Гусейн Гусейнов - Солнечный огонь Страница 17

Мне ли было не знать, что даже обитель армянского католикоса Эчмиадзин, располагается на том месте, где задолго до появления армян в Закавказье существовало святилище наших предков - агванцев, издревле населявших эту землю, а затем с принятием ислама - мусульманская мечеть с тремя минаретами, откуда три муэдзина по очереди призывали всех правоверных этого края к совершению намаза, что и отражено в названии. "Уч муэдзин" в переводе с тюркского означает "три муэдзина". Название Матенадаран арабско-персидского происхождения, оно так и переводится - хранилище рукописей. Армяне просто-напросто арменизировали древние тюркские топонимы, так же, как Эриван преобразовался из тюркского Иреван, что переводится как "гладкий, равнина, ровный". А название реки Занги, как и топоним Зангезур, происходит от воинственного и отважного племени "занги", жившего в этой местности, чье название связано еще и с арабским нашествием ("сур" по-арабски - крепостная стена). Занги оказали отчаянное сопротивление арабам, строили много крепостей и стали народом-стеной, народом-крепостью. Именно в шекинскую цитадель в Зангезуре и прибыл Бабек, всю жизнь посвятивший борьбе с арабами, здесь он и был предан правителем Шеки Саклы Сумбатом.

До 1920 года, то есть, до раздела территории, в Зангезурский уезд Гянджинской губернии входили Кафанский, Сисианский, Горисский, Мегринский, Зангиланский, Губадлинский и Лачинский районы (махалы). 70% населения там составляли именно азербайджанцы. В 1920 году Зангезур разрезали по живому, а в 1988 году в результате этнической чистки оттуда были изгнаны все азербайджанцы.

В 1975 году, когда впервые я ехал в Нахчиван через Армению, через Сисиан, откуда пошел род моей мамы, издалека увидал я Уруд. И не мог, конечно, предполагать, что когда-нибудь отделит его от меня вероломная пограничная полоса...

Четырежды разоряли родовое гнездо моего отца, обирали до нитки семью, разнесли по камешку дом в Арафсе, но всякий раз отец - несломленный! поднимался вновь, будто тяготы жизни лишь придавали ему сил.

Говорили односельчане: был у отца любимый конь какой-то необыкновенной огненной масти. Словно птица носил своего седока по горам, равного ему не было в тех местах. Слушал я их и не мог поначалу совместить в сознании своем его мощную фигуру в белом халате, склоненную над пациентом в зубоврачебном кресле, и того всадника на легконогом жеребце. Но, постепенно углубляясь в историю его жизни, в общую копилку воспоминаний моей семьи, я начал понимать: отец был из тех, кто не просит у других позволения взмахнуть мечом, он просто берет его в руки, кто не станет терять время на то, чтобы объяснить свои действия, он отвечает за то, что делает. Стоит ему оглядеться вокруг, и он сам определит своих друзей и врагов. Он беспощаден к предательству, но никогда не мстит... Такой человек не прилагает стараний к тому, чтобы казаться.

Он есть.

Мне кажется, он всегда помнил поговорку, которая звучит у разных народов Земли одинаково: "Толь ко пустая бочка гремит".

По крупицам складывался у меня образ моего отца, - так собирают сложный цветной мозаичный узор, так, бывает, подбирают по нитке наугад и ткут ковер, который рождается не предзаданно, а прямо у тебя на глазах.

Мой двоюродный брат Тамлейха, который по годам значительно старше меня, не попал с матерью в число спецпереселенцев. Детство его прошло в родных местах, и он многое поведал мне о том, как они жили тогда:

- Самый большой и влиятельный тайфа (род) в Арафсе был наш. Кто-то побогаче, кто-то победнее, но жили сплоченно, поддерживали друг друга. Аббас считался аксакалом, к нему за советом ходили, и главная заповедь соблюдалась свято: никто не должен нуждаться или, тем более, голодать. Что Аббас, что Абдуррахман готовы были поделиться последним. Во время Новруз байрама*, к примеру, Аббас шел в мечеть, где всегда собиралось много сельчан, и объявлял: "У кого не хватает чего-то к празднику, приходите, возьмите у нас. Хлеба, риса, муки, масла"... В наших горных селениях, в основном, занимались скотоводством. Овцы очень прибыльное дело. Если не лениться, обеспечить их зимой кормами, хорошо за ними смотреть, то, пусть в этом году есть всего 10 голов, в следующем будет 20 и так далее... У Абдуррахмана стадо тысячи в три баранов имелось, пятьсот лошадей. Баранов стригли, шерсть пускали в продажу. Холодильников не было, и мясо жареное, ковурму, заготавливали впрок в больших кувшинах. Заливали маслом, чтобы не испортилось. Никто не бездельничал. Иначе нельзя. Не заготовишь еду - зимой погибнешь. Там наметало снега высотой в полтора метра. Машинами не проехать, только на лошадях. У нас в хозяйстве было много быков. На них пахали, потому что в горах по-другому землю не обработать. Со склонов, где проходили сели, снимали самый обильный урожай, и хлеб из него получался особенно вкусный.

