Владимир Орлов - КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК Страница 16

По поводу способов злодейства мнения разошлись. То есть для публики все способы были хороши, но какой из них был применен вчера, верно сказать не мог никто. Уж на что Людмила Васильевна добродетельно вела себя с милиционерами (а они в закусочную заходили и еще зайдут и, наверное, оставили здесь кого-нибудь в костюме для присмотра за суждениями, «Не негра ли?» - спросил я), а и она от милиционеров ничего путного не вызнала. Темнили в интересах следствия.

– А не в строении ли Васька касимовского это случилось? - предположил я.

– В его, в его, стервеца! Этажом выше.

– Так может, гуманоиды влетели не в ту форточку, а поняв, что нарушили маршрут, озверели?

Неуклюжая моя шутка кассиршей не была поддержана.

– Жалко ее, - вздохнула Людмила Васильевна. - Красивая девка была. Но видать, не из затейливых.

Я пожелал поинтересоваться у Люды: а кто такие - затейливые, но к моему столику победно-громко направился легендарный и только что упомянутый в разговоре Александр Михайлович Мельников, театральное, киношное, мемуарное, телевизионное диво, или, если хотите, блюдо. Обеденное, вечернее и десертно-ночное. А с ним и симпатичный мне актер Николай Симбирцев.

– Здорово, старик! - приветствовал Мельников меня. - Рад, что вы здесь! Вы-то как раз поймете! Не то что эти… Мне, наконец, вырастили дерево!

– Какое дерево?

– Сейчас! Сейчас! - загрохотал Мельников и стал шарить в глубинах кожаного кофра.

– Александр Михайлович, - не смогла удержаться кассирша Люда, - а вы про Олёну-то Павлыш уже знаете?… То есть уже слышали?

– Конечно! Конечно! Знаю, все знаю… А что с ней?

– Ну как же, ее ведь убили, - тихо, стараясь быть деликатной, произнесла кассирша.

– Ну да… Ну да… Беда-то какая! Мне первому и сообщили. Уговорили произнести сегодня вечером слова по первому каналу… - но тут нечто из системы бдящих правил заставило Мельникова утишить звук, а потом и замолкнуть. Все же он спросил шепотом: - А кто такая Олёна Павлыш?

– Я думала, она ваша знакомая, - сказала кассирша. - Такая красивая блондинка, двадцати пяти лет, рослая, жила в нашем дворе…

– Она еще сидела с вами за столиком… - подтвердила буфетчица Даша.

– Позвольте! - возмутился Мельников. - Да, я, конечно, знал Олёну Павлыш. Это - летчица. Герой Советского Союза. Дважды Герой Советского Союза. Бомбила Берлин. Есть мои воспоминания о ней. Мои и маршала Кожедуба.

– Нет, это не летчица, - растерялась кассирша, - это здешняя Олёна Павлыш…

– Не знаю я никаких здешних Павлышей! - Мельников, видно было, осерчал. - Увольте меня от незаслуженных знакомств! И не мешайте серьезному разговору с коллегой!

А к коллеге, то есть ко мне, было уже обращено с уважением и предощущением удовольствий, возможно, что и моих, коли способен я порадоваться удаче знакомца:

– Достаю, достаю дерево! Свиточек-то какой огромадный!

Но извлек Мельников вовсе не свиточек, а рулон, склеенный из кусков чертежной бумаги. Была попытка его развернуть, я увидел лишь важные слова «Родословное древо семьи…», и рулон сам собой свернулся.

– Ну и ладно, - сказал Мельников, - а то бы его пришлось метра на четыре растягивать, вон туда, за прилавок, на кухню, а там бы его залили или лапшой, или шпротой недокушанной, или еще какими помоями. На пальцах объясню…

Из объяснений на пальцах Мельникова, из его прыгающих слов, выходило, что архивные мальчики и девочки («архидевочки»!) вырастили, наконец-то, родословное древо семьи Мельниковых, предварительный вариант, предварительный! Крюком одного из корней древа был прихвачен новгородский посадник Онуфриевич, чье имя выскребали на первых берестах, а раз новгородский посадник, то в подпочвенных слоях не исключался и Рюрик. В переплетениях же ветвей семейства Мельниковых кто только не обнаруживался! И Шуйские, и воевода Пожарский, и Сумароков (не случайно за Сумароковым - и президент Академии Художеств Оленин), и братья Орловы, и канцлер Бестужев, и Баратынский с Тютчевым, а через Баратынского - и Александр Сергеевич Пушкин, и декабристы Якушкин с Ястржембским, через Рындина - Галина Уланова, и даже эти, со свинцовыми крылами, теперь уже не стыдно говорить, Победоносцев с Леонтьевым…

– Такие удивительные связи, такие люди! - радовался Мельников. - Я в себя не могу придти от открытого! Это я сейчас вскользь и летуче, а будет случай, доложу обо всем основательно… И про герб родовой доложу…

«Завтра, небось, обстоятельно по телевизору и доложит…» - представил я.

