Олесь Бенюх - Навстречу бездне Страница 16

- Когда требуют только хлеба, это не страшно (о всеобщей забастовке в Италии);

- Наследник, которому вряд ли придется править страной. Подготовьте приветственную телеграмму (о рождении царственного сына в азиатском королевстве)...

Незадолго до ленча секретарь принес краткую телеграмму. Джон долго сидел над ней, понурив голову. Молча передал ее Парселу, тихонько взял его за локоть. Парсел, прежде чем читать, глотнул из стакана, закурил. На зеленом яхтенном бланке с якорем значилось: "Сегодня тринадцать ноль восемь сердечного приступа скончалась Маргарет Парсел тчк Ждем инструкций тчк Беатрисе сообщено тчк Генри".

Джерри прочитал эту телеграмму, как и все предыдущие машинально, не вникая в ее суть. И так же машинально повернулся к Кеннеди, ожидая его очередных замечаний. Джон молчал. И до Парсела вдруг дошел смысл телеграммы. Он зачем-то достал очки, и не надев, сунул их обратно в карман. Растерянная улыбка появилась на его лице.

- Вот и моя Мардж присоединилась к большинству, - сказал он неестественно весело хриплым голосом. - она ведь немало пожила, как ты знаешь - семьдесят с лишним...

И с той же улыбкой он пошел к себе в каюту. Там он лег на кровать и еще, и еще раз перечитал телеграмму, приговаривая при этом: "Мардж, эх, Мардж!" с такой интонацией, словно укорял ее в каком-то непозволительном поступке. И ему страстно захотелось одиночества. Покоя.

Когда потом Парсел летел на вертолете в Сан-Франциско, а оттуда на своем самолете в Нью-Йорк, его раздражал самый звук чьего-либо голоса, мелькание фигур экипажа, участливые взгляды и досадные заботы о его питании.

Он закрывал глаза, представляя мертвую Маргарет. "Все суета сует, Господи. И всяческая суета, - спокойно думал он. - Все там будем".

Нью-йоркский особняк Парсела, старомодный семиэтажный дом на Парк-авеню, и снаружи и внутри был похож на все дома, которые постигает горе. Окна затянуты темными шторами. Говорят шепотом. Ходят на цыпочках. На лицах даже тех, кто не имеет прямого отношения к покойной, постное выражение. Сплетни, наговоры, упреки начнутся после похорон. Сейчас же все плакальщики. Платные и бесплатные. несчастье везде одинаково - и в очень бедных, и в очень богатых семьях - разнится лишь способ его внешнего выражения.

Сделав необходимые распоряжения, Парсел поднялся на второй этаж, в спальню Маргарет. При его появлении какие-то старухи в траурных платьях фасонов конца девятнадцатого века поспешно удалились. Маргарет лежала на своей широкой кровати. В комнате - полумрак. Пахло туберозами, еще чем-то неживым.

Привыкнув к темноте, Парсел посмотрел на жену. Лицо ее осунулось. Стали более явственными морщины на щеках и шее. На лице - выражение обиды, словно она собиралась вот-вот разрыдаться. Парсел попытался выпрямить холодные, окостеневшие, сжатые в кулачки руки. Они не поддавались. Он долго стоял возле кровати. И постепенно ощущение гнетущей пустоты заполнило все его существо. не было ни сил, ни желания о чем-нибудь думать. Да и о чем бы мог он думать? Что вспоминать? Ее бесконечные упреки, они начались чуть ли не в свадебную ночь, - упреки в том, что он ей неверен? Что он женился на ее деньгах? Но ведь она не могла не знать этого. Он никогда не клялся ей в любви. В шутку не раз говорил ей, что она в самый раз сгодилась бы ему в матери. Какая уж тут любовь! А она и вправду норовила ухаживать за ним, как за ребенком. особенно первые годы после замужества. И нанимала частных детективов, которые выслеживали его многочисленных любовниц. Сначала она мучилась. не спала ночи. Плакала. Устраивала сцены. Потом махнула рукой. "Раз их много, этих девок, - утешала она себя, - значит, это не серьезно. лишь бы не одна". Внешне все выглядело пристойно - они бывали на приемах, раутах, коктейлях. Часто принимали у себя. У них росла дочь. Маргарет организовала Парселу предложение баллотироваться в Конгресс от демократов. Он легко победил на выборах. Даже слишком легко; он не знал, что она внесла крупную сумму на текущий счет республиканцев его избирательного округа за эту победу. Затем появилась статейка в одной из желтых газет о его донжуанских похождениях - злая, настораживающая. Его предупредил лидер демократов. И Парсел стал образцовым мужем и семьянином. В Штатах. Он перенес свои развлечения за рубеж. Чтобы как-то оправдать частые поездки за границу, он всерьез занялся изучением международного рынка. Ему повезло раз, два, много раз. теперь он полгода, а то и больше проводил то в Европе, то в Южной Америке.

