперечет. И однажды в воскресенье он приехал к ней домой на черной машине, и пригласил ее съездить в Москву. Она не нашлась отказаться, и они провели в Москве целый день гуляли по улицам и переулкам, обсуждая фасады домов, обедали в ресторане, катались на чертовом колесе в парке Горького.

Он любил рассказывать о себе - о своей биографии, о случаях из жизни, где проявил себя с лучшей стороны, о своих принципах и привычках. Вера Андреевна узнала от него помимо прочего, что отец его умер восемь лет назад и тогда же появилось и стало прогрессировать психическое расстройство у его мамы - учительницы начальных классов. Первое время это было не так заметно - она как будто просто ушла в себя, часами сидела молча, не отвечала на вопросы, по ночам плакала часто. Потом она вышла на пенсию, стала ходить со старушками в церковь. И тогда, по словам Харитона, проявились у нее уже очевидные признаки помешательства на религиозной почве. Ей стало видится что-то невидимое окружающим. Она принялась проповедовать ему Библию, грезить концом света.

- Многие советуют отдать ее в больницу, - говорил Харитон. - Но она моя мать, и, что бы ни было, я считаю, что обязан заботиться о ней. Бывает это тяжело, но в целом я уже приноровился. Когда она спокойная - читает Библию, молится - я не мешаю. Когда же ей приходит пора пророчествовать, я стараюсь ее, как могу, успокаивать: говорю ей что-нибудь ласковое, подсыпаю в чай лекарства. Если не помогает, запираю в комнате, пока не придет в себя. Немного утомительно, но что же делать. По хозяйству она зато отлично справляется: готовит, стирает, убирает - как самая нормальная старушка. Сам-то я в этом смысле не очень приспособленный человек. Конечно, если сложится так, что кто-то захочет ее заменить в этом смысле, тогда уже придется что-то решать.

- Если вы женитесь, вы хотите сказать, - уточнила Вера Андреевна.

- Да, если женюсь.

Возле калитки они задержались на минуту и пропустили вперед себя толстого низенького человечка в белом летнем костюме с широким галстуком в горошек, с худою, но также низенькою женой. Человечек был лысоват, на лице хранил умиленное выражение, теперь запыхался, потел и лысину отирал платочком. Мужчину звали Лаврентий Митрофанович Курош - это был редактор зольской районной газеты с невразумительным названием "Вперед!" - маститый журналист и начинающий прозаик. Харитон шепотом представил его Вере Андреевне.

Лицо супруги Лаврентия Митрофановича выражало в противность мужу беспредметную строгость, и черные волосы ее связаны были тугим узлом на затылке.

На огромной застекленной террасе все готово было к грандиозному застолью. Праздничный стол персон на сорок сервирован был необыкновенно. Архипелаги вин - шампанских и грузинских, коньяки и водка, цельный балык и свежие овощи, черная и красная икра, окорока, метвурсты, сервелаты. Тяжелые мраморные вазы, формами похожие на гигантские рюмки, стоявшие по углам террасы, по мере прибытия гостей заполнялись цветами. Играла музыка из радиолы. Последние аппетитные штрихи вносила в убранство стола молоденькая горничная в кружевном фартуке.