Борис Можаев - Наледь Страница 16

- А ты доволен?

- А я посмотрю, как ты теперь план будешь выполнять. А не выполнишь уж на тебе отоспятся.

- Спасибо за откровенность... Все равно, рано или поздно, а нам с Синельниковым придется столкнуться.

- Да дело-то не в Синельникове, голова. Ведь Синельников не сам по себе, а при Лукашине. По попомни меня, если Синельников будет проигрывать - Лукашин пожертвует им.

- Почем ты знаешь?

- По личному опыту. Он даже поддержит тебя.

- Почему - даже?

Зеленин усмехнулся.

- Поддержать может. Но учти, Лукашин никогда не поставит тебя главным инженером.

Воронов в недоумении пожал плечами.

- Не догадываешься? У тебя слишком много самостоятельности. Ты можешь гнуть свою линию. Нет, таких в заместители не берут. Впрочем, желаю тебе удачи.

12

Воронов выехал на рудники ранним утром. Впрочем, рудников никаких не было; так называлось прорабство в верховьях речки Снежинки на месте оловянного месторождения. Воронов ехал закладывать первую обогатительную фабрику для будущих рудников. Там уже строился жилой поселок для горняков, но, судя по донесениям, дела шли из рук вон плохо.

Дорога в верховьях Снежинки проходила по таежной долине и была в летнее время доступна только для тракторов, да, в порядке исключения, пробивались к рудникам грузовики - "татры".

Машину, на которой ехал Воронов, основательно загрузили кирпичом, так что рессоры вытянулись в стрелочку.

- Надо, чтоб лесная жижа вылетала из-под колес, как из-под пресса, пояснил шофер, конопатый худенький паренек в солдатской гимнастерке. Чтоб до корней пробивало.

Грузовик был высокий, тяжелый, как танк, с двумя ведущими мостами да еще со свободной подвеской четырех спаренных задних скатов. В его тупорылом корпусе глухо рокотал могучий дизель.

- Цепи возьми на всякий случай, - сказали шоферу в гараже.

"Черт возьми! Словно на штурм Казбека собираемся", - невесело подумал Воронов.

Сразу же за поселком, как только въехали в березовое мелколесье, дорога запетляла. Первый мосток через Снежинку, выложенный из кривых, неошкуренных бревен, под тяжелыми колесами грузовика забился, как в ознобе. Воронов опасливо покосился из кабинки на стремительный, бугристый, словно перевитый, поток:

- А не провалимся?

- Тут неглубоко, - равнодушно отозвался шофер. - Мы раз десять будем переезжать ее, Снежинку-то.

И в самом деле, километра через полтора невыносимо тряской дороги грузовик на мгновение застыл на гравийном речном откосе, словно приглядываясь, и, раскатисто всхрапнув, смело пошел в речной поток, шумно разбрызгивая воду. Потом этих бродов и через речку, и через потоки, и через болота было столько, что Воронов сбился со счета. Ехали по двум широким колеям, оттиснутым зубчатыми гусеницами. На корневищах и выворотнях могучий грузовик кренило и бросало с боку на бок. Воронов упирался обеими ногами в пол кабинки, держался за скобу, и все-таки его сильно потряхивало. "Эдак всю душу вымотает, пока доедешь, - думал он. - И что у нас за народ! Фабрику закладывают, а дороги к ней нет... Давай, давай! Будет и дорога. Разумеется, будет когда-нибудь. Но почему не с дороги начинать? Почему начинаем закладывать фабрику, когда еще поселок не готов?

Ведь и дорога и этот поселок нужны позарез, и, рано или поздно, они будут! Так почему их до сих пор нет? Ведь давно известно, что фабрику там ставить надо. Почему же рабочие, строя фабрику, теперь должны жить в палатках? Почему сначала не построить этот поселок? И рабочих завезти в те дома столько, сколько нужно для строительства фабрики. И поселить их в настоящие квартиры. И работа пойдет веселее и куда легче. А так мы ломаем машины на этих вот дорогах, несем убытки на временном жилье... А люди? В какие убытки уложишь их лишения?"

Широкая лесная долина, по которой петляла Снежинка, все выше поднималась в горы. Они тянулись двумя ровными хребтами, увалистыми, пологими, затененными дремотной таежной синевой. Куда ведут они и где окончатся - кто знает? Их мягкие от лесного покрова, словно шерстистые, спины пропадали где-то высоко в лиловом мареве горизонта. А машина все упорно шла, подпрыгивая, решительно ревела, и можно было подумать, что она в самом деле хочет забраться куда-то на небо.

Мысли Воронова от этой беспрестанной тряски постоянно прерывались, и в памяти возникал вчерашний вечер, Катя и как привел он ее домой.

Он ввел ее в квартиру по-смешному торжественно: оставил чемодан на лестничной площадке и повел ее, открывая двери и в комнаты, и на балкон, и в ванную - отчего квартира казалась больше и внушительней.