"Любила" не то слово, - Маргарет обожествляла мужа. Выклянчив у него ласку, она оказывалась такой и целомудренной, и страстной, что он на эти мгновения забывал, что с ним в постели старая женщина. Но вспыхивал свет. И он с удивлением разглядывал ее морщины, против которых было бессильно даже искусство мадам Рубинштейн. И неизменно эти нечастые и недолгие встречи с женой вызывали у Джерри чувство брезгливой жалости.

Маргарет все это понимала и невыносимо страдала, проклинала в душе свой возраст, бездарность косметичек. В такие именно минуты увольнялась безо всякого повода подвернувшаяся под руку прислуга, бились старинные саксонские сервизы, щедро угощались пинками любимые пудели и шпицы.

Она изыскивала малейшую возможность по-своему заботиться о нем, проявлять знаки внимания, постоянно напоминать о себе. Бывало, сидит он в роскошном номере женевского отеля в компании двух-трех крепко захмелевших бизнесменов и такого же количества полуголых, полупьяных девиц. Как вдруг открывается дверь и вносят огромную корзину его любимых гвоздик - белых, розовых, красных, бордовых. В корзине визитная карточка с инициалами"М.П." - Маргарет Парсел. На карточке надпись ее старательным, каллиграфическим почерком: "Опять ты забыл, мой непутевый дурачок, о своем дне рождения". И подпись "твоя любящая Мардж"...

Или вдруг она присылала ему куда-нибудь в южноамериканское захолустье полдюжины белых рубашек. И всегда кстати - то прачки бастуют, то принесут из магазина такую залежалую дрянь, что в Штатах и уборщик не использует ее как половую тряпку.

Или телеграфировала: "Беатриса перешла в следующий класс с высшими баллами по всем предметам тчк Пришли ей поздравление". И подпись: "твоя любящая Мардж".

Раза два или три она выезжала в Европу, когда там находился Парсел. Но она всегда держалась на расстоянии от тех мест, где он жил. Не навязывала себя. Поиграв немного в Монте-Карло (рулетка), или в Лондоне (скачки), или в Барселоне (карты), она возвращалась в Нью-Йорк...

Так что же за чувство к Маргарет жило все эти годы в душе у Парсела? Любви не было. Благодарность? Но ее миллионы были только началом. Все свое теперешнее состояние Джерри сделал сам, своими руками. Он был уверен, что если бы ее денег и вовсе не было, он все равно стал бы тем, чем был сегодня: Джерри Парселом.

Признательность за любовь? Но он был более признателен какой-нибудь лиссабонской шлюхе или потаскухе из Амстердама за их быстротечные, покупные ласки, чем Мардж за ее бескорыстную, двадцатилетнюю страсть.

Не было, значит, и признательности. Но, может быть, была привязанность, привычка?

Парсел не пытался сейчас анализировать свои чувства. Он стоял у изголовья мертвой Мардж, глядел на нее и чувство суеверной тоски, безграничной, давно забытой жалости к ней, к себе, ко всем людям неожиданно охватило его.

"Как мало, в сущности, выпадает радости, счастья на долю человека, думал он. Мизерно мало!.. Муки начинаются с рождения. Человек идет в школу - и появляются маленькие обязанности - перед родными, товарищами, обществом. С годами они растут. В зависимости от положения,характера, воспитания обязанности могут быть большими или меньшими, но они уже не оставляют человека до самого конца. Счастье? Но оно ведь возможно лишь на мгновение. А потом - извечный, унизительный, неотступный страх небытия. И вот Мардж ушла, а все осталось на своих местах. То же будет и после меня. зачем тогда я? Она? Мы?"

Парсел вышел из спальни, осторожно прикрыл за собой дверь. Спустившись на первый этаж, он миновал кухню, разыскал черный ход и очутился на улице. Накрапывал мелкий, назойливый дождь. редкие прохожие, закутанные в дождевики, бросали из-под зонтов удивленные взгляды на пожилого чудака, который отважился в такую погоду выйти из дома в обычном костюме. С непокрытой головой! А он не замечал ни дождя, ни прохожих, ни брызг, летевших из-под колес проносившихся мимо машин.

очнулся он, прошагав добрых четыре мили. Ботинки его промокли насквозь. Пиджак и брюки прилипли к телу. Глаза заливали струйкой дождевой воды. Сел в такси, неопределенно махнул рукой: "Прямо".

- Все-таки, куда? - шофер повернулся к нему, но, увидев глаза Парсела - остекленевшие глаза человека, которому безразлично все на свете, включил счетчик и почти с места дал полный газ.

Часов в семь Парсел вернулся домой. Первой, кого он увидел, как только вошел в нижний вестибюль, была Беатриса. Сжавшись в комочек, она сидела на низеньком диванчике.