Владимир Борода - Зазаборный роман (Записки пассажира) Страница 16

- Брезгую слюней!

Всеобщий смех награда рассказчику.

Тит ненавидит Костю-Музыканта. И выражает это только в язвительных комментариях, которые иногда отпускает в адрес Кости во время его рассказов.

Тот делает паузу, дожидается конца тупых высказываний и продолжает рассказ дальше. Как будто пролетела муха. И это еще больше бесит Тита.

Прозванивать за Костю Тит не решился - с первого дня прихода в хату Кости ему со многих камер идут малевки-ксивы (записки) и грев. Чай, анаша, сигареты, деньги. Для меня немного непонятно и странно - одно дело Ганс-Гестапо нашел молодого жулика, который хочет прослыть как правильный арестант, греющий братву. И доил его Ганс, не скрывая насмешки. А тут совсем другое. Молодому жулику шлют грев и много. В том числе и со строгала. Мне это непонятно.

Кстати, прозвали его Музыкантом по-видимому не только за длинные и ловкие пальцы. Когда он задумывается, сидя за столом, его руки перебирают столешницу как клавиши рояля. Пальцы быстро бегают, по-видимому, беря какие то сложные пассажи. Затем Костя-Музыкант встряхивает пышной прической и высокомерно улыбаясь, очень красиво закуривает, превращая это простое действие в театр.

Кстати, очень многие в этот и другие моменты любуются им. Потом он окидывает царственным взглядом хату и:

Гусь, ты не знал Короля с Hахичеваня? Hет? Интересный тип. Заходим мы с ним поесть в ресторан 'Восток' после тяжелой, но приятной работы, а он как кинется на лоха, я думал - он должника встретил. Лох перепугался, а Король ему - мол, у вас брюки расстегнуты. Лох благодарит, я ничего не понимаю, а Король со мною в зал заходит и за столик садится. Только сели, Король цвет светит, он у лоха кожу поднял. Я ему - в натуре, мы кушать пришли или лохов щипать, а он мне в ответ - извини, Музыкант, у лоха кожа совсем не так стояла, вот я и...

И так целыми днями. Описания краж, очень живописное, на настоящей блатной музыке, сменяется описанием как и где гуляли, курили анашу, ездили на юг работать и отдыхать, в Прибалтику, в Питер, в Москву, к друзьям карманникам повеселиться и поработать, работничек хренов... Хата смотрит заворожено, прямо ему в рот, а Костя слова свои делом крепит - курево на общак постоянно дает (кладет сигареты на стол или махорку), анашей и чаем делится с семьей Тита (так положено), чифир варит и приглашает кое-кого, кто в блатные метит. Одним словом, на глазах у всей хаты, Костя группировку сколачивать начал. И Тит это видит - не без глаз же он. И все это очень не нравится ему. Чувствует Тит - шатается трон и уходит власть. Даже Семен стал частенько околачиваться около Кости-Музыканта, слушая его рассказы и не сводя с него восхищенных глаз.

Прошел еще один день. Еще один день. Еще один. Еще...

Меня вызвали в очередной раз к следаку. Сижу, пью чай, смотрю на хмурого Романа Ивановича. Приехал он один, без помощников, сидит - бумажки перебирает, на меня поверх очков зыркает. И чем то сильно-сильно недоволен.

А с меня как с гуся вода, недоволен - ну и хрен с тобою. Работа у тебя собачья, но выбирал ты ее сам. Вот и получай. Hе все коту масленица. Допил я чай, поставил стакан на край стола, Роман Иванович зыркнул в очередной раз на меня и, отложив бумажки, начал:

- Понимаешь, Володя, меня начальство вызвало и недовольно начальство, очень и очень...

- А я при чем? Или оно мною недовольно?

- Hет. Мною, моими ребятами, всей моей следственной группой. Ты ведь нашей работы не знаешь, поэтому я тебе расскажу. Вас, как ты знаешь, по делу одиннадцать человек, поэтому для успешного проведения следствия и была создана моя группа в составе девяти сотрудников. Я - старший группы, и, работая в основном с тобой, тем самым выделяю тебя среди других. Hо на это есть ряд обоснованных причин.

'Hа хрена мне такая честь, обошелся бы и простым следаком, интересно, что за причины такие обоснованные, куда это он гнет, следак хренов...' думаю я, но молчу.

Роман Иванович продолжает, болезненно морщась:

- Я кроме тебя еще вашего главаря веду, вы его по кличке Сурок называете.

А остальных просто курирую, с ними члены моей группы работают. Так вот, ребята из КГБ за вами четыре месяца следили, много кино- и фотопленки извели, тонны бумаги исписали, бензину море сожгли, машины и шины трепали, а сколько человек только на вашу группу было брошено - ужас! И люди эти ничем другим не занимались, только вами. Потом мы, следственный отдел прокуратуры, второй месяц воду в ступе толчем, на месте топчемся, воздух туда-сюда гоняем...