– Неужели у тебя на листочках и веточках не отыскались, скажем, кухаркины детки, - поинтересовался Симбирцев, - или незаконный сын Стеньки Разина, отчаянный какой-нибудь головорез? Или укротитель дворовой псины Герасим? Или неразумная барышня Вера Фигнер? Или разбойник из брянских лесов по прозвищу Шандыба? Или и эти у тебя есть, но нынче они - не модные, однако ты их держишь про запас, на всякий случай?

– Опять ты желаешь все опошлить! - вскочил Мельников. Но ожидаемая отповедь его была приостановлена приходом к нашему столику двух внимательных мужчин.

Движение их в теснинах закусочной я наблюдал уже полчаса. В закусочную нередко являлись чужаки, скажем, будто бы миссионеры диковинных сект - то объединения церквей, то безопасной любви, то несокрушимой семьи - с предложением сейчас же снабдить их идеалы деньгами. Бранные слова не гасили их искательные улыбки, каждый столик был ими назойливо-деликатно отработан, всем предъявлялись какие-то карточки. Миссионеров, как правило, выпроваживали, лишь иногда особо нервный бросал им десятку с выкриком: «Только не лезьте мне в душу!». Нынешние внимательные мужчины вряд ли могли вызвать бранные слова (то есть произнесение их). Один из них был знакомый мне участковый капитан Егорычев (в штатском). Сопровождал он, судя по его суете, по крайней мере майора.

– К вам… граждане… товарищи… или господа можно обратиться с вопросами? - произнес предполагаемый майор, статный, вполне киногеничный, из сериала, лет сорока пяти.

– Конечно, - сказал я. - Присаживайтесь.

– Спасибо. Подполковник Игнатьев.

Мы втроем кивнули, как бы подтверждая, мол, мы так и думали, что к нам подсядет подполковник.

– Вы, возможно, слышали, - начал Игнатьев, - что здесь во дворе произошло убийство. Вот и приходится докучать отдыхающим своими служебными интересами… Вы уж извините…

– Да ради Бога! - заулыбался Мельников.

– По нашим сведениям убитая, Олёна Павлыш, могла бывать в этом заведении. Я покажу вам фотографии, некоторые из них найдены в квартире убитой, просьба взглянуть на них, вдруг кто-то на снимках покажется вам знакомым…

Мельников Александр Михайлович намерен был, мне показалось, тотчас объявить, что у него эфир на ОРТ, ждет Костя Эрнст, он запамятовал, разгильдяй, и надо бежать, но нечто колющее в его стуле пропало, и Мельников спасать эфир не помчался. Он даже первым забрал у подполковника фотографии. Перебирал их нервно, я подумал, что прежде всего он желал узнать, не запечатлена ли его персона в каких-либо компаниях на лживой фотобумаге.

– Нет, моих знакомых здесь нет, - в глазах Мельникова высветилось великодушие и желание способствовать правосудию.

Расхоже сказать - от сердца у него отлегло. Что не мог не заметить и подполковник Игнатьев.

– Вы не спешите, - сказал он, - вы взгляните еще раз… Снимки, конечно, неважные… Но вдруг с кем-то из их персонажей вы где-то пересекались…

– У меня глаз зоркий! - Мельников обиделся. - Об этом известно всем. Об этом писали братья Вайнеры. Поинтересуйтесь у них.

– Ну если братья Вайнеры, тогда конечно, - сдался подполковник. Он протянул часть фотографий мне, часть актеру Симбирцеву. - А вы не взглянете на лица?

– Отчего же, - сказал я. - Пожалуйста.

Но сейчас же сам обеспокоился, а вдруг и моя образина, пусть и на дальнем плане, вошла в обстоятельства криминальной истории? Впрочем, мне-то что беспокоиться? Нет, себя я нигде не углядел. А вот какая такая Олёна Павлыш начал догадываться. Буфетчица Даша права, я видел Павлыш в компании Мельникова. Мы обменялись наборами фотографий с Симбирцевым, ни звука при розыскных действиях не произнесли. «И тут нет знакомых, и тут никого, и тут, и на этом снимке…» - был вывод.

– Отчего вы вздрогнули? И остановились взглядом? - быстро спросил Игнатьев. - Кого-то узнали?

– Нет, - выговорил я нерешительно.

– И все же? - в голосе подполковника не было деликатности.

– Знаете… На самом деле лицо одной из девиц показалось мне знакомым… Может быть, я видел ее здесь… А может, и не видел… Это что и есть Олёна Павлыш? Вот эта, - и я указал пальцем на простенькую мордашку…

Девицу эту прежде я не видел. И в том, что она не Олёна Павлыш, был уверен. Олёну Павлыш я разглядел на летнем цветном снимке. Хоть давай на разворот глянцевого журнала, и в совершенном соответствии с аттестацией буфетчицы Даши. Рослая блондинка, ноги - от клюва фламинго, лишь сантиметров на пятнадцать защищенные от северных ветров джинсовой юбкой. Ну и так далее. Причем, к вешалкам-манекенщицам по причине нестесненности плечей и бедер Павлыш отнести ее было нельзя. Живописная эта особа, дитя небесное, способна была возбудить фантазии мужчин, вырвавшихся к благам из болот среднего класса. Добавлю, что в лице ее светилось несомненное благородство. Конечно, я видел ее в Камергерском, видел и не мог не обратить внимание на упомянутые мною свойства ее облика.