______________ * Новруз байрам - день весеннего равноденствия, мусульманский Новый год.

Хоть семья и была большая, никто ни с кем не ссорился. Все беспрекословно подчинялись старшим. Тетя женщинами командовала, а мужчинами - старший брат. Ели все вместе в доме, стелились ковры, на них садились, женщины и мужчины отдельно. Дома освещались керосиновыми лампами. Керосин издалека привозили. В город ездили на лошадях, а ишаков держали для перевозки грузов. В нижних селениях имелись повозки и подводы. Повозка наверх не поднималась. Крупный рогатый скот пасли отдельно, и птицу тоже держали. Когда установилась советская власть, начали всех ужимать, каждая голова рабочего скота облагалась налогом, и этот налог рос как на дрожжах. А нет денег, так расплачивайся скотиной... И забирали все подряд. Потом началась коллективизация. Но люди не хотели в колхозы, не понимали они, для чего должны быть вместе. Стали арестовывать несогласных. Некоторые, прихватив винтовку, ушли в горы. Власть называла их бандитами, а люди гачагами, беглецами. В наше село часто наведывались милиционеры. Один раз их отряд прямо в нашем доме остановился. Кто-то сообщил об этом в горы, началась перестрелка. Я маленький еще был, но все помню. Страшно по ночам было в наших местах... Но все же скажу: эти гачаги не зверствовали, никого не грабили, не расстреливали, воевали, как могли, за свое право жить так, как испокон веков жили на этой земле их предки.

В начале 30-х годов отца и дядю арестовали. Моя мать, тетя и другие родственники плакали, молились Аллаху, не могли взять в толк, зачем их забрали: они же никому ничего плохого не сделали. Мой отец, когда в Баку следователь оформлял его арест, спросил: "Сынок, ты мне объясни, в чем моя вина?" Тот видит, наверное, что перед ним человек простой, и говорит откровенно: "Знаешь, дядя, сверху есть указание всех богатеев арестовать. Самое малое - три года сидеть будете". Так они с дядей три года и отсидели...

Всех нас - и мать, и детей - опекал дядя Шакар. Он учительствовал, его не тронули. Просто в 36-м году сняли с работы за то, что он был из богатой семьи. Шесть месяцев он оставался без любимого дела. Писал Сталину в Москву, наконец восстановили его. А с мужем тети Анаханым - кербалаи Гашимом - вот какая трагедия произошла в эти же годы. Есть такая порода овец - мериносы. У них отличная шерсть, а мясо невкусное, наши барашки намного вкуснее. Этих овец привезли очень много из России, каждому колхозу выделили голов 50-100, темно-коричневых, светло-серых, белые даже были. Зима стояла, когда этих овец привезли, сена в колхозе не хватало. Тогда всем колхозникам раздали по 3-5 овец, чтобы их кормили, а весной живыми и здоровыми вернули в колхоз. Когда весной начался окот, дядя сказал, что эти овцы - собачьей породы, их нельзя разводить, у них же хвосты маленькие. Взял и зарезал их. Его, конечно, арестовали, дали за это три года. Однако он из заключения не вернулся, умер, и никто не знает, где он похоронен. Но дело-то все в том, что мериносы в горных районах не приживаются, они по камням не могут ходить, это степная порода. Потом уже начальство само убедилось в этом. И всех овец-мериносов ликвидировали. Так за что же человек пропал?

Много безобразий творилось в то время... Вот, к примеру, отца моего уже арестовали и увезли, как "богатого" значит. А тут назначили нового началь ника НКВД в Нахчиван, он проехал по нашим горным селам и забрал 12 человек якобы за пособничество гачагам. В Арафсе был молла, ни во что не вмешивался, регистрировал браки, хоронил, советы давал. В общем, добрый уважаемый человек, Гашим его звали. Так его тоже забрали среди этих двенадцати. Привезли в район, а там без суда и следствия поста вили над обрывом и расстреляли. Ну, а мои домашние говорили: "Вот какое счастье, что наших раньше арестовали, они уже в тюрьме, а то бы теперь их обязательно убили: ведь раз богатые, значит, власть считает, они непременно помогают гачагам".

Правды никто не выяснял.

В 37-м году начали выселять тех, кто уже вернулся из заключения. По второму кругу мельница заработала.

Мы приехали с матерью в Нахчиван на вокзал проститься с отцом, и я увидал целый товарный состав на задних путях, набитый женщинами, стариками, детьми... Вокруг стоял сплошной вой от крика и рыданий. Каждый звал своего родственника, отца, мужа, брата, сестру... И вагон отвечал криком, бледные лица прижимались к крохотным, забранным решетками окошкам. Я заметил лишь кусочек отцовского профиля, кто-то заслонил его от меня... И никто не знал, куда их увозят. Много позже выяснилось, что в Казахстан, оттуда стали приходить письма... А увидел я отца только в 1953 году, когда уже войну отвоевал. Прошел в пехоте от Моздока в Крым, а там через Румынию до Вены. Вернулся, начал преподавать в школе в Нахчиване...