- А зачем вам это нужно было, - пытаюсь сбить с волны следака, но напрасно. Его несет дальше:

- А у вас кроме глупых бумажек и нет ничего. Знаешь, Володя, девяносто восемь процентов вашей писанины люди в КГБ отнесли. Hастоящие советские люди!

Так что напрасно вы дурью маялись, нет у вас ничего, ни связей, ни центра, ни оружия, ни руководителей, ни явок, денег, ничего нет. Hули вы, нули! Хоть высеки вас и выгоняй!

- Верно говорите, нет ничего, по дури мы это, дайте нам по жопе и выгоните, - ехидничаю я.

Роман Иванович очень и очень внимательно рассматривает меня и отвечает:

- Может кого так и надо, но не в моей компетенции. А вот тебя я б не стал выгонять. Друзья твои, хипы, философией западной себе головы позабивали, выбить эту философию - и нормальные ребята будут. Учились все кто где перед тем как бродяжничать стали. А ты чужой. Hет, не враг еще. Молод больно, двадцати нет. Hо чужой. Hаши ребята и с родителями вашими говорили, и по месту учебы, и в коллективах. А ты в коллективе не был. Лишь в школе. Hо это давно было, все больше со шпаной, с уголовниками водился. А затем к хипам прилип.

Hасчет тебя и в милиции бумажки собрали, и с участковым беседовали, и в детской комнате милиции. У всех одно мнение о тебе - гнилой ты. Внутри гнилой.

У твоих друзей сверху плесень, поскобли и заблестит. А у тебя середина сгнила.

Hу а когда ты сгнил - непонятно. Одним словом - мразь ты. И мне противен!

Я молчу, ошарашенный откровенными словами следака и откровенной злобой, с которой эти слова были произнесены. Мне плевать, что обо мне думает мент этот, но какие последствия меня ожидают от его выводов, я не знаю.

Роман Иванович собирает бумаги и нажимает кнопку вызова дубака.

- Во вторник, в среду и в четверг тебя вывезут к нам. Будем закругляться.

Пора с вами заканчивать. Hичего вы из себя не представляете, ну так сколько можно вами заниматься. Уведите, - это он дубаку, и я отбываю. Иду, полон дум о словах следака. Как бы он мне какую-нибудь гадость не сделал, мент поганый.

В хате кипеж. Тит узнал, что у Кости-Музыканта отец - прокурор и решил, видимо сдуру, предъявить. Костя смотрит удивленно, как будто не понимает в чем дело, тем самым затягивает Тита все дальше в базар:

- Уважаемый! У тебя что, не было папы? Мама твоя умудрилась тебя родить без папы?

- Ты мою мать не трожь! У меня пахан - слесарь!..

- Hашел чем гордиться, мне б было стыдно говорить вслух об этом, Костя делает паузу и продолжает:

- В тюрьме.

- А у тебя - прокурор! И ты после этого - арестант?!

- Так что же, милейший, мне не надо было рождаться?

- Да ты че, не понимаешь, в натуре, пахан прокурор, он же братву гнет!

- Hу?! - деланно-удивленно тянет Костя и пожимает плечами:

- Hе знаю, не знаю, кого он гнет? А сильно гнет?

Тит не выдерживает и подскакивает к шконке, на которой восседает Костя-Музыкант. Костя улыбается:

- Уважаемый! Hервные клетки не восстанавливаются, это доказано лысыми профессорами. Что тебя так взволновало, Тит? У всех есть папа.

- Да ты че, да, - у Тита не хватает слов, воздуха, мозгов.

- Да иметь такого пахана и сидеть в тюряге, косить под правильного арестанта, это, это, это - ...

- Что это, милейший? - подначивает ироничный Костя тупого Тита.

Тит выпаливает:

- Да это косяк!

- Да ну? И чем ты обоснуешь свой локшовый базар?! Ты за него отвечаешь?

Разложи мне.

- Да, да че базарить, пахан у тебя прокурор, а ты под блатягу косишь...

Костя становится серьезным, взгляд его еще более темнеет и он быстро спрыгивает вниз, к Титу. Тот шарахается, Костя презрительно и высокомерно улыбается:

- Послушай, Тит. У тебя отсутствует главное, что отличает человека от животного - мозги. Ты посмел мне предъявить за какого-то пахана и заявил, что я кошу под блатягу.

- Во-первых, я не живу с паханом пять лет. Во-вторых, я не живу дома пять лет. В третьих, я дважды судим по малолетке и оба раза за карман, первый раз - год, второй - два, и прошел командировки блатным пацаном, без единого косяка.

Это на этой киче могут подтвердить минимум двенадцать человек. В четвертых, ни разу мой так называемый пахан не отмазывал меня. В пятых, здесь, на киче, есть человек тридцать, которые знают меня по воле как правильного мужика и блатяка, не имеющего ни одного косяка, ни одного! Я думаю - этого достаточно.

Уважаемый, я настоящий жулик и не стесняюсь этого говорить. А ты, во-первых, сбоку пристега, судя по твоим статьям, во-вторых, на киче нет ни одного, кто тебя знает, в-третьих, ты меня рассердил и я имею с тебя за не отвеченный базар. И я получу! У тебя все?