Марианна Баконина - Школа двойников (1 и 2 части) Страница 16

Лизавета кожей почувствовала, как напрягся Маневич, хотя оператор держал в кадре только лицо думца.

- И вы тоже так думаете? И Поливанов, его шеф?

- Да, - ответил Яков Сергеевич с несвойственной ему лаконичностью. Уголки губ депутата поползли вниз, по лицу было видно, что разговор с корреспондентом его уже не радует. А ведь он всегда так открыт для прессы, так старается держать хвост пистолетом! Саша продолжал давить:

- А что тогда делал его помощник в парламентском центре?

- Он выполнял особое поручение Игоря. Какое точно - я не знаю. Игорь не говорил...

Саша остановил магнитофон и победно посмотрел на Лизавету. Она молчала. Саша уже почти кричал, правда, шепотом:

- Ты видела? Ты его когда-нибудь таким замкнутым видела? Он аж лицом переменился и на меня смотрел, как на врага народа, будто я в подручных ходил не то у Бухарина, не то у Берии! Ну-с, не странная ли история? Столько секретов, неведомое поручение, неожиданная смерть, причем "не своя"... А ты твердишь, что нет сюжета. Да сюжет лежит перед тобой на блюдечке с голубой каемочкой!

- Сюжета нет... - Лизавета сама нажала на кнопку возврата, повернула ручку громкости. И снова голос Зотова:

- ...Никаких жалоб, никакой гипертонии - и вдруг инсульт...

- Он сказал "инсульт"... А мне Валерий Леонтьевич говорил "инфаркт"... От чего же умер этот помощник?

- Вот видишь, я тебе о том и твержу! - немедленно зацепился за ее слова Саша.

- Не вижу, в упор не вижу ничего, кроме самолюбования Зотова и твоего самоупоения на пустом месте. Слова, за которые ты уцепился, - "не своей какой-то смертью" - могут означать что угодно, а вовсе не убийство. Зотов отопрется, я его знаю, ты, впрочем, тоже прекрасно знаешь этого болтолога. - Лизавета иногда бывала резкой, как генерал во время инспекции.

- Ой-ой-ой, страшно как! Где же тут самоупоение, тигра моя рыжекудрая? - расхохотался Маневич. Законченный, даже закоренелый идеалист с устойчивой репутацией романтика, он на выпады отвечал, как Моцарт, - весельем.

- Зря смеешься. Ты пока накопал кусок дерьма и носишься с ним, будто неразумный полугодовалый кокер-спаниель - гав, гав!

- Тиграм положено мяукать и мурлыкать, - не унимался Саша.

- Тише, окаянные, - сварливо крикнул из-за шкафа дежурный режиссер. - Мы уже три минуты как в эфире, а из-за вас звуковику ни черта не слышно! Мало того, что читать не умеете, так еще и работать мешаете!

Режиссер намекал на трехцветный плакатик, висящий в закутке на видном месте. Плакатик повесил главный режиссер "Новостей" через день после того, как оборудовал в эфирной аппаратной смотровую. Тогда дежурная смена взбунтовалась и заявила, что невозможно работать в шуме и гаме, который создают приехавшие со съемок корреспонденты. Изобретательный главреж немедленно нашел выход из положения. Он собственноручно начертал на листе бумаги грозное предупреждение: "Строго запрещается просматривать отснятые кассеты и расшифровывать синхроны во время выдачи программы в эфир! Нарушители будут наказываться материально и морально!" Далее для собственных сотрудников были указаны часы выхода "Новостей". Плакатик, а также прочие "дацзыбао" главрежа (он любил писать резко и решительно, как китайцы в эпоху культурной революции - "мешают воробьи, так извести их всех до единого") были исполнены в трех цветах - красным, синим и зеленым фломастерами.

- Читать нам без надобности, мы пишем, - ответил на замечание Саша.

- Пойдем, он прав. - Дисциплинированная Лизавета немедленно поднялась. Она знала, как трудно работать в студии, если режиссер не слышит звуковика, а видеоинженер - режиссера.

- Какой законопослушный хищник! - пожал плечами Маневич и двинулся следом за девушкой.

Трудящийся народ в аппаратной проводил их неодобрительными взглядами.

- Так вот, мой милый грамотей, материал, безусловно, есть, но материал, состоящий исключительно из вопросов: инсульт или инфаркт? Что за спецзадание выполнял этот Дедуков? Что такое "не своя" смерть? Что за школа для двойников или близнецов? Ты, кстати, спросил об этом Зотова?

- Спросил. Он ничего не знает. Он вообще почему-то стал немногословным.

- Тоже вопрос! Ляпнул и испугался. Конечно, это не про Веймарскую республику и поджог рейхстага рассуждать, но все же превратить говоруна в молчальника - задача не из легких, а кому-то ведь удалось, он прямо на глазах замкнулся, - резонно заметила Лизавета и продолжила: - Репортаж, особенно "специальный репортаж", - это ответы, а не вопросы. И пока ты их не найдешь, репортажа у тебя нет.

