Омут Царевны - Анна Евгеньевна Антонова Страница 16

нее широко распахнутыми смеющимися глазами, а она привычно замирала. Интересно, от счастья всегда нападает ступор? Ей еще не доводилось переживать ничего подобного ни в школе, ни в институте, и Василиса просто упивалась этим ощущением. Считала, любви, как в фильмах и книжках, в жизни не случается, а она вот, здесь и сейчас, происходит с ней самой! Трудно было поверить, что наяву, а не в мечтах или фантазиях. Даже страшно становилось: не бывает столько счастья сразу. Это может плохо кончиться…

Вечно ей надо все испортить. Зачем думать о плохом? Елисей прекрасно умел читать по ее лицу, и она поспешно отвернулась, сделав вид, что поправляет волосы. Вовремя – он не успел ничего заметить.

– Куда пойдем сегодня?

– Ну я не знаю… В музей? – неожиданно предложила Василиса.

Стоит сделать очередную попытку посмотреть на что-нибудь, кроме себя любимых. Вдруг с музеем получится удачнее, чем с кино или театром. Что остается: цирк, планетарий, квест? Если выбрать страшный, где их станут хватать и пугать, обращать внимание друг на друга будет некогда. А еще встречаются такие, где связывают и пытают – понарошку, конечно, но… При мысли об этом по телу прошла горячая волна, и Василиса смущенно опустила глаза. Кажется, они успешно мучают друг друга совершенно самостоятельно.

Елисей заметил неладное, но понял по-своему.

– В музей? – удивился он.

– А ты не любишь?

– С тобой – хоть в музей, – заявил он и огляделся. – Какой тут ближайший?

Они встречались в центре города, поэтому музей нашелся быстро – художественный. Василиса не очень любила картины, но сейчас ей тоже было все равно – галерея так галерея.

В залах оказалось почти пусто – последние теплые денечки все предпочитали проводить на свежем воздухе. Елисей взял ее за руку, и они медленно перемещались от полотна к полотну. Возле одной картины он притормозил, вгляделся пристальнее и озадаченно поинтересовался:

– Реально – домик и флажок? Что за ерунда?

– Это абстракционизм, – не согласилась Василиса. – Если мы не видим смысла, это еще не значит, что его нет.

– Ну да, – скептически заметил Елисей. – Только зачем это в музее висит? Я так тоже могу.

– Как нас учили в институте, тогда стоит задать себе следующий вопрос: если я тоже могу, почему я так не делаю?

Картина правда напоминала неумелый детский рисунок и нисколько ей не нравилась, но Василисе отчего-то захотелось поспорить. Елисей, словно поняв это, приобнял ее за плечи:

– Может, потому что я еще с ума не сошел?

Она медлила, не спеша отстраняться, хотя понимала, что объятия рискуют затянуться. Кажется, ее попытка обеспечить культурный досуг с треском провалилась.

– Ну разве что от тебя… – проговорил Елисей ей на ухо, все крепче прижимая к себе.

– Молодые люди, вы не забыли, где находитесь? – раздался скрипучий голос. – Ведите себя прилично!

Они оглянулись – из угла на них недовольно поглядывала сидящая на стуле смотрительница. Василиса не обиделась, а умилилась: уже и не помнила, когда ей делали замечания за неприличное поведение. Пожалуй, никогда…

Сотрудницу музея можно понять – целый день сидеть без дела на одном месте дико скучно, и вдруг такое развлечение. Василиса чувствовала: от них только что искры не летят, и это заметно даже со стороны. Но обычно прохожие непроизвольно улыбались, и никому в голову не приходило их одергивать, даже если они целовались посреди улицы.

Они резко заторопились, будто вспомнили, что куда-то опаздывают, и оставшиеся залы миновали почти бегом. Ее руку Елисей так и не отпустил, и ее слегка потряхивало – Василиса не помнила, ходила ли так с кем-то, не считая детского сада. С ним все было впервые…

Выйдя из музея, они словно вырвались из заточения, одновременно выдохнули, переглянулись и рассмеялись.

– Больше в этот музей не пойдем, – постановил Елисей.

– А в какой-нибудь другой?

– Какой еще другой – краеведческий, на кости мамонта смотреть?

– Ну этот… палеонтологический. Там, правда, тоже кости…

– Динозавров я люблю, – задумался он. – Но не прямо сейчас?

– Сейчас уже поздно, – успокоила его Василиса.

Они прогулялись по оживленным вечерним улицам, посидели в кафе – Елисей расплатился за обоих, и она не посмела возражать. Потом, когда совсем стемнело, он проводил ее до дома. Это тоже было ново и непривычно – даже в школе никто ее не провожал и портфель не носил…

Они остановились у подъезда. Елисей обнял ее, прижал к себе. Сначала целовал нежно, но с каждой секундой она чувствовала, как напряжение нарастает, невольно передаваясь ей. Сколько они выдержат? Сама придумала добровольную пытку, и он вынужден был согласиться – а что еще оставалось?

Василиса не спешила. Наоборот, хотелось продлить эту неопределенность. Оба знали – все обязательно случится, но немного позже. Когда ему исполнится восемнадцать… Он с ума сходил от желания, но держался. А она упивалась каждой минутой их пока еще невинного романа, отчетливо понимая: ничего такого с ней уже не произойдет, это бывает раз в жизни. Наверное, другие люди – нормальные – переживают подобное еще в школе, но что поделать, если ее накрыло только сейчас. Лучше поздно…

Елисей запустил пальцы в ее волосы. Василиса почувствовала, какая ледяная у него ладонь, хотя вечер, несмотря на приближение осени, был теплый.

– Замерз? – тихо спросила она.

Он отрицательно мотнул головой.

– А руки почему холодные?

– У меня всегда холодные.

– Может…

Василиса не договорила, но Елисей понял без слов и снова покачал головой:

– Нет, никакого чая. Если я поднимусь, то уже не уйду, и меня потом посадят…

– Буду тебя в колонии навещать, – пообещала она.

Войдя в квартиру, Василиса захлопнула дверь, прислонилась к ней спиной и усилием воли подавила желание сползти на пол. Завибрировал телефон.

«Лис, я тебя хочу».

Что на это ответить? Она не могла до конца разобраться в своих чувствах. Ей было трудно поставить себя на место парня, и она эгоистично думала лишь о себе. Пока он с ней, но что произойдет, когда они перешагнут черту? В себе-то она не сомневалась, а на сколько хватит Елисея? Может, он принимает желание за любовь?

Нет, не может. Она бы уловила, если бы его интересовало только это, и вряд ли ответила взаимностью. Всегда была равнодушна к физической составляющей любви и считала, что способна спокойно без нее обходиться. Но ничего не поделать, если так принято, иначе никаких отношений не получится.

Она даже невинности лишилась ближе к концу третьего курса просто потому, что дальше откладывать было некуда, и так позорно затянула. К ней неожиданно проявил интерес однокурсник, который перевелся к ним из другого вуза. Никаких романов