- Это все наше! - говорил он, радуясь, чувствуя, как смотрит она больше на него самого, чем на эти двери, белые раковины и блестящие краны.

- Наше, - тихо повторяла она. - Наше... я как во сне.

Потом они пили водку и смеялись, что на закуску нашлась только копченая кета. Они обдирали сухие вязкие волокна и складывали их в кучку, на столе перед собой, точно щепки. "Мы биндюжники!" - засмеялась Катя, не особенно представляя себе смысл этого слова. "Мы охотники, - возражал Воронов. - У нас есть юкола, но нет собак, поэтому мы поедаем ее сами..." Он наливал водку в высокие пластмассовые стаканчики. Каждый раз после выпитой стопки он обнимал ее за плечи и притягивал к себе. Она запрокидывала голову, закрывала глаза и жадно, торопливо целовала его.

Он вдруг легко поднял ее на руки и понес в спальню.

- Боже мой, в комбинезоне? - прошептала она.

- Наплевать! - он совсем позабыл, что не переоделся с работы.

- Наплевать, - повторял он, торопливо сбрасывая одежду с ее обмякшего податливого тела... У него дрожали руки и щемило где-то в горле, точно от испуга. Его и в самом деле охватил на какое-то мгновение страх - а вдруг всего этого не будет, не состоится? И то, к чему он теперь стремился, чего так жаждал, казалось важнее всего на свете. И он всем существом своим чувствовал, как сильно забилось сердце, как отдавались эти удары гулом в ушах, как от радостной тревоги распирало грудь. "Ну, скорей же, скорей!" все кричало в нем в какой-то слепой ярости. Катя, Катюша... Катенька...

А утром, когда он чуть свет очнулся от короткого сна, то увидел, как разбросанные на полу вперемешку валялись простыни, сапоги, одеяло, черный комбинезон и розовая сорочка. Катя спала совершенно нагой, свернувшись калачиком, положив голову ему на руку. Она показалась ему теперь худенькой и совсем небольшой. Он стал тихонько гладить ее ноги и удивился, что бедра были теплые, а голени каменно холодными...

Потом на балконе в пестрых халатах они пили кофе, и он удивлялся свежести ее лица - как будто и не было беспокойной ночи, словно проспала она восемь часов беспробудным сном.

- Ну, обживай здесь... хозяйка, - сказал ей на прощанье Воронов.

Она долго не отпускала его у порога:

- Приезжай скорее, Сережа!..

Грузовик, натужно ревя, медленно выползал из болотной гати; застоявшаяся зеленоватая жижа быстро затягивала следы, и только по хрусту фашин под колесами можно было предположить, что под ними есть все-таки какая-то твердая основа. Вместе с болотом внезапно окончился лес. Машина весело катила по мягкой, черной, взбудораженной тракторами дороге. На травянистой широкой впадине вовсе не было леса, и оттого казалось, что горы здесь внезапно расступились, отдав этот простор солнцу, ветру и веселым серебристым волнам, несущимся по высокому травостою в оранжевых пятнах саранок и синих вкраплинах касатиков. Посреди этой пестрой цветочной благодати серыми кочками возвышалось несколько заброшенных развалюшек, полузаросших бузиной и бурьяном.

- Что это за местечко? - спросил Воронов у шофера.

- Солнечное. Раньше здесь подсобное хозяйство леспромхоза было.

- Солнечное! - Воронов вспомнил, что в этом Солнечном по первоначальному проекту Зеленина и должен был строиться поселок горняков.

- А ну-ка останови!

Он вылез из кабинки как раз напротив невысоких куч битого кирпича. Осмотрелся. Здесь же, недалеко от дороги, чернели когда-то вырытые под фундамент траншеи: теперь они обсыпались, отвалы их позаросли травой. Да, в этом самом месте по замыслу Зеленина закладывался поселок. Сомнений не было. Ну что ж, по крайней мере, место выбрано подходящее. Посмотрим, что там. Воронов влез в кабинку.

- Поехали!

И снова пошел густой подлесок, только не светлый березовый, как в низовьях, а темный кедрач. По уступам скалистых отрогов карабкались островерхие ели; свилистые ветви ильмов и трескуна безжизненно свешивались над дорогой, точно перебитые. Высокие хмурые хребты, словно в отместку за приволье Солнечного, сошлись теснее, громоздя друг перед другом угловатые гранитные плечи. Долина перешла в горное ущелье. Снежинка зашумела тревожнее и вся растеклась по каменистому ложу на десятки пенистых ручьев. Вскоре скрылось за одним из хребтов солнце, и со дна ущелья, там, где сгрудились темные кедры, потянуло острой погребной сыростью. Чем выше поднимались в горы, тем все теснее становилось ущелье, все беспокойнее металась река по своему изменчивому руслу.