- Спасибо за урок журналистики. - Саша спокойно сносил любые замечания, кроме непосредственно связанных с профессией. Впрочем, в данном случае он не мог не признать, что Лизавета права.

- Ты хочешь плюнуть в воду и поглядеть на расходящиеся круги? Занятие для провокатора!

- Да понимаю я все! Только если не нашуметь, мне под этот материал ни камеру больше не дадут, ни командировку в Москву не выпишут. Ты же знаешь шефа! Его девиз - не буди лихо...

Об этом Лизавета знала. Борис Петрович, начальник службы новостей, и не скрывал, что он человек до крайности осторожный. Трусливым его не называли из вежливости. Более всего он боялся не угодить вышестоящим начальникам. Борис Петрович четко знал, что сидит в удобном новостийном кресле до тех пор, пока не прогневает телевизионный Олимп, а для этого надобно следить, чтобы в эфир попадали репортажи либо банальные, либо уже проверенные.

По старой, додемократической привычке Борис Петрович считал, что в газете абы что не напишут, поэтому все скандальные сюжеты (даже он понимал, что без толики здоровых скандалов, разоблачений и критики в "Новостях" не выжить) добывал на газетных страницах. У каждого толкового репортера "Петербургских новостей" лежала внушительная пачка статей и заметок, вырезанных из местных и центральных газет. Вооружившись какой-нибудь такой вырезкой, Борис Петрович зажимал в углу кого-либо из подчиненных и тихим жарким шепотом распоряжался: "Посмотри, по-моему, тут есть повод для сюжета, даже для неплохого сюжета".

Поначалу гордые и самолюбивые корреспонденты пытались объяснять боссу, что новости не могут работать по принципу "утром в газете, вечером в куплете", что они должны обгонять газетчиков. Но Борис Петрович упорно гнул свою, проверенную временем линию. Тогда народ смирился и научился кивать, выслушивая жаркий шепоток начальства, а после укладывать приглянувшиеся Борису статейки в долгий ящик.

- Не горюй, придумается что-нибудь. Всегда придумывается, - сказала Лизавета Саше, когда они дошли до редакционного коридора.

Саша горестно кивнул.

В коридоре, возле двери Лизаветиной комнаты, сидел другой Саша, Байков. Сидел прямо на полу - дурная операторская привычка экономить силы.

- Привет, я думал, вы никогда не вернетесь! - Байков проворно поднялся.

- А почему ты здесь, а не там? - Лизавета кивнула на дверь.

- О-о, - картинно простонал Саша Байков, - не трогай, это больное! Я уже было устроился на прелестном диване в твоем кабинете, и тут... Кстати, почему в наших операторских комнатах диваны не такие удобные?

- Потому что оператор должен быть злой, быстрый и неприхотливый. Его нельзя приучать к комфорту. Оператора и так-то на съемки не выгонишь, а если он будет еще полеживать с удобствами - все, край! - охотно ответил один Саша на вопрос другого.

- Теперь понятно, - деловито согласился Байков и остановил Лизавету, уже взявшуюся за ручку двери: - Погоди, там у тебя гости...

- Что? - Она машинально посмотрела на часы. - Без двадцати одиннадцать. Только гостей не хватало. Кого черт принес?

- Вот за что люблю, так это за неженский строгий ум и сообразительность! И за умение задавать вопросы!

Лизавета удивленно вскинула брови - обычно Саша не балагурил столь плоско. Тот сразу посерьезнел.

- Честно говорю, не знаю. Но личность преотвратительная. Только я расположился поудобнее, это явление заглянуло в комнату, увидело меня, не поздоровалось и даже не спросило разрешения войти, а поинтересовалось, где ты. Я, как честный человек, ответил правду-истину, и тогда это чудо-юдо молча уселось в кресло напротив.

- А ты?

- Что - я? Встал и так же молча вышел. Хотел и вовсе уйти - не люблю душных людей, но сжалился над тобой, решил предупредить. Опасный тип, очень опасный...

- Надеюсь, хоть не вооруженный! - Лизавета решительно распахнула дверь.

В кресле мирно подремывал старый знакомец, начальник протокольного отдела Смольного - колобок в мешковатом костюме, сшитом фабрикой Володарского задолго до выхода оной на мировой рынок, и в тяжеленных очках с миллионными диоптриями. Обычно близорукие люди кажутся беззащитными и слабыми. Глава протокола мэрии был явно не из их числа - убогий наряд и толстые линзы, неведомо как, лишь подчеркивали его властность и показную уверенность в себе.

- Добрый вечер, Елизавета Алексеевна, добрый вечер.