Валерий Исхаков - Легкий привкус измены Страница 17

Теперь, решил он, уже поздно, а значит - глупо с его стороны было бы вмешаться, дать понять К., что знает об ее свиданиях с неизвестным (из подъезда К. всегда выходила одна) любовником, попытаться убедить ее прекратить пытку. Он уже и не хотел вмешиваться. И даже находил какое-то мазохистское удовольствие, в очередной раз собственными глазами убеждаясь в ее неверности. И с каким-то странным чувством мужской солидарности думал в такие вечера о муже К., который, возможно, тоже прошел через все это, - К. говорила, что прежде муж сильно ревновал, но потом смирился и предпочел раз и навсегда закрыть глаза на все ее прошлые и будущие, подозреваемые или действительные неверности, - и с которым они могли бы посидеть на пару в ставшей уже привычной беседке в чужом дворе, откуда можно наблюдать за подъездом, оставаясь практически невидимым; они могли бы по-приятельски покурить, а то и пивка выпить, неспешно рассуждая о сволочной женской природе, которую невозможно переделать и которую остается только терпеть.

Что ж, думал он, закуривая очередную сигарету, может быть, когда-нибудь мы с ним и потолкуем... Нам бы еще того, третьего, который живет в этом подъезде, для полноты компании. Рано или поздно ему все равно придется так же несладко, как и нам двоим. Кинет и его она, ох как кинет! Узнает тогда бедняга почем фунт лиха...

И представлялась ему этакая современная Голгофа, три креста и трое распятых мучеников: он сам слева, муж по центру и неведомый третий - справа от мужа. И висят они бог знает какой день, и нет вокруг никого - ни стражников, ни любопытных, - никого, все давно разошлись, наскучив ставшей уже привычной картиной, а они висят и висят, и при этом покуривают потихоньку (не очень понятно, правда, кто вставляет в рот сигарету и зажигает спичку, - наверное, дух святой) и мирно беседуют каждый о своем, не слыша один другого, потому как беспощадное солнце припекает головы и буквально сводит с ума.

И каждый раз, когда К. выходила из дома, где жил ее любовник, Виктор наводил на нее свой "Зенит" с недавно купленным телеобъективом и делал несколько снимков. Он сам не знал, зачем это делает. Может, просто для того, чтобы остались наглядные доказательства ее неверности, которые не дадут ему в будущем притвориться перед самим собой, что никакой Голгофы не было. А может, просто хотел иметь на память еще несколько снимков К., зная, что другого случая сфотографировать ее у него уже не будет.

6

Виктор не был бы Виктором, если бы только следил за К., напивался и фотографировал. Слежка занимала у него каких-нибудь три часа в день, а пить без продыху уже надоело. К тому же он был самолюбив - и если женщина, с которой он был близок, предпочла ему другого, что ж, он тоже найдет себе другую. И пусть ей будет хуже!

Другая не заставила себя ждать. Та самая малютка, о которой он и думать забыл, увлеченный своим новым занятием, вновь возникла на горизонте, и Виктор подумал: а почему бы и нет? Будет неплохо довести начатое до конца. Он, правда, по-прежнему старался быть осторожным, не заходить слишком далеко, но кое-какие вольности стал себе позволять - и чувствовал, что вот-вот они перейдут последнюю границу.

Все шло к тому. И был намечен пеший поход на природу с ночевкой: собран рюкзак с продуктами, взяты напрокат палатка и двухместный спальный мешок, в котором должно было совершиться то, ради чего затевалось приключение.

Но и тут Виктору неожиданно не повезло. Или, напротив, повезло, хотя сам он так и не думал.

Нагрузившись тяжелым рюкзаком, двинулся он пешей тропой вслед за малюткой, с удовольствием наблюдая, как она переставляет точеные загорелые ноги, как переваливаются в такт небольшие арбузики, обтянутые шортиками... как вдруг удовольствие словно просочилось куда-то, вытекло из него, и что-то неладное произошло с его позвоночником. Похоже, межпозвоночный диск сдвинулся и ущемил нерв. Нечего было прыгать с вышки, попенял он себе запоздало, вспомнив, как после неудачного прыжка у него занесло вперед ноги и что-то хрустнуло в спине. Допрыгался... В результате Виктор почувствовал странную слабость во всем теле и еле донес ноги до места ночлега. И всю ночь, вместо того, чтобы забавляться с юной подружкой, он неподвижно лежал на спине, гадая, пройдет ли его неожиданная слабость к утру, сможет ли он добраться до дому своими силами или его унесут отсюда на носилках.

Надо отдать должное малютке: она всячески утешала его, сама, как умелая туристка, разожгла костер и приготовила ужин, налила ему полный стакан вина, а на рассвете, когда он очнулся не то от сна, не от какого-то поверхностного забытья, скормила ему с ладошки полную горсть мокрой от росы земляники.

К утру он оклемался настолько, что смог искупаться с нею на пару нагишом озеро было пустынно и тихо, над водой поднимался легкий туман, - но купание не столько взбодрило его, сколько напугало, поскольку чувствуя рядом в воде ее скользкое обнаженное русалочье тело, он не испытывал никаких плотских желаний. А если это навсегда? Этого он не переживет.

Домой они все-таки сумели добраться своим ходом, - правда, похудевший рюкзак пришлось тащить малютке, он забрал у нее лишь практически невесомый спальник. И как-то само собой было ясно, что вряд ли они снова увидятся. Он бы и не прочь, конечно, но спина... Да-да, конечно, она все понимает...

Ну и хорошо, ну и слава богу, что не вышло, утешал он себя, отлеживаясь в горячей пенистой ванне, вовсе она не так хороша, как показалась мне с первого взгляда, честно говоря, просто-напросто вульгарная девица и даже тупая: не слушает "Beatles", не смотрит фильмы Куросавы, не читает Фриша. К тому же еще и нечистоплотна. Грязные, неряшливо подстриженные ногти на ногах, увиденные во время утреннего купания, привели Виктора в тихий ужас. У него было особое пристрастие к женским ногам, к пальцам ног, в частности, в минуты оргазма он обожал засунуть в рот большой палец ноги любимой и нежно посасывать. Его чуть не стошнило, когда он представил, как попытался бы проделать это с малюткой.

Через день-другой диск сжалился и встал на место, утром Виктор проснулся в боевой готовности - это было видно невооруженным глазом, он еще подумал тогда, что правы циники, полагающие, будто Нос Гоголя вовсе даже не нос - во всяком случае с его не носом все было снова в порядке, и мечтал Виктор только об одном: поскорее пустить свой не нос в дело, смыть с его помощью с себя неудачный грех - не столько грех, сколько неудачу греха, поскольку К. не прощала мужчинам именно неудач, - смыть шампанским, кровью, спермой - чем угодно, как будет угодно ненаглядной К., но только как можно скорее, сейчас, немедленно!

7

И тут, как нарочно, К. сама позвонила Виктору и непринужденно, а главное деловито, так что если бы он ничего не знал, ни в чем бы ее не заподозрил, попросила заехать за ней на службу: ей нужно в ателье на примерку, на другой конец города, и на автобусе она ну никак не успевает.

- Ты ведь все равно дома сидишь, - сказала она совершенно естественным тоном. - У тебя ничего не случилось?

Это была прежняя К. Каким-то звериным чутьем он постиг, что К. не притворяется, не разыгрывает невинность: может быть, она и была с другим мужчиной все это время, но сейчас, в эту минуту, она была с ним, она была его женщиной, он готов был прозакладывать за это собственную жизнь. И каким-то чудом, каким-то неимоверным усилием воли ему удалось удержаться от стоявшего в горле не то отчаянного, не то торжествующего вопля, и вполне естественно ответить:

- Да нет, ничего особенного. Сосед попросил с ремонтом помочь, обещал заплатить неплохо.

Виктор и впрямь был мастеровит, часто помогал знакомым и соседям по дому: клеил обои, белил потолки, циклевал паркет, стеклил лоджии - мог бы, пожалуй, регулярно подрабатывать, ему предлагали, но тогда ему и без того хватало на жизнь.

- Но ты закончил? Я не отрываю тебя от дел?

- Нет, не отрываешь, - вполне естественно рассмеялся он. И понял, что справится, совладает с собой, а значит - победит.

Однако победа оказалась нелегкой, а главное - временной.

Тот вечер, когда Алексей Михайлович пренебрег К., обхаживая О., Виктор и К. провели вместе. Совсем как в прежние времена, до появления малютки (напрочь вычеркнутой из его жизни) и Алексея Михайловича (еще не окончательно вычеркнутого К., как нам уже известно). Но когда Виктор попробовал договориться о свидании на завтра, К. отвечала как-то уклончиво, неохотно - и он решил не настаивать. Он даже поймал себя на том, что чуть ли не доволен таким оборотом. Ему, как ни странно, не хватало ставшей уже привычной ежевечерней пытки. Хотелось еще раз взойти на Голгофу. Еще раз повисеть на кресте. Хотя бы и в одиночестве. А там...

Что будет там, он не хотел думать наперед.

Так что на следующий вечер он, как обычно, тайно проводил К. от книжного магазина до подъезда любовника и, как обычно, настроился на то, чтобы ждать ее обычные три часа. Она, однако, вышла значительно раньше - и на этот раз не одна. Из беседки он не мог разглядеть лица мужчины, только смутно обрисованный силуэт, но ему этого было достаточно. Он и не хотел отчетливо видеть его, не хотел знать. Достаточно было, что его догадка подтвердилась. И теперь, видимо, пора поставить в этой истории последнюю точку.